Исправленному верить. Заключение комиссии оспорить трудно, но можно..

Эта история не дает мне покоя долгие годы. Вспомнила ее и сегодня, увидев в очереди у невропатолога маму с девочкой семи лет. В памяти всплыло лицо воспитанницы, которую я никогда не смогу забыть. После разговора с мамой поняла, не могу больше молчать о том, чему стала свидетелем несколько лет назад.

Тем более в  беседе  выяснилось, что мамаша оформляет девочку в специнтернат для умственно отсталых детей. «В школу не берут, а дома  с ней не справляемся», – сетовала сорокалетняя женщина. Было  явно видно, что  дочка ей обуза. Жалко мне стало  бегающую  по коридору поликлиники девчушку. Смотрела на нее и думала –  интернат окончательно сделает из нее дурочку. …Я долгие годы  работала воспитателем  в специнтернате для ребят, страдающих олигофренией  в разной степени. Были среди них дети с очень сложным анамнезом, а были и те, особенно среди младших школьников, о которых  мы говорим «почти норма». А некоторые из них имели совсем другие патологии,  вовсе не связанные с умственным развитием. Юля пришла в наш интернат   в середине учебного года. Она попала  в мою группу, где я  работала с первоклассниками воспитателем.   Все дети занимались по единой учебной и развивающей программе.  Одни быстро и легко все усваивали, другие же ничего не могли понять, как бы взрослые ни занимались  с ними. Но  наша новая воспитанница радовала всех день ото дня все больше и больше.  Хотя она полгода до прихода к нам провела в больнице, однако   быстро и легко догнала ребятишек и  довольно хорошо справлялась с программой. К концу  учебного года  мы поняли, что Юля сильно отличается  от наших воспитанников и  способна учиться по программе начальной школы для здоровых детей.  Девочка  схватывала новый материал на лету, все умела делать сама, была послушна и исполнительна. У меня она стала первой помощницей в делах. Но у Юли была большая проблема со здоровьем. При  рождении у нее случилось повреждение нерва, который отвечал за позыв «хождения по большому». Она не чувствовала, когда  «это» происходило. Иногда во время урока в классе или во время занятий в группе в помещении появлялся неприятный запах.  Дети сразу  затыкали носы, обзывали девочку, смеялись  над ней. Та краснела и убегала в туалет. Там Юля меняла колготки и часто после этого не возвращалась в класс. Я находила ее в спальне, где она горько рыдала: «Ну почему со мной такое происходит?» Я пыталась  объяснить девочке, что у всех есть свои недостатки: «Посмотри на Володю,  у него всегда слюна течет. Он постоянно ходит в сырой рубашке. А Маша? Мы год с ней учим буквы, а она до сих пор не запомнила ни одной». «Да, но над ними не смеются», – возражала  мне малышка. Я прижимала  ее к себе: «Зато смотри, какая ты умница. Учишься лучше всех». Я гладила ее по пухлым щечкам, утешала: «Ты моя самая главная помощница, что бы я без тебя делала? А на ребят не обижайся. Они смеются, а сами всегда тебя просят  помочь, когда у них что-то не выходит. Они любят тебя, и я тебя люблю. А с болезнью  мы обязательно справимся, обещаю тебе». Я брала ее теплую ручку, умывала  лицо, и мы шли на занятия.Каждую пятницу за Юлей приходил папа и забирал на выходные домой. Как только заканчивались уроки, Юля, не заходя в столовую, брала в спальне  заранее собранные вещи, одевалась и садилась на лавочку в ожидании отца. Однажды она ждала папу очень долго. Я тогда была дежурным воспитателем. Малышка  до самого вечера просидела одетая на лавочке, прижимая к себе мешочек. Наступило время ужина. Я позвала Юлю в столовую. Она опустила голову, и я увидела, что по ее щекам текут слезы. «Ну что ты, маленькая моя, всякое случается. Папа мог задержаться на работе. Может, он завтра придет? Перестань плакать,  пойдем к ребятам», – я стала расстегивать пуговицы на Юлином пальто. Та  оттолкнула мою руку, подняла  глаза и как-то по-взрослому сказала: «Он теперь никогда не будет меня забирать. Ему она не разрешает». «Кто она?»  – спросила я.  «Его жена.  В прошлый раз, когда папа собирал меня в понедельник,  она сказала, что ей надоело стирать колготки чужого ребенка».  Тут Юля  почти закричала: «Я и мой маленький братик не чужие! Мы родные дети нашего папы, это она чужая!» Юля всхлипывала, вытирала слезы и продолжала говорить: «Когда моя мама умерла, папа сказал, что никогда меня не бросит. А потом он женился на этой (девочка никак  не хотела  назвать мне имя новой жены отца). Потом родился братик. Вот тогда меня  решили сдать в интернат. Сначала папа хотел, чтобы я училась в другом интернате, но врачи сказали, что я инвалид и должна учиться в вашем интернате». Юля, вытерев слезы, очень серьезно спросила: «Ведь вы правду говорите, меня же  можно вылечить? Тогда папа точно заберет меня домой и я буду жить с  братиком».  Девочка доверчиво вложила свою ручку в мою  ладонь, и мы пошли в столовую. Утром   я сдала ребят воспитателям, а сама пошла к директору и написала заявление на  отпуск за свой счет на три дня. В тот же день я  поехала в областную больницу к  главному  детскому невропатологу. Высокий солидный мужчина, которому я представилась как воспитатель интерната,  сразу же пригласил меня к себе в кабинет. Я стала рассказывать ему про Юлю, какая она способная, лучше  всех учится, а самое главное – ей нельзя оставаться в нашем интернате. Со временем она деградирует. Да,  девочка инвалид, но совершенно по другому заболеванию. Неужели в нашей большой стране нет интернатов для таких детей – инвалидов с нормальным умственным развитием? Врач  почесал голову и как-то странно посмотрел на меня: «Выходит, вы  одна  лучше разбираетесь в диагнозе, чем 11 членов медико-педагогической комиссии?» «Нет, я ни в коем случае не сомневаюсь в профессиональной компетентности этой комиссии, – оправдывалась я. – Но не только я, все наши  учителя в один голос твердят, что Юлю неправильно к нам направили». Мужчина устало  махнул рукой: «Бесполезно! Я работаю в этой системе 20 лет. Еще ни одному ребенку не удалось убрать или поменять диагноз. Поверьте, никто из 11 членов комиссии не признается, что он ошибся».  Мне вдруг послышалось в его голосе некое сожаление и даже сочувствие.  Поспешно стала вынимать Юлины тетрадки, где на каждой страничке  без единой  помарочки красовались   пятерки. Доктор полистал их,  задумался, а потом замотал головой: «Нет и  нет! Это нереально! Да, есть такой интернат для детей-инвалидов с нормальным умственным развитием федерального значения в Чувашии. Но он единственный! Как ваша Юля туда попадет? Кто будет за нее хлопотать, добиваться путевки туда, если собственному  отцу дочь не нужна?»  «Знаете, доктор, я сама поеду в  министерство и буду сидеть там столько времени, пока не получу эту путевку, понимаете,  я девочке обещала», – решилась я.  То ли  пламенная речь произвела на доктора   впечатление, то ли  судьба ребенка тронула душу, только врач вскочил из-за стола, протянул мне свою здоровущую ладонь, крепко пожал: «А, была  не была! Давайте попробуем. Может, что и выйдет». Он тут же стал кому-то звонить. Потом положил трубку и сказал: «Везите вашу девочку к нам в отделение, мы на нее еще раз посмотрим, а через неделю я сообщу, что делать   дальше».Всю неделю я постоянно бегала в канцелярию и спрашивала секретаршу, не звонили ли мне. Наконец в пятницу сообщили, что надо срочно приехать к главному невропатологу.  «Ну что, борец за правое дело, – такими словами встретил меня  главный врач. – Проверили вашу воспитанницу очень серьезно  и  не нашли отклонений в ее развитии. Но, увы, не мы ставили диагноз и не нам его снимать. Вот список,  берите такси и объезжайте всех членов комиссии. Возьмите наше заключение и попробуйте уговорить каждого. Меня  смогли убедить, надеюсь, и других сможете. Сделать все надо сегодня. Путевка  есть, надо все делать срочно».  Я взяла список, поймала такси и начала розыск всех членов медико-педагогической комиссии. Не знаю как, но мне  удалось всех собрать в неврологическом кабинете областной больницы. Меня на заседание не пустили.  Медсестра привела Юлю и через полчаса увела ее обратно. Мы с девочкой даже не успели поговорить толком, только услышала  на ходу ее быстрый радостный шепот: «Я на все вопросы ответила. Они  кивали головой и улыбались. Значит, я правильно говорила, да?» Я не однажды  подходила к двери, пытаясь услышать, что там говорят. Наконец дверь открылась  и члены комиссии стали выходить из кабинета. Один из них подошел ко мне, пожал руку,  потом насмешливо спросил: «Сюда-то на такси доставили, а обратно пешком?»  Я опустила голову: «У меня денег больше нет». «Да ладно. Прогуляемся», – услышала  доброжелательный ответ.Последним покинул кабинет врач. Я видела, что он очень  хотел казаться серьезным, но ничего не получалось. Лицо его  сияло: «Ну, Аника-воин, со  счастливым  завершением истории!» За путевкой я  съездила сама, а  потом сама же отвезла Юлю в  интернат. …Через 7 лет, когда я уже не работала в этом интернате, бывшая  коллега передала письмо, которое пришло от Юли из Чувашии. В нем она написала, что  сделали операцию, и у нее теперь все хорошо. Оканчивает восьмой класс и собирается учиться дальше. В конце было написано крупными буквами: «Спасибо вам за все!» Иваново