Игорь ВОЛГИН: Культура не бутоньерка, украшающая пиджак

Если начинать перечисление различных титулов, званий и ипостасей Игоря Леонидовича Волгина, это займет, без преувеличения, половину газетной полосы. Широкой публике он известен как поэт, литературовед, историк. А еще для многих он учитель, вот уже почти полвека руководящий литературной студией МГУ «Луч», профессор факультета журналистики МГУ им. М.В.Ломоносова и Литературного института им. А.М.Горького, доктор филологических наук и один из крупнейших в мире достоевистов. Кроме того, он член Совета по русскому языку при Президенте РФ и ведущий интеллектуального ток-шоу «Игра в бисер» на телеканале «Культура», удостоенной в 2016 году высшей телевизионной награды «ТЭФИ». Обращаясь к нему за комментарием для «Учительской газеты», мы не могли и подумать, что он найдет время на столь обстоятельный разговор. Предлагаем и вам погрузиться в этот стройный ряд мыслей, как всегда у поэта, прочувствованных, как всегда у профессора, глубоких, как всегда у лидера мнений, интересных.

О школе у меня сохранились самые добрые воспоминания. Я учился в 50‑е годы в Москве – сперва в мужской школе, а потом, к 6‑му классу, нас объединили с женской. Мы стали учиться вместе с девочками. Мужская школа (лицей, кадетский корпус и т. д.) – это прежде всего закрытое учебное заведение. Смешанная школа – модель мира, в котором тебе предстоит жить. У меня, кстати, есть об этом стихи.Все менялось. И как-то однаждыпосле лета, влетевшие в класс,мы притихли – и будто от жаждыпересохли вдруг губы у нас.Я не знаю, как это случилось,но не в тот ли отчаянный мигмы навеки отдались на милостьмилосердных ровесниц своих?Атмосфера у нас в школе была дружественная – никакой внутри­школьной дедовщины. Не было и ранних половых отношений. Школа, где ученики жуют во время урока, пьют кока-колу, а ноги кладут на парту, – это признак не только плохого воспитания, но и плохого образования.Существовала, разумеется, дисциплина, но отнюдь не «кровавая». Вообще школа – довольно жесткая иерархия. Авторитет педагога был очень высок, чтобы поднять на учителя руку (как это нередко случается ныне) – такое не могло привидеться и в страшном сне. Конечно, имела место сильная идеологическая зашоренность, но, слава Богу, школа не была единственным источником знаний.Надо сказать, что 2/3 информации я получал вовсе не из учебников. Школа давала лишь определенный минимум, толчок для самостоятельного думания, она обозначала те «зоны», куда будет направлен твой собственный интерес. В школьные годы я очень много читал в ущерб гулянью и прочим соблазнам. Отец почти не покупал для домашней библиотеки отдельные книжки, а подписывался на собрания сочинений. Именно так – по собраниям – я открыл писателей: Гюго, Чехова, Паустовского, Джека Лондона, Алексея Толстого… Все это, за небольшим исключением, было сверх школьной программы.В образовательном процессе очень многое зависит от личности учителя. Если он излагает какие-то правильные и вполне объективные вещи, но ты его не уважаешь как человека, то эти знания (я говорю сейчас преимущественно о гуманитарных предметах, хотя думаю, что сказанное в какой-то мере справедливо и применительно к естественным наукам) остаются «неодушевленными», не получают личностной маркировки. Образ Татьяны может стать интересен школьнику, если этот образ волнует самого учителя. Сталинградская битва потрясет не количеством окруженных немецких дивизий, а тем, как об этом будет рассказано. Отношение к миру формируется у школьника, в частности, и через духовный опыт другого. И этот другой должен быть безусловным нравственным авторитетом.Школа не препятствовала каким-то потенциям, которые были заложены в нас, ее питомцах, она давала простор для индивидуальных предпочтений.Если говорить о нынешних выпускниках школ – абитуриентах, которые поступают на факультет журналистики МГУ или в Литературный институт им. А.М.Горького, то уровень знаний (и понимание того, что знаешь!) упал чрезвычайно. Леонид Мартынов в свое время воскликнул: «Какие хорошие выросли дети!» Вот они такие и есть, хорошие, даже очень хорошие, но кругозор многих из них, уровень компетенций весьма плачевен, чтобы не сказать ужасающ. Как мы поступали в вузы? Я, например, будучи довольно средним учеником, имел, в общем, приличный общеобразовательный фундамент. Что меня особенно тревожит в нынешних выпускниках, так это смазанное историческое сознание, слабое представление о времени, которое им предшествовало и даже в котором они живут. Нередко для них 1937 и 1977 годы – это одно и то же. Некий студент, отвечая на мой «проходной» вопрос, в каком году умер Ленин, ответил, что где-то в конце 50‑х…Исторические и литературные знания, которыми должны обладать выпускники школ, поражают своей приблизительностью. К сожалению, это явление массовое. Сегодня крайне мало студентов, которые тянут на «нормальный» университетский уровень. Поэтому перспектива духовного (а впрочем, и технологического) Чернобыля вполне реальна.В советском прошлом у нас была безальтернативная концепция истории и литературы. Все было четко, однозначно и жестко. Сейчас же существует своего рода информационная полифония: выбирай сам. Школьный учебник в этом смысле всего лишь конспект, ориентировка в культурном пространстве, предлог к размышлению. Он может заинтриговать, подвигнуть на дальнейшие самостоятельные поиски. А если образование сводится к объему учебника, то, конечно, все это испарится из сознания очень быстро.На мой взгляд, значительная часть молодежи внутренне не подготовлена к жизни, причем не в практическом, прикладном отношении (тут молодые люди ориентируются весьма неплохо), а именно, как выражались классики, в высшем смысле. Они слабо представляют, каким историческим опытом обладает страна, в которой им суждено было родиться. А это в конечном счете воздействует на все остальное. Возможно, это следствие последнего тридцатилетия, когда массовое сознание стало навязывать свои стандарты. Об этом у меня тоже есть стихи:И Бог мычит, как корова,и рукописи горят.…В начале было не Слово,а клип и видеоряд.О, дивный мир этот тварный,пою тебя и хулю,хотя мой запас словарныйдавно стремится к нулю.В идеале школа должна научить человека жить и учиться дальше. То есть не только представлять некоторую сумму знаний, а указывать подходы к этим знаниям.Многие люди, достигшие выдающихся успехов в физике, математике, медицине, гуманитарных областях, начали всерьез интересоваться этими предметами еще в детстве. Тут важен баланс – сочетание интеллектуальной свободы и внутренней дисциплины. Ибо свобода духа отнюдь не равноценна формуле «все позволено».И еще: школа должна научить детей работать с текстом. Причем не только на смысловом, но и на фонетическом, звуковом, эстетическом уровнях. Медленное чтение, особенно стихов, воспитывает в том числе и нравственный слух. Понимание поэзии – ключ к мировой культуре. Постижение внутреннего обаяния поэзии можно сравнить с отношением к женщине:…И прелести твоей секретразгадке жизни равносилен…Сейчас нередко молодой человек слушает стихи как что-то сугубо ритуальное, «для приличия», но это для него звук пустой. Наступает, как сказал бы О.Мандельштам, «глухота паучья». Ибо подобный слушатель привык извлекать из текста «чистую» информацию. А что он может извлечь из «Осенняя пора, очей очарованье…»?Я, например, перечитал Пушкина через много лет после окончания школы. И только тогда понял слова Ахматовой: «Онегина» воздушная громада, как облако, стояла надо мной…» Увы, в школе такого ощущения не было.Культура – это не бутоньерка, украшающая пиджак, без которой можно и обойтись. Культура – это и есть сам пиджак. Худо-бедно, но примерять его надо уже в школе.Игорь Леонидович Волгин родился 6 марта 1942 года. Окончил исторический факультет МГУ (диплом с отличием) в 1964 г. С 1975 г. преподаватель факультета журналистики МГУ. Кандидат исторических наук (1974 г.), доктор филологических наук (1992 г.), профессор, руководитель творческого семинара Литературного института им. А.М.Горького. Академик РАЕН, член Союза писателей с 1969 г., Русского ПЕН-центра и Международного ПЕН-клуба, Международной ассоциации журналистов.Президент Фонда Достоевского, регулярно проводящего в том числе крупные международные симпозиумы «Русская словесность в мировом культурном контексте». Вице-президент Международного общества Достоевского (International Dostoevsky Society).Основатель (1968 г.) и бессменный руководитель существующей до сих пор литературной студии МГУ «ЛУЧ». Среди выпускников студии – известные писатели, лауреаты премии «Большая книга», национальной премии «Поэт» и др. (С.Гандлевский, Д.Быков, Б.Кенжеев, Е.Витковский, В.Вишневский, И.Кабыш, А.Цветков, М.Ватутина, В.Павлова и мн. др.).Поэт, автор книг стихов и переводов, он писатель и историк, создавший собственный неповторимый жанр историко-документальной биографической прозы. Его ставшие уже классическими работы о Достоевском сочетают в себе дух глубокого историзма и смелого научного поиска. Автор книг «Достоевский-журналист. «Дневник писателя» и русская общественность» (1982), «Последний год Достоевского. Исторические записки» (1986, 1990, 1991), «Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах» (1991), «Метаморфозы власти. Покушения на российский трон в XVIII‑XIX вв.» (1994), «Колеблясь над бездной. Достоевский и императорский дом» (1998), «Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 г.» (2000), «Возвращение билета. Парадоксы национального самосознания» (2004), «Уйти ото всех. Лев Толстой как русский скиталец» (2010), «Родные и близкие» (2012). Под руководством Игоря Волгина была издана документальная «Хроника рода Достоевских» (2012). В 2015 году в издательстве «Время» вышла книга стихов «Персональные данные».Историко-биографические исследования И.Л.Волгина широко известны в нашей стране и пользуются мировым признанием, они переведены на многие иностранные языки.Лауреат премий журнала «Октябрь» (1998, 2010), премии правительства Москвы в области литературы (2004), российско-итальянской литературной премии «Москва – Пенне» (2011), Премии Правительства Российской Федерации (2011), член Совета по русскому языку при Президенте РФ.