Идею подсказал Плутарх

Учит ли нас история? Учимся ли мы у нее? Способны ли учиться? Весьма своеобразно попытался ответить на эти вопросы писатель и драматург лауреат премии М.Горького Владимир Бутромеев, пересказав биографии великих и знаменитых людей за пять тысяч лет человечества. Получилась многотомная энциклопедия школьника “Детский Плутарх” или “Всемирная история в лицах”. Совсем недавно в издательстве ОЛМА-ПРЕСС вышел пятый том в этой серии.

– Владимир Петрович, насколько помнится, Плутарх оставил после себя знаменитые “Сравнительные жизнеописания” выдающихся греков и римлян, но сей труд едва ли назовешь детским.

– Разумеется, но его сочинение, в котором содержится 50 биографий, подсказало саму идею: изложить для детей в понятной, доступной им форме биографии великих людей с древнейших времен до наших дней. Первая книга – это история древнего мира: Египта с его пирамидами, Персии со сказочно богатыми царями, Греции с ее великими философами и поэтами, Римской империи с ее полководцами и политиками. Второй и третий том – это средневековье, разделенное на два периода – раннее и позднее, далее том, посвященный новому времени, и еще два: один охватывает ХVIII и ХIХ века и другой – конец ХIХ и начало ХХ века. Совсем недавно вышел пятый том.

– Как собирался материал и каков был принцип отбора?

– Признаюсь честно: поначалу отбор шел несколько стихийно, но ориентация была на старый русский гимназический учебник. Я сторонник старого классического образования, несмотря на то, что сам его не получил. Зато всегда пользовался дореволюционными учебниками по истории и литературе, читал энциклопедию Брокгауза и Ефрона, которая была переписана под руководством выдающихся русских ученых Менделеева, Бекетова, Венгерова и превратилась из 20- в 86-томную. Именно в ней, написанной замечательным русским языком, отразилось старое русское мышление – предметное, конкретное, без красивостей и зауми. Исходя из этих источников, складывался и метод: рассказать о человеке наиболее значительное и интересное. Поэтому на первый план вышли крылатые слова и выражения, исторические анекдоты. Скажем, масса людей не знает какие-то подробности из жизни Юлия Цезаря, зато многие помнят его высказывание: “Пришел – увидел – победил!”. Далее акцент делался на описание личности, каков был человек внешне, каковы были его привычки, какие-то особенности характера. Например, тот же Юлий Цезарь стеснялся своей ранней лысины, поэтому из всех знаков отличия, данных ему римским сенатом – специальное кресло, красные сапоги и т.д., – он пользовался только лавровым венком, который позволял скрывать его, как ему казалось, недостаток. При этом, разумеется, сохранялся исторический “скелет”, то есть рассказывалось о том, что сделал тот или иной человек, чем он прославился, что от него осталось в истории. Что касается объема обработанного материала, то он значителен и многообразен. Если по древности это первоисточники – Геродот, Плутарх, Тит Ливий, по средним векам – четырехтомная история Егера, то по России главным образом – Карамзин, Соловьев, Ключевский. Надо заметить, что Соловьев труден, ибо малосистематичен, даже хаотичен, однако и у него можно найти немало любопытных деталей и фактов. Ключевский интересен тем, что всегда мог подметить какую-то подробность и сделать блестящий комментарий. Чего, например, стоит его фраза, которой он завершает описание убийства Иваном Грозным своего сына: “И печально удачным ударом железного костыля в висок уложил сына на месте”. Каково – “печально-удачным ударом!” У Карамзина много деталей, там есть настроение, выводы.

– В чем же отличие в подходе к “Детскому Плутарху” от взрослого?

– Их два. Во-первых, занимательность, в книгах собрано все самое интересное, значительное. И, во-вторых, ребятам – а книги рассчитаны на средний и старший школьный возраст – при всем их нынешнем раннем взрослении все-таки не нужно говорить всего. Особенно это касается интимной жизни персонажей. И в этом, как мне кажется, нет ханжества.

– Как вы считаете, в освещении тех или иных деятелей прошлого вам удалось избежать субъективности, тенденциозности?

– Во всяком случае если и есть некое тенденциозное искажение, то оно незначительное. Кроме того, в процессе работы я руководствовался принципом, который использован в энциклопедии Брокгауза и Ефрона. После объективного изложения фактов приводятся несколько противоположных мнений известных историков по поводу той или иной исторической фигуры и ее деяний. Например, мне очень не по душе французские просветители – Вольтер, Дидро, Руссо. Но, обращая внимание на какие-то отрицательные моменты в их биографиях, я не мог не сказать и о том, что положительного они сделали, какое влияние оказали на современное им общество, для чего и привел в конце главы разные точки зрения их биографов и исследователей.

– Вы тревожили только великие тени?

– В основном, конечно, в книги вошли лучшие умы человечества. Но встречаются и персонажи с любопытными, не до конца проясненными биографиями. В пятом томе есть, например, раздел знаменитые авантюристы. Это Калиостро, Нострадамус, Казанова. Есть и отечественные сорвиголовы. Один Толстой-Американец чего стоит. Родной дядя Льва Николаевича Толстого, выведенный им в “Войне и мире” в образе Долохова и в “Двух гусарах”. Забияка, бретер, дуэлянт. История с ним приключилась такая. На дуэли он убил сына знатных родителей и должен был скрываться какое-то время. В эту пору заболел его брат, который собирался в кругосветное плавание с Крузенштерном. Он устраивается на судно вместо него. Где-то у берегов Америки на каких-то островах взял себе обезьянку, которая пробралась в каюту к Крузенштерну и опрокинула чернила на вахтенный журнал. Между Крузенштерном и Толстым вышел крупный разговор, в результате которого последний едва не поднял бунт на корабле, за что оказался немедленно списан капитаном на берег, они проходили как раз Алеутские острова. Вскоре он освоился среди местного населения до такой степени, что был провозглашен чуть ли не царем алеутов. Через несколько месяцев туда зашло русское торговое судно, которое забрало Толстого – Американца. В Россию он вернулся с головы до пят растатуированным, чистым осталось только лицо.

– Вы проделали большой исторический путь, собирая материал. Какой, на ваш взгляд, период истории близок тому, что переживаем мы сегодня в России?

– Если искать нечто похожее, то скорее всего переживаемый нами период напоминает умирание греческого или римского этноса. Я сторонник теории Льва Николаевича Гумилева о пассионарности и этногенезе. Синусоида данного этноса пошла вниз, что, впрочем, не означает умирания, поскольку не исключено, что будут найдены возможности возрождения и это будет означать не уход, а зигзаг. Мне печально и тяжело это сознавать, но втайне я надеюсь на зигзаг.

– Погружение в разные исторические эпохи не подтолкнуло ли вас к тому, что история все-таки чему-то учит людей?

– Увы, нет. Точно так, как жизнь родителей ничему не учит детей. Нет ни одной нации, которая бы в своем развитии учла ошибки древних греков или римлян.

– Кстати, о родителях. Знаете их мнение о своих книгах?

– Знаю. Звучит это так. Родители учеников говорят спасибо, а те получают пятерки в школе после того, как прочтут “Детского Плутарха”.

Александр СИРОТА