Инфантилизм и взросление

Продолжение. Начало в №47

​Обо всех этих сочинениях и о том, как менялись темы размышлений, я рассказал подробно в своей книге «Сочинения о жизни и жизнь в сочинениях», вышедшей в 2012 году. Я позволю себе сейчас привести эпиграф к этой книге – стихи тогда шестнадцатилетней девушки. Потому что в них главное, ради чего я провожу сочинения «о жизни и о себе» и почему я критически отношусь к нашим итоговым сочинениям, о чем у нас еще пойдет речь.

Ничего слова не весят,
Ни шиша они не стоят,
И хлебов из них не месят,
И домов из них не строят.

Их на плечи не накинешь
И в стаканы не нальешь,
Больше скажешь – раньше
сгинешь,
А смолчишь – не пропадешь.

Ничего слова не значат,
Ни фига они не могут,
Те, кто думает иначе,
Вымирают понемногу.

Нет души – сплошное тело.
Есть живот, но нет живого.
Наступают люди дела.
Исчезают люди слова.

Но когда пройдут и канут
Годы, денежки и флаги,
Расцветут слова и станут
Нашей жизнью – на бумаге.

Мария Протасова

Сейчас я приведу несколько выписок из сочинений 1993 года, потому что эти выписки помогут вам понять, почему увеличивалось число тех, кто хотел подольше оставаться в детстве и не спешить во взрослую жизнь.

«Я не против изменений в нашей жизни и понимаю, что и реклама нужна, и экономические контакты с зарубежными партнерами, и многое другое. Но только не так быстро и не в таком количестве. Нужно давать людям психологически подготовиться. Не может русский, советский человек поспеть сориентироваться в диком темпе новой жизни, где главная цель – не продешевить».

«Не только мы не можем себе дать гарантии нашей элементарной безопасности, но и наше государство не может дать никаких гарантий». «Да и вообще сейчас страшно жить. Люди постоянно боятся, что их ограбят, убьют или что-нибудь другое случится с их родными и близкими. После десяти часов я не могу даже пять минут погулять с собакой, опасаюсь насильников».

«Каждый стремится обогатиться, урвать себе лакомый кусок, да побольше». «Каждый хочет обогатиться, отгрохать дачу, купить «тачку», все время гребет на себя». «Для многих моих сверстников основной кумир – деньги». «Началось заметное расслоение общества на богатых и бедных. Первые готовы загребать деньги любыми способами, не останавливаясь ни перед чем. А что остается другим, не уверенным в завтрашнем дне, разочарованным, охваченным апатией, озлобленным?» «Не могу видеть, как старые дедушки и бабушки копаются в куче мусора». «Мой отец ушел из института со своей должности и теперь шабашит, так как там платят за строительство домов и кладку печей намного больше».

«Меня не может не волновать вопрос, что ждет Россию в случае возврата к капитализму». «Неужели некоторые хотят возвратиться в жестокий мир Раскольникова?»

«Все стали недоверчивые, и я тоже. Чем я хуже? Доверчивых все время обманывают, обсчитывают. Раньше я был добрым, во всяком случае, все мне об этом говорили, а теперь я злой и жестокий. Чтобы выжить, нужно быть злым и жестоким, мне это очень не нравится, меня это волнует. Но если кому-нибудь нужна помощь, я постараюсь помочь, я все еще пытаюсь остаться добрым, каким я был раньше».

В 2010 году в сочинениях о еще и уже желание оставаться в детстве прозвучало ощутимо реже. Но вот парадокс истории. Именно в девяностые стремление как можно быстрее сравняться со взрослыми в одном из жизненных направлений стало очень сильным.

Но чтобы понять это, я должен обратиться к более раннему времени. В середине восьмидесятых годов наши старшеклассники один раз в неделю в школу не приходили – они посещали учебно-производственный комбинат, где по шесть часов в день овладевали теорией и практикой той или иной специальности. Затем летняя трудовая практика по этой специальности и еще один год производственного обучения. После окончания школы по полученной профессии пошли работать лишь единицы.

В 1984‑1987 годах как учитель литературы, классный руководитель и как секретарь партийной организации школы я много занимался летней трудовой практикой. Я был в цехах, магазинах, столовых, детских садах, на телеграфе, в учреждениях – всюду, кроме режимных предприятий, – где работали мои ученики: смотрел, как они работают, разговаривал с их руководителями на работе. Не раз выступал на эту тему в школе, в райкоме партии. При этом большой материал мне давали сочинения, написанные в сентябре, – «Летняя трудовая практика: работа, люди, я». Естественно, сочинение домашнее.

Сочинения были самые разные, в том числе и очень горькие. «Воровали в столовой все, что приходилось: и морковь, и лук, и мясо, и рыбу». «В нашем НИИ всегда было очень весело. На мой взгляд, напряженной умственной работой никто особенно себя не утомлял. Женщины обсуждали наболевшие вопросы о детях, семье, о еде и одежде. Мужчины спорили о спортивных состязаниях, обсуждали телепередачи».

За четыре года я не прочитал ни одного сочинения, в котором бы наши школьники жаловались на то, что приходилось много работать, хотя и приходилось. Но угнетало безделье. «Работы не было. Лично я играл в «козла», в шахматы, бродил по заводу и после двух часов вместо четырех уходил домой. Так было до конца практики. Но деньги я за что-то получил». «Лично для меня эти деньги были не заработаны. Я получил довольно большую сумму ни за что. Из этих 24 дней, что я «работал», по-настоящему я работал неделю». По моим подсчетам, судя по сочинениям, бездельничали около двадцати процентов. Тогда мне это показалось огромной цифрой.

Но преобладало другое. Главное, что почувствовали многие школьники, – это ощущение причастности к настоящей, взрослой работе, трудовой жизни. Ограничусь тремя цитатами.

«Руки после работы были черными в прямом смысле слова, и отмывать их можно было только в керосине. И эта грязь была приятна, потому что была рабочая. Некоторые ребята даже хвастались, у кого руки чернее».

«Как я был горд собой в эти дни! С каким удовольствием смотрел на свои руки: значит, они что-то могут. Мне не хотелось снимать с них масло, чтобы все люди видели: я рабочий! Как приятно было держать в руках еще теплую, только что сделанную деталь. Ведь я сам из грубой железной болванки сделал эту, как мне казалось, изящную вещицу».

«Вся моя семья живет событиями на «Калибре». Вчера папа, вернувшись с работы, спросил с неумело замаскированным чувством превосходства: «Вы хоть четверть нормы делаете?» Утром мама умоляюще просит: «Ты, сынок, по цеху зря не ходи – кар собьет… Они ведь так быстро ездят…» Бабушка мне ничего не советует. Она встает за полчаса до оглушительного звонка нашего будильника и готовит мне завтрак. На мои уговоры не вставать так рано она отвечает: «Да что ты, Саша! Мне не привыкать. Я столько лет дедушку на завод провожала…» Обратил внимание на стенд, стоящий на заводском дворе. На нем надпись: «Годовые оценки за культуру производства». Из двадцати двух цехов семь хорошистов, остальные троечники. «Ну и ну, – подумал я, – прямо как в нашем классе после трудной контрольной по алгебре». Но больше всего я удивился и расстроился, когда среди хорошистов не нашел своего цеха».

Как самое сильное из пережитого многие отмечали первую зарплату. Не сам факт получения денег, а то, что это заработанные деньги, взрослые деньги.

«Самый лучший и счастливый день в моей практике был, конечно, день зарплаты. Я получил за свою работу шестьдесят рублей, это были мои первые заработанные деньги».

«Никогда раньше я по-настоящему не понимала цену рубля, а только теперь по-настоящему поняла, как тяжело его зарабатывать. Возможно, с тех пор я стала ценить труд своих родителей, каждый рубль, заработанный ими, не так, как раньше. Но было особенно приятно, когда я принесла зарплату, почувствовала себя, пусть даже на один месяц, даже на полмесяца, не иждивенкой, как до того, сидящей на шее родителей. Это было, наверное, самым сильным впечатлением».

Многие говорили о том, что тратить эти деньги они уже не могут так, как те, что получали от родителей.

«На мое шестнадцатилетие отец дал мне семьдесят рублей и сказал: «Купи себе магнитофон». Мне хотелось поскорее сделать себе это приобретение, пошел в магазин и, не особенно выбирая, купил себе магнитофон. На полученные на заводе деньги мне предстояло купить себе часы рублей за сорок. На это ушло пять дней. В течение четырех я по часу стоял у витрин со множеством часов и принимал и отвергал решения. Наконец на пятый день я нашел в себе силу воли и купил часы за сорок рублей, но до сих пор злые кошки скребут у меня на душе, утверждая, что сорок рублей я пустил по ветру».

Меня и сегодня, когда я перечитываю эти старые сочинения, поражают искренность чувств, точность фраз и деталей, живость рассказа. И еще и еще раз я убеждаюсь в том, что пушкинское «и виждь, и внемли» относится и к школьникам, которые пишут свои сочинения о литературе и о жизни. Иначе – словоблудие.

Позволю себе и личное воспоминание. В сентябре 2010 года, перед тем как дать своим одиннадцатиклассникам как тему домашнего сочинения одно лишь слово – «Реликвия», я принес полный портфель своих реликвий. Здесь было и выданное дедушке на две недели разрешение покинуть черту оседлости со множеством его примет на этом документе. И хлебные карточки, которые я сохранил после их отмены. И первый расчетный листок на зарплату, который я, тогда тринадцатилетний, получил на заводе в 1942 году.

Когда моя дочь вместе с подругой пошла после школы в бар мыть посуду, чтобы купить, если не ошибаюсь, сапоги, мои друзья были возмущены: «Ты что, не можешь купить ей сапоги?!» А сегодня я читаю о том, что и сами ученики, и их родители выступают за то, чтобы их дети имели возможность и учиться, и работать.

И вот прошло десять лет, всего десять лет, даже неполных десять лет, после того как впервые провел сочинение о летней трудовой практике. Но каких десять лет! Мы живем в другой стране, при другом экономическом укладе, при ином политическом строе. Весной 1994 года мои ученики выпускных классов пишут домашнее сочинение на тему «Работаю и зарабатываю».

Из 32 юношей двух одиннадцатых классов лишь четверо никогда не держали в руках заработанные деньги. При этом 14 из этих 32 (а это 44%) работали и работают длительное время, чаще всего постоянно. Из 20 девушек знают, что такое заработанные деньги, десять человек. Но только четверо работают длительное время (речь идет только об оплаченной работе).

Обратимся сейчас к этим сочинениям, авторы которых рассказывают, как они зарабатывают деньги. Очевидно, что не все рассказывают обо всем. «Что касается того, как я сейчас зарабатываю свои деньги, то это такая тема, о которой я хотел бы умолчать. Могу лишь сказать, что мне хватает тех денег, которые я сейчас зарабатываю».

Вместе с тем в основном сочинения достаточно откровенны и подробны. Так что я сейчас вынужден предельно сокращать их.
«Начал я зарабатывать, торгуя в своей прежней школе обертками от жевательной резинки. Дело было так: очень многие ребята играют в фантики, это стало азартной игрой. И мы с приятелем решили провести рыночное исследование, то есть узнать, кто и за сколько продает фантики: если цена была низкой, то мы покупали, а потом перепродавали». Далее весьма подробно рассказывается о прибыльной операции с наклейками, выпущенными к чемпионату мира по футболу «Италия-90». «Тут было много проблем, одна из которых, чтобы не обули». К слову этому для меня было сделано примечание: «Обуть – изъять что-либо посредством угроз или применения силы». И в конце сочинения: «Я думаю, что надо приучить себя зарабатывать деньги с раннего возраста, потому что начинаешь воспринимать мир по-другому, больше начинаешь понимать».

«Начал я подрабатывать четыре года назад – мыл машины, раздавал рекламные объявления, продавал газеты, а потом ездил с родителями на юг и подрабатывал там, грузил на бахче арбузы в грузовики, перебирал черешню. Больше всего я работал, продавая газеты. Вставать приходилось рано утром, ехать в редакцию покупать газеты, потом ехать в школу и после школы продавать их. Приходилось успевать и учиться, и подрабатывать. Домой приходил усталый, но довольный, что деньги заработал и еще время осталось, чтобы домашнее задание выполнить. Это был для меня довольно прибыльный бизнес. Хотя прогорать тоже приходилось».

«После этого я устроился работать уборщиком в одной строительной конторе, получал там неплохие деньги, да и работы было немного. Работал один раз в неделю, по воскресеньям или субботам. Проработал я в этой конторе год, меня уволили из-за того, что появился какой-то блатной парень, который хотел здесь работать. Этим парнем оказался родственник главного инженера конторы».

«…И тогда началась новая эпоха торговли газетами, разгрузки контейнеров, продажи импортного барахла. Но эти бизнесы нельзя назвать запоминающимися, хотя мы на них зарабатывали много денег. Единственно, что я понял, что деньги надо вкладывать в голову и зарабатывать деньги головой, а не руками».

«Во втором классе я продавал плакаты, через год – кассеты. Но вообще не всегда это было законно. Многим занимался. В таких местах, как завод, фабрика или магазин, никогда не работал. Даже ни разу не был в трудовом лагере. Переработал все подряд. От жевательной резинки, которой тогда не было, до одежды. Но это было в древности, а ближе к нынешнему времени, то как разрешили, так и стал все крутить. Все вдруг стало законным. Где хочешь, чем хочешь, торгуй на здоровье».

«Еще более выгодно продавать пиво. Несколько раз я принимал участие в этом. Обычно с тремя друзьями покупал сразу ящиков двадцать. Затем мы на тележках отвозили покупку на несколько кварталов вперед и там продавали на 50 рублей дороже за бутылку. По тем временам (пиво тогда стоило сто рублей) мы зарабатывали довольно внушительную сумму».

«Я распространял бижутерию, колечки, серьги и т. п., имея с каждой продажи 10% чистой прибыли. Я, конечно, сам не торгую, а отдаю в коммерческий киоск на реализацию».

«Я ремонтирую радиоэлектронику и компьютеры. Вначале изучил основы кибернетики, телевидеосистем, меня интересовали разработки в этой области. Ремонтируя технику, и при таких больших ценах на ней можно заработать очень много денег. Но мне нравится и сам ремонт: поиск неисправностей и замена неисправных деталей. И я думаю, что интерес к технике и экономике поможет мне открыть свое дело».

Продолжение следует