Идиотская жизнь

“Несколько лет назад мне рассказывали об одном молодом преподавателе латинского языка в Н-ской гимназии, что, женившись на молодой образованной девушке, он через год или два после брака был брошен женою и тещей, внезапно уехавшими. Причем вернувшийся со службы муж нашел все свои тетрадки с латинскими упражнениями учеников порванными и разбросанными по полу, а на столе – письмо, где теща объясняла ему, что она, выдавая за него свою дочь, никогда не думала обрекать ее на такую идиотскую жизнь, в которой она видит мужа только на постели”.
Включив эту печальную историю в свои знаменитые “Сумерки просвещения”, философ Василий Розанов рискнул сделать вывод, что именно в этой обязательной ежедневной проверке “лежит объяснение специфической тупости и неразвитости учителей древних языков (наибольшее количество тетрадей)”. Впрочем, свою профессиональную карьеру преподавателя истории и географии он также вспоминает без особой радости. “…В каждом часе, в каждом повороте “учитель” отрицал меня, а я отрицал учителя. Было взаимное разрушение “должности” и “человека”. Что-то адское. Я бы (мне кажется) схватил в охапку всех милых учеников и улетел с ними в эмпирии философии, сказок, вымыслов, приключений “по ночам в лесах”. Но 9 часов утра, “стою на молитве”, беру классный журнал, слушаю “реки, впадающие в Волгу”, а потом “систему великих озер Северной Америки” и штаты с городами, Бостон, Техас, Соляное озеро, “множество свиней в Чикаго”, “стальную промышленность в Шеффилде”, а потом лезут короли и папы, полководцы и мирные договоры, “на какой реке была битва”, “с какой горы посмотрел Иисус Навин”, “какие слова сказал при пирамидах Наполеон”, и в довершение – “к нам едет ревизор” или директор смотрит в дверь, так ли я преподаю…”
Молодых учителей, современников Розанова, похоже, волновали куда более насущные вещи. “Школа была просто большим сараем с двенадцатью окнами в одну раму. Ветер дул отовсюду. По углам было сыро. Потолки не сдвинуты и не смазаны. Везде грязь, вонь. Обстановки никакой. На 90 человек и 10 книг не было. Я отправился в отделение епархиального училищного совета. Библиотекарем в нем состоял соборный диакон. Он предложил мне самому пойти в дровяной сарай и отсчитать, каких мне требовалось книг. Каково же было мое удивление, когда я увидел массу всевозможных книг, разбросанных по всему сараю вместе с дровами. В некоторых книгах уже были оторваны переплеты, некоторые не имели ни начала, ни конца, а большинство в грязи, перебитые снегом”. Автор этих воспоминаний – преподаватель одной из многих тысяч сельских начальных церковно-приходских школ, открывавшихся в начале ХХ века в России, – даже не посмел открыть своего полного имени. Для нас он просто Д.Н., который “более трех лет получал всего лишь по 12 рублей 50 копеек в месяц. На них необходимо было вести стол, одеться и помогать родным. Но и эти крохи удерживались нередко по 3-4 месяца, так что приходилось очень и очень туго”. Тут же рядом и маленькая зарисовка школьного начальства: “Уездный наблюдатель Марков был широкая натура, “зело прилежавшая пития хмельного”. Бывало, ездит он по ревизии, бывает на экзамене: есть угощение – сойдет все хорошо, нет – замечания и придирки начнутся”. И тем не менее общий вывод из размышлений Д.Н.: ” Учитель – существо более чем бесправное и забитое” – весьма и весьма напоминает некоторые удручающие тезисы Розанова.
Между тем не стоит думать, будто судьба всех “молодых специалистов” народного просвещения Российской империи устраивала подобная участь. В конце концов на школе свет клином не сходится. Ведь, как справедливо замечал один из крупнейших педагогов-практиков второй половины XIX века Сергей Рачинский: “Бойкий и грамотный молодой человек, примкнувший к среде господ и купцов, всегда найдет себе положение менее тягостное, чем положение сельского учителя, с вознаграждением не в пример большим”. Так что значительная часть “свежих кадров” просто разбегалась с назначенных им мест. Государство тратило деньги на обучение и устройство новых. И все повторялось сначала.

Иван ЛОПАТИН