Исповедальня

Спаси меня, мое безденежье…

“Нельзя жить приятно, не живя разумно”. Эпикур предупреждал нас об этом задолго до начала нашей эры. Как жаль, что мы подчас забываем старые истины. Вот и сегодня: все хотим быть богатыми и уверены, что богатство и счастье – синонимы.

…Анна позвонила мне домой. Извинилась, что беспокоит, сказала, что в Москве проездом, что живет в Сибири, что очень хочет поговорить.

– Если не боитесь моей простуды, приезжайте, – пригласила я.

И вот мы уже пьем чай на моей крошечной кухне. Гостья довольно молода. И красива. Однако в самой глубине ее вишневых влажных глаз живет тихая грусть.

– Спасибо, что пишете о любви, – говорит она. – Это отдушина в серой, без страстей, личной жизни. Я и сама написала бы в “Исповедальню”, но хорошо не сумею. Рассказываю я лучше. Хотите послушать мою историю?

И гостья начала.

Это было ужасно. Моей зарплаты не хватало даже на нищенское существование. Я уже давно не покупала фруктов, вкус мяса могла только вспоминать. А мне хотелось не только есть, но и одеваться!

Я люблю школу. Коллеги всегда завидовали моему умению разговаривать с детьми. Я говорила с ними так, что они легко и даже как-то радостно раскрывали передо мной свою душу. Уже в первый год моей работы в школе я поняла, что с детьми никто (ни учителя, ни родители) не говорит по душам. А ведь уже в двенадцать лет почти все они нуждаются в теплых, задушевных беседах о жизни и о них самих. Подростки нуждаются в том, чтобы с ними говорили родные или чужие взрослые люди (только обязательно добрые, понимающие). Но увы… Я же любила беседовать с ними. Соберемся человек семь и идем по городу, куда глаза глядят. По два-три часа гуляем, разговариваем…

Но, кажется, я отклонилась от темы. Куда деваться: быть учителем – состояние, а не профессия. Вся жизнь пронизана школой и детьми. Только я ведь про деньги начала.

Так вот. Однажды сломался будильник, и это обстоятельство меня доконало. Какое место в нашей жизни занимает этот механический петушок, может понять только тот, у кого он сломается. Я перестала спокойно спать. Каждые два часа просыпалась, боясь опоздать на урок. Позволить себе купить новый я не могла, во всяком случае до зарплаты, а ее давали не каждый месяц.

Вскоре пришла бессонница. Лежу как-то ночью, глаза – в потолок. И слезы, как вода из прохудившегося крана, кап-кап – по мозгам… Ну все, думаю, надо что-то делать, надо решительно изменить свою жизнь. Будильник купить невозможно, так надо мужа найти. Срочно! Богатого! Слезы мои моментально высохли. Я наметила план.

Наутро в киоске на городской площади купила коммерческое приложение к “Вечерке”. Обьявления о покупках и продажах лихо пролистнула (а зачем: продать нечего, купить не на что!) Наконец дошла до брачных и о знакомствах. Тут надо обьяснить, почему я выбрала знакомства по обьявлению, а не по жизни. Да потому, что в круге моих знакомых – хорошие, но нищие, как и я, парни.

…Это обьявление я увидела сразу. До сих пор помню его наизусть: “Молодой профессор. 44 года, рост 168. Не бедный, не жадный. Что-то загрустил: замерзает душа. Откликнись, нежная, добрая, красивая!” Я прочитала обьявление и поняла: нежная, добрая, красивая – это я.

Вечером после работы написала ему письмо. Рассказала о себе, вложила фотографию и сообщила домашний телефон. Отправила и в ту же секунду стала с нетерпением ждать звонка. Очень волновалась. Понимала, что таких писем он получит десятка три, не меньше. Когда через неделю раздался телефонный звонок и трубка заговорила приятным, интеллигентным голосом, я едва не рухнула в обморок: это был “молодой профессор”.

– Ваша фотография понравилась мне. Вы красивая, добрая – о такой я и мечтал. Завтра суббота, давайте встретимся на площади, погуляем? – предложил он.

Весь день я готовилась к встрече. Прическа, макияж – все было на высоте. В пять вечера стемнело – зимой всегда темнеет рано. Однако наша городская площадь залита огнями, и потому я сразу увидела его. Он понравился мне. Люблю в мужчинах такое сочетание: некрасивая внешность и подчеркнутая аккуратность, элегантность в одежде. Однажды я вычитала, что по-настоящему влюбчивые люди влюбляются в какую-то неправильность в человеке. И это действительно так. Черты лица моего профессора были неправильные, но как потрясающе он выглядел в темно-серой дубленке и черной норковой шапке! Я влюбилась за несколько шагов до встречи… Но не надо осуждать меня, говорить, что только легкомысленное существо обращает внимание на одежду. Если мужчина одет безвкусно, я не смогу его полюбить.

Итак, я влюбилась.

– А в жизни вы еще красивее, – улыбаясь, поздоровался со мной профессор. – Меня зовут Виктор Николаевич. Я несколько смущен: вы на двенадцать лет моложе меня.

– Это ничего, – ответила я. – Мне нравятся мужчины в возрасте.

– Хочу пригласить вас в кафе: поужинаем, поговорим.

Он подхватил меня под руку. Мы отправились пешком. Виктор Николаевич без умолку говорил. Я узнала, что у него две сестры, обе живут за границей. Что сам он закончил когда-то Московский институт стали и сплавов. Что на разработках новых видов стали делает большие деньги: работает в фирме, постоянно выполняющей заказы иностранцев.

На пороге кафе, в которое мы пришли, я изумленно замерла. Это было весьма элегантное питейное заведение. “Скромное обаяние буржуазии” чувствовалось повсюду. Никаких излишеств в дизайне, легкие, бесшумно скользящие официанты, тихая классическая музыка. А публика!

– Да бросьте, Аннушка, – засмеялся Виктор. – Это вам только кажется. Завсегдатаи этого кафе – мафиози с проститутками.

Я просто ахнула: всегда считала, что проститутки вульгарны, а мафиози – вообще беспредельно нахальные типы. Здесь же все было тихо, скромно, элегантно. Я застеснялась своей простенькой одежды, своих рук…

Виктор Николаевич захмелел после третьей рюмки водки. Это было неожиданно.

– Солнышко мое, – сказал он, – я забыл сообщить тебе, что женат. Жену ненавижу! Мы разводимся. Она твоя коллега, учительница. Была! Умная была, добрая, нежная. Три года назад устроила мне истерику: не хочу жить в нищете, надоело! Я тогда еще в институте лекции читал, она литературу вела в школе. У нас двое детей – сын и дочка. Дочку обожаю. Детей не брошу, буду помогать материально. Если это понадобится…

Виктор Николаевич сник буквально на глазах. Мгновенно постарел, сьежился. Стеклянные глаза его оживились, только когда взгляд попал на рюмку.

– Еще выпьем?! – не то спросил, не то воскликнул он и, резким точным движением опрокинув содержимое в рот, продолжил рассказ:

– Школу жена бросила: ушла работать в гостиницу. Год все было неплохо. Сутки ее нет, зато трое дома – дети ухожены, да и я сыт. Потом она стала задерживаться на работе. И все по ночам… Вскоре я понял: жизнь в гостинице затянула ее в свой омут.

– А вы? – испуганно спросила я, чувствуя, что мне становится совсем не по себе.

– И я не лучше! Бросил институт, ушел в фирму.

Виктор Николаевич заметил мой испуг, усмехнулся:

– Думаешь, я спился? Нет! Спился наш генеральный. Намедни немцы к нам приезжали. Мы такой прием им устроили! Генеральный после второй рюмки – мордой в икру и уснул. Немцы хохочут: вот русские, широко гуляют! А я не спился, нет…

– Но начинаете, – грустно подсказала я. – Вы начинаете спиваться, Виктор. Это же ясно.

– И ты туда же! – профессор снова наполнил свою рюмку. – До чего вы, бабы, – мерзкие существа. Сначала: “Ах, не могу жить в нищете”, – а потом: “Пшел вон, алкоголик”.

– Не все же спиваются, кто деньги делает, – попыталась возразить я.

– Ну не все. Но многие! Очень многие… Знаешь, кто из врачей сейчас самый богатый? Нарколог. Вывести из запоя – пару лимонов стоит. Нарколог в день по три-четыре пациента обслуживает. Гинекологи тоже богатенькие. И эти… которые от гонореи лечат! Спилась вся страна… Интеллигенция пьет. И гуляет! Мужья и жены изменяют друг другу.

Виктор Николаевич уже плохо владел собой:

– Разведусь, женюсь на тебе. Ты спасешь меня! Спасешь? Или нет, я понял, тебе же тоже нищета обрыдла! Тебе тоже богатенького Буратинку хочется заиметь! Ты что думаешь: деньги даром даются? Платить надо за все, поняла? Платить… Душой. Счастьем. Семьей. А ты – дура!

Я заплакала. Виктор Николаевич снова сник:

– Ладно, извини. Пойдем отсюда.

С большим трудом мы оделись: мой спутник плохо стоял на ногах. На улице я вообще растерялась: что делать-то с ним? Однако Виктор сказал: “Да не волнуйся ты. Провожу тебя до автобуса, а сам поеду домой”.

Мой будильник молча смотрел на меня, вернувшуюся со свидания. Я чувствовала ужасную усталость. Спать, однако, не хотелось. Я села на свой любимый старенький диванчик и стала думать. Вспомнила одну хорошую мысль: “Существует, в сущности, одна великая проблема: как достичь духовного единения с бесконечным бытием”.

Этот чертов будильник… Это мое чертово, мое благословенное безденежье… Как ни смешно, но именно оно и спасает меня. Надо только осознать это, надо открыть велосипед. Простенький такой велосипедик, который называется: “не в деньгах счастье”. И даже не в их количестве…

Впервые за три недели я наконец крепко заснула. Мне снился мой любимый класс. Мы гуляли по городу и говорили. И там, во сне, я точно знала, как достичь единения с миром…

Светлана ЦАРЕГОРОДЦЕВА

Белый вальс

Утешение живущим

Потихоньку формируется состав нашего литературного домашнего кружка “Золотой абажур”. Его участники уже начали обмениваться текстами. Самый младший, пятнадцатилетний Арман Бекенов, чьи работы мы опубликовали в прошлом выпуске “Отдушины”, параллельно готовится к поступлению в Литинститут. Остальные члены кружка в профессиональные литераторы пока не собираются, им достаточно радости самовыражения в слове. Я рада, что ребятам ближе всего сказочный, притчевый жанр и они совсем далеки от авангарда. Со сборниками и манифестами мы спешить не будем. Но очень благодарны редакции “Учительской газеты” за возможность публикаций наших сказок, притч и стихов в рубрике “Отдушина”.

Сегодня я беру на себя смелость представить на суд читателей собственную сказку. Когда-то давным-давно, в 1968 году, нас, семьдесят победителей первого Всесоюзного конкурса школьных сочинений, собрали в Москву и обьявили, что мы – “зеленые” поэты и писатели. Похвастаюсь – мой рассказ “На сенокосе” высоко оценил Лев Кассиль. Но пророчество наших старших товарищей не сбылось: почти все мы пошли работать в журналистику. И только теперь, спустя почти тридцать лет, я нахожу отдохновение в стихах и сказках. Вот одна из них.

* * *

Она сама записала ее, потому что уж очень много вокруг было безутешных людей.

В разговорах с ними приходилось повторять одно и то же, одни и те же доводы и заклинания, чтобы человек начинал оживать, выныривать из своей опущенности, угрюмости. Вот она и записала эти фразы, положив на музыку. Люди молча слушали, неотрывно глядя в окно. Уж не знаю, надолго ли или накоротко действовали на них, вдохновляя, нежные доводы, но от желающих послушать отбоя не было.

Но, может быть, над всеми, кто хочет нести свет, тяготеет, выжидая до поры, самый темный мрак?

Приходил день, и хозяйка не в силах была ставить светлые заклинания, убежденные слова веры в людей. Силы ее кончались, ведь она каждого изверившегося пропускала сквозь сердце. Никто не виноват, что в эти ее горькие минуты, часы, дни, недели никто с таким же пылом, как она, не бросался к ней навстречу. Возможно, у них просто не было своих пластинок. А может, безутешность воспринималась ими как норма, и никто не спешил, как на пожар, ее развеивать.

Тогда хозяйка запиралась в комнате и переворачивала пластинку на другую сторону. Безнадежные жалобы и рыдания наполняли комнату. Это был ее голос, ее одинокий голос, когда уходили силы вдохновлять других.

Наверное, иначе грош цена была бы этим вдохновлениям, этой светлой стороне пластинки, если бы рождались они в насквозь безмятежном мире. Надо было каждый раз опускаться в пучину страданий, мрака, чтобы, превозмогая их, доводы и призывы светлой стороны пластинки звучали убедительней.

…А все-таки как тяжко, как несправедливо сидеть день за днем у плачущей, у оборотной стороны пластинки! И остается только молиться Богу, чтобы дал он силы перевернуть диск и опять, с ожившими глазами, вдохновлять и утешать других.

Ольга МАРИНИЧЕВА