На чтение: ≈ 7 мин.Речь идет об интеллектуальной недостаточности и эмоциональной обедненности нашего среднего образования. Диагноз этот не отменяет прекрасной работы многих учителей и школ. Но он может объяснить одну из причин бед нашего высшего образования и той эпидемии непрофессионализма, которая захлестнула всю страну.Но почему же мы так сужаем поле наших размышлений в связи с итогами закончившегося учебного года?
Послушаем зам. генпрокурора России Александра Буксмана: «В ведомстве считают необходимым вмешаться в процесс сдачи ЕГЭ. Ежегодно фиксируются многочисленные злоупотребления при проведении ЕГЭ, особенно в республиках Северного Кавказа. А в этом году, вопреки заверениям ответственных в сфере образования должностных лиц, объем таких нарушений многократно возрос». Все это абсолютно правильно. И особенно то, что действительно наши руководители из Рособрнадзора и те, что на местах, когда все было уже абсолютно ясно, убеждали нас: «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, как никогда». И прокуратура занимается своим делом. Но наше, педагогическое, дело не сводится ни к прокурорским проверкам, ни к бухгалтерским отчетам, которыми все чаще стали подменять педагогический анализ. И почему только процесс сдачи ЕГЭ, а не его содержание и не то, что к нему привело, стал в центре нашего внимания? Даже меня, что-то знающего о том, что происходит в образовании, потряс пример, который привел Олег Михайлович Смолин в своем интервью журналу «Директор школы»: «В 2011 году Google провел исследование на тему, какие запросы в разделе «Наука» делают в разных странах. В мире в основном запросы такие: математика, Луна, ДНК, Википедия, химия, Большой взрыв… В России: ЕГЭ, готовые домашние задания, решебник, ЕГЭ по алгебре, ЕГЭ по литературе… То есть 8 из 10 запросов рассчитаны не на знания, а на халяву». Вот тут-то собака и зарыта. Министр образования Дмитрий Ливанов в интервью «Российской газете» (19.06.2013) сказал, что «усилия по повышению информационной безопасности ЕГЭ могут остаться бессмысленными, если идеология честности и прозрачности экзамена не победит». Он вернулся к этой мысли и в интервью радио «Эхо Москвы» (11.07.2013): «Самая главная проблема – это честность или нечестность… Мы этой дорогой пойдем, у нас нет другого выбора». Кто не станет возражать против честности, прозрачности на экзаменах? Но убежден, что это не САМАЯ ГЛАВНАЯ ПРОБЛЕМА. Самая главная проблема, точнее проблемы, связана с тем, чему мы учим, как мы учим, и тем, кто учит. Не говоря уже о том, по каким учебникам и пособиям учатся ученики и по каким пособиям ведут свои уроки учителя. А здесь положение дел крайне неблагополучное. Про экзаменационные материалы я уже и не говорю. И наконец самое последнее и, может быть, самое главное. 1. Все ли из тех, кто делал КИМы и модели экзаменов до дня сегодняшнего, способны создать нечто новое и по содержанию, и по форме для дня завтрашнего? Не следует ли начать поход в завтрашний день с решения кадровых проблем? 2. Самый больной вопрос всей школьной жизни, если хотите, жизни всего общества. Когда я однажды обо всем этом говорил на совещании в Совете Федерации, мне в лифте один из сотрудников аппарата совета сказал: «Вы не правы только в одном: когда считаете, что это чисто школьная проблема». Нет, я так не считаю. О чем же речь. «Учительская газета» на двух полосах дала материал круглого стола в Общественной палате, где обсудили, как улучшить ЕГЭ. 17 выступлений, 17 фотографий. Среди них – ни одного учителя. Дело это не новое. В свое время в очень большом совете по ЕГЭ при президенте страны тоже не было ни одного учителя. Господа начальники без нас и помимо нас решают, как нам жить и работать. Когда на педсовете нашей школы обсуждался вопрос о вхождении в холдинг из трех (или пяти?) детских садов и трех школ, я резко выступил против. И тогда мне кто-то крикнул: «Лев Соломонович, о чем вы говорите?! Если они так решили, то они все равно так и сделают!» А на августовском (2012 года) совещании словесников нашего округа выступал представитель из города. И чем больше он говорил о новых требованиях и новых бумагах, тем сильнее зал шумел. И тогда представитель в сердцах искренне воскликнул: «Неужели вы не понимаете, что от нас ничего не зависит! Мы ничего не можем. Мы можем только приспособиться». Нет, с таким настроением, точнее с таким положением дел, никакой новой школы мы не построим. Увы, учитель у нас не субъект перемен, а всего лишь объект их. Говоря словами грамматики, он не действительное причастие, а причастие страдательное. И совершенно очевидно, что изменения в проведении экзаменов не могут проходить без широкого – от школы до района, от района до региона, от региона до федерального уровня – обсуждения всех проблем, предложений, наработок и разработок. Обсуждения, где главное слово должно принадлежать учителю. 3. И все новации в разных регионах и в разного типа школах должны быть до внедрения тщательно проверены. «Последние случаи выпускных экзаменов показали, что эта система несовершенна. По ряду случаев мы уже провели проверки, возбуждены были уголовные дела», – доложил президенту страны генеральный прокурор. Но ведь экзамены обнаружили и несовершенство в работе нашей школы, в фундаментах, целях, ориентирах самого образования. Вот это и должно стать главным в наших спорах, дискуссиях, обсуждениях. Что вовсе не отрицает необходимости честно посмотреть и на экзамены этого года.
Выбор читателей
Комментарии