Исправленному верить?

Мы начинаем публикацию цикла очерков доктора философских наук, члена-корреспондента РАО Игоря Смирнова. Читатели ознакомятся с авторским взглядом на труды классиков научной мысли по проблемам педагогики в преломлении их к современной образовательной политике.

Современная российская педагогика – наследница, а в чем-то и продолжатель так называемой педагогики марксизма. Последняя своим созданием обязана Октябрьской революции 1917 года, организаторы которой присягнули на верность идеям Карла Маркса – немецкого мыслителя, прародителя международного коммунистического движения. Любые теории и программы сверялись с положениями его работ, критический анализ, тем более отступление от них считались недопустимыми. И хотя его друг и соавтор ряда трудов Фридрих Энгельс предупреждал: «Миропонимание Маркса – это не доктрина, а метод. Оно не дает готовые догмы», тексты книг стали культовыми скрижалями, формальные ссылки на которые считались достаточными для установления абсолютной истины.

Марксизм и сегодня признается важным экономическим и политическим учением. Опубликованный в 1867 году главный труд Маркса «Капитал» сохраняет свою научную актуальность, в пик мирового экономического кризиса 2012 года он стал самой покупаемой книгой в Германии. Во многих странах мира стоят памятники Марксу, за ними ухаживают, сюда приносят цветы.

Однако научно-педагогического наследия в работах Маркса никто из бесчисленных исследователей его творчества не зафиксировал. Даже Надежда Крупская, для которой он был кумиром, замечала: «Маркс не оставил специальной работы, посвященной коммунистическому воспитанию подрастающего поколения». Тем не менее, объявляя о начале создания новой педагогики, первый нарком просвещения послереволюционной России Анатолий Луначарский на сессии ВЦИК – высшего органа власти – восклицал: «Какой же у нас был источник света для того, чтобы не заблудиться на этих путях? Полторы страницы, написанные Марксом для Женевского конгресса, и несколько отдельных фраз в других сочинениях». Он имел в виду состоявшийся в сентябре 1866 года конгресс Интернационала, обсудивший вопрос о профсоюзах.

Как пишет самый, пожалуй, известный теоретик ранней советской педагогики Альберт Пинкевич, «вопрос о необходимости создания марксистской педагогики был поставлен только в конце 1922 года». Удивляет, почему же на столь важный «источник света» никто не обращал внимания более 50 лет. Особенно если учесть расцвет творчества в эти годы классиков педагогики Константина Ушинского, Петра Каптерева, Василия Вахтерова. Даже всерьез погрузившийся в проблемы образования Лев Толстой, чтивший немецкую философию и опубликовавший приличную по объему (256 с.) книгу «Мысли Иммануила Канта, выбранные Л.Н.Толстым», в своих объемных педагогических поисках даже не вспоминает Карла Маркса. Не остается сомнений, появление педагогики, именуемой марксистской, имело сугубо политические мотивы.

Разберем подробнее отмеченные Луначарским «полторы страницы», ставшие источником света для педагогики марксизма. Принято считать, что Маркс внес поправки в раздел «Труд детей и подростков» резолюции Женевского конгресса, где было рекомендовано не разрешать «ни родителям, ни предпринимателям пользоваться трудом несовершеннолетних, как только при условии соединения этого труда с образованием». Верное, гуманное требование. Но вождь Октябрьской революции Владимир Ленин исказил эти слова в ставшей крылатой фразе: «Нельзя себе представить идеала будущего общества без соединения обучения с производительным трудом молодого поколения». Не почувствовали разницы? Бывает, классиков надо читать медленнее. На всякий случай разъясним: если Маркс имел в виду, что всякий трудящийся должен учиться, что вполне вписывается в современную концепцию непрерывного образования, то Ленин перевернул эту мысль и потребовал от каждого обучающегося, не указывая его возраста, обязательного участия в производительном труде.

Есть еще одно отличие. В резолюции конгресса говорится о труде несовершеннолетних, у Ленина – о производительном труде. Вряд ли это оговорка. В «Капитале» Маркса имеется определение «производительная рабочая сила», которая «дает большую стоимость, чем имеет она сама». Следовательно, Ленин говорит не о самообслуживании, не о работе по дому или на своем огороде, а о труде, создающем прибавочную стоимость.

Ставшая роковой для советской педагогики фраза Ленина взята из его дискуссии с русским социологом Сергеем Южаковым, опубликованной в статье «Перлы народнического прожектерства», общий контекст которой довольно противоречив и, как отмечала даже Надежда Крупская, «был понятен лишь очень небольшому кругу интеллигентов». С одной стороны, мысль Южакова о том, что «гимназия должна быть вместе с тем и земледельческим хозяйством», пишет Ленин, «правильна, сомневаться едва ли возможно», с другой – ее не следует «припутывать непременно к гимназиям». Вдохновленная ленинским «идеалом будущего общества», соединяющим обучение ребенка с производительным трудом, Крупская провозглашает: «Революция выбросила лозунг единой трудовой политехнической школы». На этом революционном лозунге поскользнулось не одно поколение министров образования России и отечественных ученых. Некоторые скользят и сейчас. Вот пример.

Проведенный в августе 2020 года интернет-порталом Работа.ру социологический опрос среди россиян старшего возраста показал, что треть из них полагают необходимым для подростков начинать зарабатывать в старших классах школы. Это вновь подается как способ более эффективной социализации молодежи, правда, теперь уже без ссылок на Маркса и Ленина. Но если сравнить данные социологов со статистикой Росстата, где указано 26% детей, живущих в семьях с уровнем ниже прожиточного минимума (на селе свыше 45%), ситуация станет понятнее. Число родителей, выступающих за раннее включение детей в производительный труд, в России равно числу бедных. Страна возвращается в ХIХ век, когда подростки вынуждены были зарабатывать во имя своего выживания.

Но самое любопытное в возвращении призрака Маркса в современную педагогику даже не это. Существовали и до сих пор не развеяны сомнения о том, принадлежат ли вообще Марксу поправки к резолюции Женевского конгресса. Резолюция составлялась накануне конгресса в Лондоне в Генеральном совете Интернационала, членом которого был Маркс. В ее написании участвовали Эккариус, Дюпон, Юнг и другие лидеры Интернационала. Признанный знаток Маркса Карл Каутский в статье, помещенной в Neue Zeit, писал: «К сожалению, мы ничего не нашли относительно того, как Маркс обосновывал эту резолюцию в Генеральном совете, хотя мы знаем, что каждое предложение самым внимательным образом взвешивалось и обсуждалось». Даже главный партийный архивариус, директор Института Маркса и Энгельса академик Давид Рязанов, предполагая, что резолюция написана Марксом, не мог ничем подтвердить этого.

Подобные сомнения робко высказывал и профессор Пинкевич. «Автором этой резолюции, по всей вероятности, является Маркс», – заявлял он. Но тут же страховался: «Строго говоря, мы для такого утверждения не имеем совершенно точных указаний. Какие были при этом прения, какие были внесены поправки в первоначальный текст Маркса, об этом до сих пор ничего не известно».

Оригинал резолюции, существовавший на трех языках, в официальной советской печати до 1930 года не публиковался. Печатались только его полные переводы с тенденциозной трактовкой ключевых положений, о чем критически писал Каутский. Например, в тексте не было термина «политехническое», Маркс трижды употреблял слова technological training, или «технологическое обучение». В вариантах Каутского и Рязанова слово technological переводится как «технический» (technisch). Во французском переводе резолюции вообще ни разу не употребляется слово «политехнический». В статьях, опубликованных по итогам конгресса, его делегаты также не употребляли термина «политехнический», все писали о ремесленном обучении. Тем не менее был сделан бездоказательный вывод о том, что Маркс говорил о политехническом обучении, ибо это соответствовало настойчиво выдвигаемой Крупской идее трудовой политехнической школы.

Что же касается дополнительно упомянутых Луначарским «источников света» для новой педагогики – «нескольких отдельных фраз в других сочинениях», выловить их в объемных трудах Маркса – Энгельса не удается. Нет ссылок на них в работах самих Луначарского и Крупской, которые будут разобраны в следующих очерках. Профессор Пинкевич тоже признает: «Маркс и Энгельс не написали ни одного произведения, посвященного специально педагогической теории». Нельзя воспринять без юмора, что он утверждает это в монографии с говорящим обратное названием – «Педагогика и марксизм».

Так, на шатких основаниях и еще более сомнительных предположениях в российскую педагогику был привнесен призрак Маркса. Даже для самих сочинителей педагогики марксизма смысл такого термина был непостигаем. В 1930 году, спустя 13 лет после революции, когда на эту тему уже появилось немало книг и еще более статей, член коллегии Народного комиссариата просвещения Виктор Шульгин замечал: «Марксистской педагогики еще нет, надо создать марксистскую педагогику». Только что издавший монографию «Педагогика и марксизм» Пинкевич вынужден путано объясняться: «Нельзя утверждать, что марксистская педагогика уже существует, но нельзя отрицать и противоположного: она существует и не существует в одно и то же время». Комментировать этот научный тупик уже не имеет смысла.

Читайте в следующем номере очерк «О смешении политики с педагогикой». Так называлась неоконченная Лениным статья.

Игорь СМИРНОВ, доктор философских наук, член-корреспондент РАО