На чтение: ≈ 23 мин.Герой номера «УГ», выходящего в преддверии Дня знаний, – настоящий светоч культурного знания. Поэт, педагог, чья студия «Луч» (существующая с 1968 года!) вырастила многих именитых ныне литераторов – от Дмитрия Быкова до Сергея Гандлевского. Ведущий программы «Игра в бисер с Игорем Волгиным» на канале «Культура», которая отмечает в этом году десять лет. А еще многообразный эрудит, лекциям которого внимаешь ради соприкосновения с мировой культурой. В эксклюзивном интервью «УГ» Игорь Волгин рассказал о совсем новой книге «Homo poeticus. Стихи и о стихах», включившей поэзию, эссе разных лет и дружеские посвящения, о системном кризисе современной педагогики и одаренных детях.
– Игорь Леонидович, мы беседуем с вами накануне 1 Сентября. Что для вас значит этот праздник? Как вы встречали его школьником?
– В мою школьную пору это не называлось так глобально, говорили просто: «Начало учебного года». Но, безусловно, это был праздник. Ты приходил в школу после трехмесячной разлуки (а в юном возрасте это огромный срок) и понимал, что сейчас начнется что-то новое – и в смысле новых знаний по каждому предмету, и в отношениях с товарищами, с учителями, и, строго говоря, с самим собой. С каждым годом мы взрослели, и процесс этот воспринимался очень остро. До 6-го класса я учился в мужской школе, потом нас объединили с женской, образование, да и жизнь, стали общими. И это породило дополнительные (эстетические или, если угодно, чувственные) переживания в день первого сентября. Впрочем, у меня об этом есть стихи: «Все менялось. И как-то однажды // после лета, влетевшие в класс, // мы притихли – и будто от жажды // пересохли вдруг губы у нас. // Я не знаю, как это случилось, // но не в тот ли отчаянный миг // мы навеки отдались на милость // милосердных ровесниц своих?»
А вообще хотелось бы не ограничиваться одним «табельным» днем, а, скажем, объявить весь XXI век веком знаний. И не только провозгласить, но реально сделать его таковым. Увы, пока это остается педагогической грезой.
– А что означает, на ваш взгляд, этот день для российской педагогики?
– Прежде всего это повод задуматься. Современная педагогика (говорю это как преподаватель высшей школы с более чем полувековым стажем) переживает – причем не только у нас, но и во всем мире – глубокий системный кризис. Изменилась образовательная акустика, изменилась информационная оптика и, главное, изменилась природа того, что мы подразумеваем под словом «ученик». А приемы и методы обучения остались по преимуществу прежними. Но это долгий разговор. Что же касается средней школы, то тут все решает человеческий фактор. Будь учитель хоть сверхэрудированным, но, если ученик не уважает его как личность, все, что пытается донести до него педагог, оказывается не столь убедительным. Профессионализм тут важен не просто как обладание суммой знаний, а, не побоюсь этого слова, как состояние души. Поэтому в школу должны идти не по остаточному принципу, а лучшие из лучших. Идеальный результат, как сказал Е.В.Винокуров: «Учитель, воспитай ученика, // Чтоб было у кого потом учиться».
– Этим летом вы представили на фестивале «Красная площадь» новую книгу «Homo poeticus. Стихи и о стихах». Насколько мне известно, книги в подобном жанре – сочетающей статьи и стихи – у вас не было. Расскажите, пожалуйста, о ней.
– Помимо стихов последнего десятилетия, которые были написаны после долгого перерыва, заполненного исторической и биографической прозой (назовем это так), мне захотелось собрать под одной обложкой бо́льшую часть сочиненного «в рифму». Хотя несколько лет назад Евгений Евтушенко, смутив автора, чрезвычайно высоко отозвался именно о его поздних стихотворениях, я предпочел бы, чтобы читатель воспринимал все мной написанное как некое единое целое. В том числе и посвященные поэзии размышления, причем разных лет. Я писал лишь о тех, кто мне дорог: о предтечах – Н.Некрасове, И.Бунине, А.Ахматовой, Н.Заболоцком и Э.Багрицком… О современниках – П.Антокольском (воспоминания об учителе), Я.Смелякове, Б.Слуцком, Е.Винокурове, И.Бродском, К.Ваншенкине, В.Соколове, Н.Рубцове, А.Городницком… С особым чувством – о Е.Евтушенко, с которым дружил долгие годы. Всех их (кроме И.Бродского) я знал лично, и все они так или иначе присутствовали в моем, говоря возвышенно, духовном мире. В этой книге я вспомнил и моих ушедших товарищей по поколению. А в разделе «Студия» речь идет о выпускниках «Луча», моих студийцах – С.Гандлевском, А.Цветкове, Б.Кенжееве, Д.Быкове, И.Кабыш, М.Ватутиной, А.Аркатовой и многих других. И в приложение («Эпистолы и экивоки») я позволил себе включить некоторые дружеские послания (отчасти эпиграмматического толка): эти свидетельства литературного закулисья не всегда носят только частный характер. Таким образом, «Homo poeticus…» задумана как некая полифоническая структура. Надеюсь, это будет интересно читателю.
– А почему именно сейчас понадобилось собрать статьи о стихах, написанные за множество лет, в отдельное издание?
– Вообще-то эта книга вошла в мой авторский семитомник. Остальные шесть томов (пять уже вышли) – это историко-биографическая проза, где главным героем, как правило, является Достоевский. Но, скажем, в книге «Странные сближенья» речь идет и о Л.Толстом, П.Чаадаеве, В.Белинском, М.Булгакове, О.Мандельштаме, а также об исторических потрясениях нашего недавнего времени. В будущем году мне исполняется 80 лет, и пора подводить некоторые (оптимисты сказали бы – промежуточные, но я не принадлежу к их числу) итоги. Пора подумать и о душе, хотя о ней думать никогда не лишне. Конечно, можно было бы напечатать статьи о поэзии отдельно от «самой поэзии». Но «Стихи и о стихах…» – это две стороны одной реальности, объединенные одним авторским взглядом. Хотя это очень разные вещи. Я привожу в книге высказывания Е.Винокурова (который удостаивал меня многочасовыми разговорами), что, толкуя о стихах, мы, собственно, превращаем алмаз в уголь, думая при этом, что говорим об алмазе. Это действительно так. Но алмазу иногда «к лицу» приличная оправа.
– Вы любите цитировать свои иронические строки про то, что «в начале было не Слово, // а клип и видеоряд». В том же стихотворении есть слова: «хотя мой запас словарный // давно стремится к нулю». Что вы имели в виду? Это ведь не только о вас, а в целом о современном homo sapiens?
– Ну я сказал то, что сказал. Стихи (тем более собственные стихи, даже если они не «алмаз») трудно комментировать, это разные «информационные» ряды. Но, конечно, речь идет о некоем интеллектуальном вырождении, о «глухоте паучьей», как выразился бы О.Мандельштам. Мы все наблюдаем торжество клипового сознания. Это бег в никуда, причем бег наперегонки. И хотя я, как уже замечено выше, не принадлежу к числу оптимистов, все же хотелось бы верить, что у человечества хватит разума и воли, чтобы «остановиться, оглянуться». Иначе и конец света придется наблюдать в клиповом режиме.
– В таком же режиме бега общественность наблюдает за вашей судебной тяжбой с газетой «Московский комсомолец». Расскажите, пожалуйста, на каком этапе сейчас история.
– Это «сюжет для небольшого рассказа», а скорее детективного романа. Если в двух словах… Я уже четверть века живу (и, между прочим, работаю) в Переделкине, в так называемых творческих мастерских Городка писателей. В прошлом году моя соседка по даче, вдова поэта Андрея Дементьева забросала различные инстанции заявлениями о том, что якобы Волгин вырубил на своем участке вековые липы, под которыми прогуливался еще Корней Чуковский.
С ее слов появилась заметка в газете «Московский комсомолец»: как говорит один булгаковский герой, «интереснее всего в этом вранье то, что оно – вранье от первого до последнего слова». Я написал письмо главному редактору МК Павлу Гусеву «Еще раз о переделкинской липе», в ответ сенаторское молчание. Оставалось обратиться в суд. Тем временем все проведенные проверки подтвердили полную несостоятельность поданных заявлений.
Но с подачи все тех же людей вдруг «возбудилось» Росимущество. Против меня подан иск с требованием ликвидировать сооруженный мною на дачном участке и единственный в литературном Переделкине детский спортивный городок, где вот уже год «незаконно» резвятся как моя трехлетняя дочь, так и другие писательские дети.
Спрашивается: чем детская площадка ущемляет интересы Российской Федерации, которую в данном случае представляет Росимущество?
История, надо сказать, беспрецедентная за всю почти девяностолетнюю историю Городка писателей. Тем более что я живу в историческом доме, овеянном преданиями отечественной словесности: «Небездарен, истов, всепогоден – // с окнами, повернутыми в лес, – // эту дачу занимал Погодин – // сочинитель ленинских пиес. // <…> // Старый плот мотается у пирса… // И спектакль удался потому, // что тебя забудут, словно Фирса, // и не упекут на Колыму».
– Желаем вам благополучного разрешения этой ситуации. Но вернемся к литературе. Недавно вы также выпустили новую книгу о Достоевском. «Ведь Достоевский, как ни странно, молодежный писатель – у него все герои молодые, – и поднимает он вопросы молодых людей», – говорили вы в одном из интервью. Какие из этих вопросов могут быть особенно актуальны для школьников?
– Сейчас бытует мнение, что школьникам рано читать (и тем более изучать) Достоевского, что они не в силах освоить его художественный и идейный мир. Но его не в силах освоить и многие взрослые. Важно «зацепить» школьника Достоевским, заронить в его душу зерно правды, помочь ему пройти через «горнило сомнений». Вопросы добра и зла изначальны, они не имеют возрастных ограничений типа 18+. Потом, созрев, человек к этому непременно вернется. Но тут, как я уже говорил, все зависит от учителя. Если школьник поверит учителю, он поверит и Достоевскому.
– С 28 июня на телеканале «Культура» идет ваш документальный сериал «Жизнь и смерть Достоевского». Какие главные находки в изучении биографии писателя фильм преподнес или преподнесет зрителям?
– Это довольно старый, 2004 года, 12-серийный фильм. Снимался он «на коленке», на ходу, фактически без вмешательства режиссера. Сейчас я сделал бы все совсем по-другому. Но что меня удивило – это количество положительных, чтобы не сказать восторженных, откликов на нынешний телепоказ. Значит, что-то задевает, значит, не устарело. Что касается новых находок, то я в этом фильме лишь бегло обозначил ранее неизвестные сюжеты (например, важные детали знакомства Достоевского с Анной Григорьевной, обстоятельства его смерти и др.). Разумеется, гораздо подробнее и, надеюсь, убедительнее я говорю об этом в своих книгах.
– Вы также молодой отец. Какой путь воспитания видите для своего ребенка?
– Поздний ребенок – это не просто жизненное потрясение, это еще и трагическая ответственность. Ибо: «Здравствуй, племя // Младое, незнакомое! не я // Увижу твой могучий поздний возраст». И надо успеть вложить в своего ребенка то, что дорого тебе самому. Хотя бы понятия добра и зла, о которых я только что упомянул. Но главное – это любовь. Без которой, как говорил тот же Пушкин, нет истины.
– В интервью «Учительской газете» 2018 года вы говорили: «В советском прошлом у нас была безальтернативная концепция истории и литературы. Все было четко, однозначно и жестко. Сейчас же существует своего рода информационная полифония: выбирай сам». Какое из двух зол представляется вам меньшим?
– Я бы не почел второе большим злом. Свобода выбора – великое благо. Другое дело, что нынешний информационный беспредел предполагает огромное количество фейков, дешевых сенсаций, исторических и прочих искажений. И выход только один – противостояние. Талантливое, глубоко аргументированное, художественно и научно убедительное. Читатель (зритель) не дурак. Он в состоянии отличить подлинник от подделки. Но тут опять решающий фактор: какой фундамент был заложен в школе.
– В одной из статей вы отрицательно высказались о создании специальных школ для особо одаренных детей. При этом не исключили, что таких детей «надо поддерживать, создавать им условия, поощрять и пестовать». Достаточно ли хорошие условия для этого созданы сегодня в России? Располагает ли к этому нравственный климат?
– В принципе любой ребенок талантлив уже потому, что он ребенок. Но, конечно, бывают особо одаренные дети. Безусловно, им надо создавать благоприятные условия. Но выделять их специально (особенно в раннем возрасте) в высшей степени непедагогично. И не только потому, что это обидно «неодаренным». В первую очередь это вредно для самих продвинутых, ибо приучает их к мысли о своей исключительности (в том числе не только интеллектуальной, но и социальной). Пушкина отдали в «образцовую школу» – Лицей на общих (правда, сугубо сословных) основаниях, и это не помешало ему стать великим поэтом. И заметим, что и не «особо одаренные» лицеисты (во всяком случае не гении) – Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер, Корф, Матюшкин, Горчаков и другие – сыграли не последнюю роль в нашей истории и культуре. Сейчас вроде бы создаются весьма неплохие условия для развития ранних способностей, например «Сириус». Но важно, чтобы дети отбирались туда на конкурсной, конкурентной основе, без родительского или иного патроната, чтобы была постоянная ротация и т. д. И чтобы не навязывался в качестве почетного ярлыка этот двусмысленный и педагогически ущербный термин «особо одаренные».
– Ведь существуют школы по интересам. По языку, по физике, по математике и т. д…
– Вот эту систему надо бы всячески поощрять. В том числе школы по гуманитарным направлениям. Но тут необходима возрастная планка, скажем, не ранее 12-13 лет, когда уже отчетливо проявляются те или иные специальные интересы. Это естественный отбор. А, допустим, отбор искусственный – помещение первоклассников в «престижную» дорогую частную гимназию, их воспитание в своего рода сословном гетто, в изоляции от, как говорит один из героев Достоевского, «простых-с» – может создать им большие сложности в будущем. Я понимаю, что мой демократичный подход придется по душе далеко не всем родителям. Но пусть они, уже состоявшиеся люди, вспомнят свое, боюсь, не всегда аристократическое детство.
– Вы также возражали против конфессионального влияния в школах: «…школа – пространство светской культуры. Ни крест, ни полумесяц, ни могендовид (носи, пожалуйста, если хочешь, на шее), ни православный платок, ни мусульманский хиджаб там демонстрироваться не должны». Адекватна ли в этом отношении ситуация в современном российском образовании?
– Могу лишь повторить то, что сказал. У ребенка с известного возраста должна быть некоторая степень конфессиональной свободы. Конечно, ему необходимо ознакомиться с тем или иным вероучением, его историей, этическими основами. Но навязывать веру только потому, что ее исповедуют твоя семья, город, село, не вполне педагогично. Если человек через своих предков укоренен в той или иной религиозной (или, положим, атеистической) традиции, то он, скорее всего, выберет именно ее. Но нельзя исключать случаев, когда, например, мусульманский ребенок горячо заинтересуется православием. Или наоборот. Ничто не мешает католику увлечься иудаизмом или буддизмом. Повторяю: это, скорее всего, исключения. Но они ни в коем случае не должны рассматриваться как конфессиональная (а следовательно, нравственная) измена.
– Игорь Леонидович, как поживает любимая зрителями программа «Игра в бисер» на телеканале «Культура»?
– В этом году ей исполняется 10 лет. Вышло уже более 250 программ. И они действительно, как вы справедливо заметили, любимы зрителями. Об этом приходят многочисленные свидетельства со всех концов страны. Это удивительно еще и потому, что передача вовсе лишена привычных телевизионных средств: музыки, изобразительного ряда и вообще картинок. Только «голая» беседа, чистый «пир духа». Оказывается, это тоже зрелищно и, как выражаются актеры, волнительно. Мы имеем дело с литературой, с текстом – и более ни с чем. Возможно, литература уже не наше все. Но изымите ее из истории России, и это будет другая страна. Мы стараемся не упустить ни русскую, ни советскую, ни мировую классику. От Эсхила и «Слова о полку Игореве» до А.Платонова и А.Камю. Я, например, с радостью инициирую программы о поэтах. И не только посвященные Данте, Бодлеру, Бродскому или Есенину. Мы обсудили (вспомнили, объяснились в любви) большинство поэтов блистательного, на мой взгляд, военного поколения (Б.Слуцкий, А.Межиров, Ю.Левитанский, К.Ваншенкин, Д.Самойлов, Е.Винокуров и др.). С недавних пор стали приглашать живых классиков: начало положила встреча с тогда еще здравствовавшим Е.Евтушенко. Увы, их остается все меньше. Моя заключительная фраза на каждой передаче «Читайте и перечитывайте классику» сделалась своего рода мемом. Но хотелось бы, чтобы она стала простым руководством к действию.
Выбор читателей
Комментарии