Игорь БУТМАН:

Наше интервью приурочено сразу к двум событиям: 13 сентября Московский джазовый оркестр отметил свое двадцатилетие, а 1 октября прошел Международный день музыки. Руководитель этого оркестра, наш сегодняшний герой, прошел непростой творческий путь, чтобы добиться больших успехов в этом виде искусства. Окончив музыкальную школу и училище в Санкт-Петербурге, он бросил все и уехал в Америку, на родину джаза. Туда, где сверкали огни бродвейских шоу, в страну мечты и новых возможностей. Однако жизнь распорядилась так, что он вернулся в Россию. Сегодня Игоря Бутмана можно назвать гордостью российского джаза. Именно он открыл первый джаз-клуб в Москве, был основателем столь популярных джазовых фестивалей, возглавил Московский джазовый оркестр и стал руководителем Академии джаза. О том, каков был его творческий путь, о жизни в США, о любви к Родине Бутман рассказал в интервью «Учительской газете».

– Игорь Михайлович, недавно состоялся Международный военно-музыкальный фестиваль «Спасская башня», в котором вы принимали участие. Расскажите, как он проходил? Что дают подобные мероприятия? Ведь это фестиваль международного уровня.
– «Спасская башня» – фестиваль военных оркестров, которые приезжают к нам, в Россию, из многих стран мира. Я выступал на открытии фестиваля совместно с Центральным военным оркестром Министерства обороны как солист. Безусловно, это не только незабываемое, восхищающее зрелище, но и событие, которое ежегодно объединяет страны и народы. В этом году здесь впервые выступали оркестры из Японии. Также выступали оркестры из Южной и Северной Кореи, из Китая, традиционно из Италии, Казахстана, Азербайджана и многих других стран… И это учитывая непростую политическую ситуацию в мире, когда к России у многих настороженное отношение. На сегодняшний момент, несмотря на санкции, политические споры, к нашей стране относятся очень хорошо – и к искусству, и к спорту, и к музыке. Слава о нас как о великой державе никуда не делась. И спортсменов наших знают, и музыкантов, и художников. Наша культура – выступления оркестров и академических балетов, театральные постановки и многое-многое другое – по-прежнему очень востребована в современном мире.
– Почему именно джаз, саксофон? Это сложная музыка, которая требует не только хорошего музыкального слуха, но и владения искусством импровизации. Знаю, что у вас был выбор между саксофоном и кларнетом…
– В джаз я пришел благодаря отцу. Слушая музыку Бенни Гудмана, Луи Армстронга, его рассказы о джазе, о том, как он участвовал в самодеятельности, а по вечерам работал в ресторане, конечно, я проникся этой музыкой. В музыкальную школу, кстати, я поехал поступать играть на барабанах, но мне сказали, что есть слух, хорошие пальчики для кларнета, зачем же барабаны?! И когда я увидел кларнет, мне и самому инструмент понравился, поэтому я поддался уговорам отца и выбрал его.
В музыкальной школе я учился игре на кларнете три года… Будучи способным мальчиком, я быстро освоил этот музыкальный инструмент и даже выигрывал всевозможные конкурсы. Хотя поступил в музыкалку я достаточно поздно, в 11 лет. Потом я поступил в музыкальное училище на джазовое отделение, где обучались саксофонисты. Я смотрел на ребят, которые играли на саксофоне, слушал их музыку, и в какой-то момент он (саксофон) меня очень сильно вдохновил, поэтому я и «перекинулся» с кларнета на саксофон. Вот именно в этот момент я по-настоящему полюбил джаз.
– А в СССР джаз был?
– Так совпало, что именно тогда, когда я поступил в музыкальное училище, именно в то самое время изменилась государственная политика в отношении джаза, и он был признан профессиональным искусством. В то время даже возникло несколько профессиональных коллективов. Конечно, до этого момента, до 1976 года, были музыкальные составы, которые собирались и играли джаз. Но это все было на чистом энтузиазме – музыканты не ездили на гастроли и не могли считать себя профессиональными коллективами, и если вдруг удавалось выезжать, то только после личной договоренности с организаторами фестивалей. И они не могли называться джаз-ансамблем, а только лишь частью ВИА, частью какого-нибудь оркестра. В СССР все было регламентировано. Допустим, Игорь Бутман создал ансамбль, но он не мог позвонить в филармонию другого города и сказать: «Примите мой ансамбль!», мне бы сказали: «А вы от какой организации?» Тогда это было сложно. Ситуация изменилась в 1977 году, когда были аттестованы именно джазовые коллективы. Тогда появился ансамбль «Аллегро» Николая Левиновского, оркестр Олега Лундстрема получил разрешение на выступление как джазовый оркестр, а не эстрадный. Причем у эстрадного оркестра Лундстрема до этого на гастролях были чтецы, фокусники, цыгане, юмористы. Они проводили именно эстрадные концерты. А потом им разрешили быть джазовым оркестром – играть только свою музыку в двух отделениях.
– Какая-то бюрократия была в СССР…
– Это и бюрократия, и отношение к виду искусства. Но вот в 1977 году бюрократия закончилась, и отношение поменялось. Оркестр Олега Лундстрема получил высшую категорию как джазовый оркестр, музыканты получили ставки, и потому коллектив стал называться Государственным камерным оркестром Олега Лундстрема. Думаю, камерным его назвали в советское время потому, что у них просто было это слово. Так название и осталось… Но, конечно, это полный бред! Потому что оркестр обыкновенный! А название сохранилось.
– Насколько мне известно, образование вы получили в Санкт-Петербурге, а потом уехали в США. Где чувствуете себя гостем, тут или там? Чем нравится и не нравится эта страна?
– Сложный вопрос. Я в принципе так скажу: в Америке мне нравится все. Америка очень сильная держава, интересная. Но Россия – это моя Родина, и все мое нутро – оно российское. Менталитет, который у нас есть, заключает в себе безграничное количество прекрасного и неповторимого. У американцев тоже есть прелести своего менталитета, но, на мой взгляд, они несколько прямолинейны.
– Была ли мысль остаться жить в США?
– Я уехал туда навсегда. Сомнений никаких не было. Но тогда был Советский Союз. А когда стала свободная Россия, конечно, многие вещи изменились. Те музыканты, которые здесь для меня близки и уважаемы, они такими и остались, мое восхищение ими относительно таланта и мастерства не изменилось. Потому что если бы у этих музыкантов была возможность сотрудничать с мировыми деятелями, то еще большее количество музыкальных шедевров было бы создано и здесь.
– А если говорить про джазовое образование, где лучше качество – здесь или в США?
– На мой взгляд, там лучше. Но ситуация меняется. У нас появились интересные педагоги, интересные системы, которые неплохо работают, но в США все существует именно системно. Там такие школы-конгломераты, можно сказать, город в городе. Например, музыкальный колледж Беркли в Бостоне раньше был одним маленьким зданием, а сейчас занимает целый квартал. Государственной поддержки там нет, такого понятия вообще не существует. Berklee College of Music работает на платной основе и берет деньги за обучение. На сегодняшний момент деньги невероятные, так как Berklee college считается одним из лучших университетов мира, соответственно и плата высока. Примерно 30000 за полгода. Там 4 тысячи студентов. Несколько студий, есть классы с дорогими компьютерами. Там обучаются и киномузыке, и другим интересным современным направлениям. Играют ансамбли, оркестры, но при этом поступают люди с разной подготовкой. И эта самая разная подготовка определяет, на каком курсе им учиться. Вы можете прийти и поступить сразу на 3‑й курс. И окончить эту школу можно за год или два. Там очень мощная система. При этом у них есть фонд поддержки стипендиатов. Руководство сокращает плату за обучение для несостоятельных студентов, например, может сделать скидку в 50 процентов. Школа не платит налоги. Со всего мира студенты едут туда учиться играть, потом становятся, например, преподавателями, живут и играют в Америке и соглашаются со многими условиями, которые там выдвигаются. А многие уезжают обратно и становятся проводниками джаза у себя на родине. Школа зарабатывает деньги и тратит их на свое же развитие. Там действительно очень хорошее обучение. Хотя есть и другое мнение: некоторые говорят, что из этой школы выходят все как под копирку, как штампованные музыканты, которые одинаково играют. Это все неправда! С уверенностью могу сказать: когда туда приходит талантливый человек, ему скажут самое главное: «Игорь Бутман, вы не Джон Колтрейн, вы Игорь Бутман! Вы должны раскрыть свой потенциал в нашей школе, а мы вам дадим возможности это сделать!»
– Вы выступали перед известными политиками, в частности перед Владимиром Путиным и Биллом Клинтоном…
– У нас действительно были такие концерты. Мой коллектив выступал для Билла Клинтона, когда он приезжал в Россию в свои последние месяцы президентства. Тогда Владимир Путин как раз заступил на пост главы государства, и выступление джазовых музыкантов было своего рода новым веянием. Это был большой концерт, где играли Петр Петрухин, Олег Лундстрем и мой квартет. Кстати, именно об этом концерте Билл Клинтон написал в своей книге. Ситуация с джазовыми фестивалями улучшается. Ежегодно проводятся «Триумф джаза», «Усадьба Jazz», «Будущее джаза», «Джаз в саду «Эрмитаж» и ряд других крупных фестивалей. Каждый из них имеет свою постоянную аудиторию, людям это нравится. Думаю, публика всегда любила джаз. Дело в том, что я провел свой первый фестиваль в 1996‑1997 годах. Потом был перерыв, и в 2000‑м мы провели «Триумф джаза», которому в 2010 году будет 20 лет. Я помню фестивали, которые проходили в Советском Союзе, они были очень популярны. Например, «Московский фестиваль», «Осенние ритмы Петербурга», проходил фестиваль в Донецке, замечательный фестиваль в Ярославле – «Джаз над Волгой», в Витебске, в Риге – «Ритмы лета», в Таллине, в Уфе.
– А публика отличается?
– Отличается наша публика от публики, которая приходит за рубежом. У нас более молодая, там более возрастная. И в джаз-клубы у нас также приходит молодежь. Только в Москве порядка 10 джаз-клубов… В этом плане мы догоняем Нью-Йорк. А там самое большое количество клубов, где можно послушать джаз.
– Вы считаете себя революционером в музыке?
– Нет (смущенно улыбается).
– Все-таки вы персона, известная во всем мире.
– Дело в том, что сейчас революционеров в музыке практически нет. Все революции были сделаны до меня. В 30‑е годы они начались. Потом каждые лет 20 джаз немного менялся, приходили новые музыканты, которые меняли его звучание. Например, последнее веяние было джаз-рок, и оно было таким сложным, что многие от джаза отвернулись. Тогда музыканты играли по 40 минут свои импровизации в угоду своим амбициям, а при этом слушатель уже не мог уследить и понять, куда ведет эта импровизация. И получался уже авангард-джаз-рок. Я не революционер, но я повернул сознание людей в сторону того, что джаз интересен, популярен, что он может быть музыкой и для отдыха, и для танцев, и для мыслей.
– Это действительно так. Благодаря вам джаз стал музыкой более доступной и открытой широкому слушателю.
– Да, скорее всего, это так. Я старался открыть все лучшие стороны джаза для нашей публики. Моими работами и успехами заинтересовались люди, которые стали делать джазовые фестивали. Стали открываться первые джаз-клубы…
– Как считаете, должна ли быть цензура?
– Цензуры быть не должно. Но какой-то негласный закон среди деятелей культуры – да. Однажды мы сидели на совещании в Госдуме по вопросам культуры и говорили про мат в кино. Один из деятелей кино сказал, что для передачи брутального образа героя нужен мат. Но мат мату рознь! Ведь кино советского периода, где были показаны строители метро, монтажники, водители, военные, там не было мата, и кино было шикарное! Слово «сука» уже вызывало резонанс! А почему сейчас надо передавать эту брутальность именно матом? Причем я вижу, что и самим актерам стыдно это произносить!
– Начался новый учебный сезон. Ваше училище переименовано. Как оно сейчас называется? Каковы планы на новый учебный год?
– Сейчас на базе Училища духового искусства мы создали Академию джаза. Планов много. Сейчас пока идет притирка. Потому что с училищем были объединены две музыкальные школы. Идет становление учреждения. Кто-то из педагогов увольняется, кто-то – приходит. Кому-то нравится это объединение, кому-то – не нравится. Процесс идет. Я пригласил интересных музыкантов, которые будут преподавать на постоянной основе. Наша задача – сделать так, чтобы наша академия получила как можно больше учеников талантливых, учеников, готовых платить за обучение по примеру колледжа Беркли в Бостоне. Потому что дополнительные деньги помимо государственных важны, чтобы повысить зарплату педагогам.
– Уровень образования в сфере джазового искусства в России недотягивает до американского. Почему?
– У нас нет столько практики и опыта. Надо объединить людей из джаза в организацию, некий орган, где будут обсуждаться вопросы, связанные с созданием российской школы джаза. Ведь балет придуман не в России, но мы первые в балете. Почему бы и в джазе нам не стать первыми?!