Интеллект Максима Брандта

Ко двору ли он сегодня?

Когда я в первый раз открыл учебник Максима Юрьевича Брандта по истории средних веков, то почти час не мог оторваться от чтения. А когда заставил себя закрыть книгу, то сделал это с большим сожалением. Потом я вспомнил свое “школьное средневековье”. Радость, с которой я набросился на выданную в начале сентября потрепанную книжку Агибаловой, Донского, и разочарование от бесконечных схем, от феодальных лестниц и от распределения доходов при абсолютной монархии, которое надо выучить наизусть. Вспомнил ходульные сочинения про день феодала и день крепостного крестьянина, странные вопросы о крестовых походах как источниках классовой борьбы. Вспомнил, наконец, о том, что прочитал тогда учебник за три осенних вечера и потом целый год изнывал на уроках от отсутствия свежей информации. Многие в классе тоже скучали вместе со мной. И учебный диафильм о Жанне д’Арк был для нас событием, о котором говорили неделю.

Нет, конечно, Брандт не идет ни в какое сравнение с Агибаловой. Живой красочный текст, раза в три больше фотографий и картинок (среди них ни одной черно-белой). То тут, то там на полях попадается выделенное жирным шрифтом определение того или иного термина, выдержка из исторического документа, а то и просто “факт”, яркая, короткая зарисовка какой-нибудь детали средневековой жизни. Очень много цитат из исторических хроник и научных исследований. Чего стоят одни имена: Прокопий Кесарийский, Анри Пиренн, Чосер, Анна Комнина, Жак ле Гофф, Лев Карсавин, Жорж Дюби, Фернан Бродель, Ольга Добиаш-Рождественская, – боюсь, что даже наши учителя не слышали большинства из них. Тут же приведены карты, хотя несколько мелкие, но довольно подробные. В конце каждой главы даются список рекомендуемой литературы и материал для дополнительного чтения: “Образы времени”, “Эпоха в лицах”, “Для тех, кто хочет знать больше”. Хронологическая таблица, как и положено, – в конце учебника. Там же, как в настоящей научной книге, справочные материалы, термины, биографические сведения, не хватает только постраничного указателя имен. Да, чуть не забыл, в книге огромное множество разных вопросов к ученикам.

С вопросов-то и начинается загвоздка. Они есть в конце каждого параграфа и каждой главы, после каждой цитаты из документа или исследования, отдельно выделяются творческие задания и специальные тексты для размышлений, “трудные вопросы”. Наконец, множество вопросов на повторение и закрепление пройденного ранее материала разбросано по полям книги. При первом чтении я их, естественно, пропускал. Но вот открываю книгу второй раз и читаю: “Почему арабское общество называют исламским? Приведите не менее четырех аргументов”. По-моему, это тема достойна курсовой работы старшеклассника, если не студента. Хотя можно ответить и формально, исходя из текста. Листаю дальше: “Как вы понимаете слова Ж.Дюби, что самое надежное орудие монаха – слово молитвы?” Здесь, как бы ни напрягался шестиклассник, его ответ все равно будет поверхностным (ну нет у ребенка опыта для такого размышления). Дальше: “Чем объяснить относительно слабый уровень развития наук о природе в средневековье?” Позвольте, но ведь это даже для современной науки дискуссионный вопрос. Одни одним объясняют, другие – другим. А как быть школьнику? Подумать и повторить за учебником или подумать и сказать, что придет в голову?

Первый подход, помнится, называют “репродуктивным”, а второй – “творческим”. Исходя из авторского стиля изложения материала, можно предположить, что приветствуется второй подход. Но разве творчество основывается на верхоглядстве или выдумке? Как можно предлагать российскому ребенку “провести экскурсию по романскому и готическому соборам”, когда он в них никогда не бывал? Конечно, такое задание будит фантазию. Но фантазия эта беспочвенна, у нее нет никакой опоры, кроме пяти страниц текста и девяти картинок в учебнике. Так же беспочвенна, как и ответ на вопрос, почему “возникновение рыцарства стимулировало рост городов”. И здесь у шестиклассника тот же выбор: либо выдумывать, либо повторять.

Но мне могут резонно возразить, что большинство вопросов имеет, так сказать, “стимулирующий” характер. Они побуждают ребенка задуматься над тем, мимо чего он, возможно, прошел бы при самостоятельном чтении. Но в таком случае вопросы типа: “Чем объясняется неприязнь Григория Великого к античной учености?” или “С какой целью собрались во Франкфурте немецкие князья?” – носят явно избыточный характер. При формальном ответе они обессмысливаются, при творческом – загромождают мышление учащихся, делая его похожим на свалку исторических фактов и мнений. Без ответа их тоже нельзя оставить, ведь они способствуют усвоению учебного текста. “Надо понять, в чем тут дело”, – подумал я и снова открыл учебник.

Читая учебник Брандта в третий раз, я вдруг понял, что книга, лежащая передо мной, больше, чем учебник по истории для шестого класса. Ее могут с пользой для себя прочесть учителя или родители. Но шестой класс? Это же пятый по-старому. То есть дети 10-11 лет, только год назад окончившие начальную школу. Многие из них еще вчера читали по складам, а половина до сих пор пишет с огромным количеством ошибок. Большинство из них толком не знают собственной российской истории (прежде партийный курс Голубевой, Геллерштейна давал о ней хотя бы минимальные представления, но теперь он снят).

Возможно, и даже наверняка, на уроках автора учебника шестиклассники справлялись с этим информационным потопом. Может быть, в каждом регионе России найдется несколько десятков учителей, способных так же изящно и легко организовать преподавание, как это делал автор. Честь им и хвала.

Значит ли это, что учебник Брандта написан зря? Конечно, нет. Во-первых, родители и учителя могут использовать его при любых дополнительных занятиях с детьми. Желательно все же, чтобы дети были постарше. В 9-11-х классах с историческим уклоном он вообще окажется незаменим. Тогда и ответы школьников на большинство вопросов станут действительно творческими. Не в последнюю очередь потому, что размышления над ними и над приведенными в книге текстами начнутся своевременно. А то, что своевременно, – всегда хорошо.

Михаил ЛОГАЧЕВ