И жизнь, и слезы, и любовь…

В Сосновском доме-интернате для инвалидов и пожилых людей что ни человек – труженик со своей непростой судьбой.

Уроки французского

Элегантную шляпку украшает маленький букет сушеных роз, на столе письма, поздравительные открытки, книги, вырезки из газет. Майя Федотовна Павленко до сих пор занимается самообразованием – читает книги, изучает прессу.

– Учительская привычка, – говорит элегантная леди. – Без малого 40 лет отдала педагогике.

Майя Федотовна работала и на родине, в Полтавском районе Омской области, и в Казахстане – учила ребятишек разных национальностей французскому и английскому языкам.

– Дети всегда разные, – считает она. – И все непростые. К каждому подход нужен, внимание, а самое главное – не обидеть, не задеть. Не нравится, как себя ведет, беспокоит что-то – оставь после уроков, поговори спокойно один на один, ребенок и раскроется.

К такой простой, но работающей истине Майя Федотовна пришла почти сразу по окончании Омского педагогического института. Может быть, потому что и сама хлебнула горя – мама умерла, когда ей не было и 14, очень добрый по натуре отец работал много, но почти всегда бесплатно. Жили впроголодь.

– Особенно трудным было студенчество, – вспоминает она. – Помогали сестры, без них бы не выучилась.

Сестер у Майи Федотовны было пять, и все они стали учителями. Если сложить общий педагогический стаж, получается не одно столетие. В Россию Майя Федотовна вернулась в 2001 году, а с 2006-го живет в Сосновском доме-интернате. До сих пор ей снится один и тот же сон: стоит перед классом, рассказывая новую и интересную тему.

– Язык не забывается, – говорит Майя Федотовна, – конечно, практика нужна, но нет-нет да и поговорю сама с собой на языке Коко Шанель, Мирей Матье и Пьера Ришара. Детей только не хватает…

Верна себе

Аккуратная укладка, умело подчеркнутые карандашом брови, веселенькие сережки, кольца на тонких пальцах – все, как любит Мария Алексеевна Барсукова. В этом году ей исполнился 91 год.

– И не подумаешь, – совершенно искренне говорю я, глядя на моложавую женщину.

Модница, красавица, очень эмоциональная – улыбка легко сменяется печалью. Неудивительно, за плечами долгая и непростая жизнь.

Родилась в Калининской области, до начала войны успела окончить пять классов. Напополам с братом – в школу ходили по очереди в единственных валенках. Что такое война, поняли сразу, когда в их небольшой городишко зашли фашисты. Солдаты вермахта уничтожали все на своем пути: стреляли в животных, убивали людей, жгли дома. Комсомольцев, 15-16-летних девочек и мальчиков, повесили на турниках в школьном дворе. Похоронить не дали.

Жила семья Марии Алексеевны в наскоро вырытой землянке недолго: она и 15-летний брат быстро осиротели. Отца угнали в плен, мама получила рану осколком снаряда при бомбежке и, промучившись двое суток, умерла на детских руках. Скитались. Что такое голод, холод, жуткий страх, узнали не понаслышке.

В 18 лет Мария завербовалась на заработки в город Кутаиси. Услышала от людей, что там всегда лето, а яблоки и груши сами прямо с деревьев падают в руки. Работала в прачечной, позже в столовой – поваром, официанткой. Вышла замуж. Детей так никогда и не смогла иметь, хотя всю жизнь надеялась.

– Моя жизнь всякая – и плохая, и хорошего много, – убеждает Мария Алексеевна, торопливо поправляя рюши на новенькой турецкой кофточке.

Долгая память

Коренная омичка Нина Федоровна Петрова, несмотря на болезни и возраст, не тужит. Вспоминает прошлое, рассказывает о настоящем и улыбается.

Третий десяток лет живет она в доме-интернате. Раньше вязала, любила читать самое разное – от школьных книг до научно-технических. А уж сканворды разгадывать и вовсе мастерица была. В последнее время видеть стала намного хуже, слух отказывает. Но не грустит. Общается, думает, вспоминает.

– Хорошо, память человеческая устроена так, что прежнюю боль не чувствуешь, а то не выдержала бы, – признается.

Когда пришла война, Нина Федоровна училась во втором классе. Отца сразу же забрали на фронт. С дороги пришло письмо: жив, здоров, чего и вам желаю. Второй весточкой стало извещение о том, что он пропал без вести. Не верилось, что отец погиб. Ждали. Всю войну и после Нина вслед за матерью бегала встречать идущие на фронт поезда, крича в открытые двери вагонов, иногда двигающихся на полном ходу: «Папа, папочка!» Откликались совсем чужие люди, многие в войну потерялись, и каждому хотелось верить, что это его родные: хоть минутка, а вместе, пусть даже в последний раз. С другими детьми войны готовила стихи, песни, ходила в госпиталь поднимать боевой дух раненых. И каждый боец узнавал в ней свою дочь. Или почти свою.

– За ваше будущее и жизни не жалко, – говорили ей солдаты.

Помогала ухаживать за ранеными: покормить тех, кто не может сам, написать письмо. Получалось медленно – сама не очень грамотная. Но Ниночка старалась. Подарки – вязаные носки, вышитые носовые платочки – готовили заранее, обычно поздно ночью, когда мама возвращалась с работы. Ближе к концу войны не по годам взрослая Нина работала на заводе Октябрьской революции – красила танки.

Победа врезалась в память громкой музыкой, стуком колес – опять встречали поезда. Радость и горе – все смешалось.

– В слезах можно было утонуть, – вспоминает Нина Федоровна.

Работала мастером массового пошива, инспектором отдела кадров на телевизионном заводе Омска. Была секретарем парторганизации, народным заседателем суда, депутатом районного Совета. Почти два десятка лет назад похоронила мужа, 8 лет назад – сына.

– От тоски спасают люди, – отводит мокрые глаза Нина Федоровна, – хорошо, что они рядом.

По-шукшински правильно

Михаил Васильевич Колбаса любит и охотно цитирует Шукшина. Говорит о своем увлечении просто:

– Моя слабость – книги. Художественные, о жизни простых людей, исторические.

Без малого 70 лет назад родился он в Кормиловском районе, окончил школу, ПТУ. Работал каменщиком – строил дома, социальные объекты. Планы, разнарядки – торопился, бежал. После перестройки строительство в стране почти прекратилось, скитался по частным предприятиям. С семьей не сложилось, поселился в доме-интернате.

«Никогда, ни разу в своей жизни не позволил себе пожить расслабленно, развалившись», – сказал когда-то Василий Макарович. Михаил Васильевич ему вторит:

– Не люблю без дела сидеть, да только их здесь у меня немного. Но не унываю, гуляю подолгу, всегда под рукой гантели. Главное – книги. Боюсь только, жизни не хватит, чтобы все прочитать.

Когда весна придет…

– Зачем, зачем на белом свете есть безответная любовь? – тихонько, но очень душевно поет Павлина Лаврентьевна Иванова.

Скучать особенно некогда – жизнь в доме-интернате довольно активная. Но все же иной раз взгрустнется.

– Все у меня есть. И лечат нас хорошо, и кормят правильно. Ухаживают аккуратно. А домой все равно хочется, – вздыхает. – Хоть и нет у меня теперь ни дома, ни деревни, распалась она, почти последней уезжала. Мужа не стало, детей не нажила, из всех родных племянница Людочка. Навещает, не забывает. Я бы, если бы могла, каждый день к ней прилетала, побыла, повидалась и опять сюда, в интернат, возвращалась, привыкла уже.

Вся жизнь Павлины Лаврентьевны прошла в Павлоградском районе. Трудилась на разных работах. В столовой села, куда были приписаны целинники, встретила свою любовь. Николай – передовик, тракторист, шофер, механизатор, замуж позвал скоро, некогда тогда дружить было. Увез ее на свою родину, в Челябинскую область.

– Сманил, – смеется Павлина Лаврентьевна. – 12 лет прожила вдали от родных. Не смогла больше, уговорила его, вернулись. Братишка младший, что во время войны обессилел и вскорости умер, тут похоронен. И на старшего брата извещение как без вести пропавшего тут получили. Мама все равно сколько жила, столько ждала. И ее схоронила с отцом рядом, он умер сразу после Победы, как выдохнул, что ли. Пять девочек нас тогда осталось и братик. Тяжело маме было нас поднимать одной. Работать рано начали. И пахали, и сажали, да все босиком. Потом, конечно, жизнь наладилась. Николай всегда на хорошем счету был, зарабатывал неплохо, я трудилась, хозяйство держали. На курортах бывали, все лечил меня Коля, ребеночка хотели. Но нет, не дал Бог, с детства застуженная, говорили врачи. Никогда не думала, что одна останусь. Коля у меня высокий был, сильный. 30 лет прожили душа в душу. Думала, первая уйду. На могилках, когда бываю, радуюсь, как вроде повидались.

От восхода до заката

Ранним утром, еще до восхода солнца, бригадир дядя Коля, одноногий инвалид, эвакуированный из Ленинграда, обходил дома, чтобы разбудить умаявшихся пацанов. Вовка вместе со своими 7-13-летними друзьями тянул исхудавшую коровенку, впряженную в плуг, с утра до вечера – готовили землю к посадкам.

Пахали до самого вечера, упасть в борозду можно было, когда совсем темнело. А утром снова в поле. Сейчас все это Владимир Степанович Музафанов видит во сне, а тогда просто проваливался в небытие от дикой усталости. С 11 лет он в трудовой борозде – как началась война.

– Дядя Коля говорил: «Как будем работать, так и победим», – вспоминает он. – И мы старались: убирали, сеяли, возили зерно на быках в Омск. Техники не было. Как и взрослых мужиков. Бабы да пацаны. Тяжелое детство, и хочешь забыть, да не забывается.

По сталинской путевке в 1948 году направили Владимира вместе с товарищами в новосибирское ФЗУ учиться плотницкому делу. Через полгода уже ученого – поднимать Сахалин. Вместе с заключенными и пленными немцами строили города, восстанавливали инфраструктуру, да что там – жизнь. Три года напряженного труда сменились службой в армии. Вернулся Владимир Степанович уже в родное Пристанское, где родился и вырос. Пошел работать на ферму.

– Так и прошла вся жизнь в животноводстве, – рассказывает он. – Техник-осеменатор, скотник, чабан – мои должности. Всего навидался. Но жил всегда честно. Дома хозяйство большое держали – 50 овец, две коровы, молодняк, свиньи, птицу и не считаю. Жадность была до работы. Не у меня одного, у всех. К жизни лучшей стремились. А вот что-то не выходит у нас хорошая жизнь. Сколько проблем!

Не раз Владимир Степанович становился победителем соцсоревнования, трижды его портрет украшал районную Доску почета. А судьба не пощадила – похоронил сына и жену.

– Бывает, ночью не спишь, все думаешь, – вздыхает, – где грустно, а где радостно. Немного с женой до золотой свадьбы не дожили, один теперь, как перст. Только ведь все равно жизнь.

Галина СИБИРКИНА, Омская область, фото автора