Исповедь

Обычный вагон метро. Кто-то слушает плейер, кто-то читает, спит. Я жду свою остановку. Мужчина лет пятидесяти изучающе пристально смотрит на меня. Через несколько остановок место возле меня освобождается, и мужчина подсаживается. Молчит. Потом подталкивает в бок: “Парень, ты оттуда?”

Откуда? Отовсюду. Я простой парень, ничем не отличающийся от других. Был в Чечне. Я оттуда.

Мужик как-то меня вычислил. Наверное, есть что-то такое, чего я в себе не замечаю. Он начинает рассказывать: “Я в свое время тоже там был. Не в Чечне, в Афгане… Ты кто?” Поняв, что он спрашивает про звание, отвечаю: “Рядовой”. “Не пробился дальше? Так легче”. Я понимаю его, но отчужденно молчу, боясь, что он разбудит мои воспоминания. Не хочу делиться ими. они мои. И больше ничьи.

“Хочешь выпить? – Он достает бутыль “Джина-тоника”. – Я на работе, но сегодня 23 февраля, наш праздник. Наш?”

Делаю пару глотков.

Ну был я, был в Чечне. И мне стыдно, особенно сейчас, 23-го. За зачистки, за банку варенья, вынесенного из полуразрушенного дома, за теплые носки и свитер, взятый в другом, за то, что целился в деда, мне показалось, он достает из-под халата обрез… Стыдно, что я сейчас не с ними, с парнями, пацанами, за то, что государство уволило меня как отслужившего срок из Вооруженных Сил. За то, что уехал домой, к друзьям, своим родителям, к девушке. А они остались. Остались, а у них ведь тоже есть и родители, и девушки, и друзья. Мой друг просил позвонить его девушке в Чебоксары. Я не сумел, или не удосужился, или забыл. Почему я вспомнил это только сейчас, 23-го?.. Впрочем, я звонил родителям, друзьям многих из них. Кого-то успокаивал, кому-то привирал, кому-то длинно рассказывал. Рассказывал, как мог, аккуратно обдумывая каждое слово. Никакая мать не сможет увидеть своего сына там. И это хорошо. И ни один пацан не захотел бы, чтобы его увидела там мать. Там, где он сейчас…

Когда я возвратился, мне было трудно привыкать. Привыкать к тому, что не надо прятать сигарету в кулак, стоять холодными ночами на посту. Привыкать к тому, что никто не стреляет (сейчас я уже вздрагиваю, когда рядом со мной взрываются петарды). Привыкать разговаривать культурно, вежливо…

Я очень хочу, чтобы мои пацаны тоже испытали это. Это помогает забыть или почти помогает забыть то, что не нужно, что не понадобится. Или даже будет мешать жить. Надо забыть кровь и страх. Ненависть и несправедливость…

Порой я представляю, что с нами будет дальше. Мечты. Я бы хотел писать, стать журналистом.

Кого-то из моих пацанов я вижу зав.складом, кого-то трактористом. Возможно, кто-то займется рэкетом. Точно займется, что ж, но…

Есть у меня друг, мы возвращались оттуда вместе, служили в одной роте. Я часто заезжаю к нему. Он встречает меня пьяной улыбкой и предлагает выпить: “За все!” Он поменял уже шесть работ и тем не менее полон оптимизма. Каждый раз он рассказывает, дыша на меня перегаром, какую очередную классную работу он нашел, что это окончательно и надолго. И что с завтрашнего дня он больше не пьет… Не знаю. Может, он бросит пить, найдет ту работу, которая будет по душе. Найдет людей, которые смогут его понять. Если нет… Если нет, то он скоро разочаруется в жизни и будет говорить, что общество его не понимает…

Я не хочу, чтобы те, кто сегодня там, пошли по его тропинке. Да ладно, как бы ни было, главное, чтобы вернулись. Неважно какими, но вернулись. И пусть себе трудятся зав.складами, трактористами, продавцами, охранниками.

А я… Я все-таки позвоню девушке моего друга, пусть ждет.

Роман ЯКУНИН, солдат, вернувшийся из Чечни

Москва