И снова о «Довлатове». Хроники писательской сензитивности

В начале марта в кинопрокат, а теперь и в цифровой релиз, вышел долгожданный «Довлатов», призер 68‑го Берлинале. Это уже второй фильм о писателе. Если «Конец прекрасной эпохи» Станислава Говорухина – адаптация сборника рассказов «Компромисс», то работа Алексея Германа-младшего снята по оригинальному сценарию. Перед нами предстает вовсе не лирический герой Довлатова, остроумно-циничный денди, выделяющийся на фоне коллег своей яркостью.

Персонаж, сыгранный сербским актером Миланом Маричем, тоже выделяется, но скорее своей чужеродностью и потерянностью. Можно с полной уверенностью сказать, что это портрет писателя, плохо вписанного в среду и находящегося в процессе самоопределения, а значит, и в состоянии повышенной тревожной рефлексии. Все это происходит на фоне застоя 70‑х, пришедшего на смену полной надежд «оттепели». Заранее ясно, что мнения зрителей по поводу «Довлатова» размножатся, как головы гидры. Кто-то увидит здесь антисоветчину (которой нет), кто-то – некролог по безвозвратно утерянной юности, иллюзиям шестидесятников (сквозная тема для творчества этого режиссера), для кого-то станет откровением, как жили люди в «те времена укромные, теперь почти былинные», как пел Высоцкий о другой эпохе.В возрастной психологии есть понятие «сензитивный период». Это этапы развития ребенка, в которые у него формируются жизненно важные навыки и стороны психики. И именно в это время он наиболее чувствителен и подвержен разрушительным воздействиям окружающей среды. Если сравнить писателя с ребенком, то все встает на свои места. Довлатов показан в период своей писательской сензитивности. «Почему же я ощущаю себя на грани физической катастрофы? Откуда у меня чувство безнадежной жизненной непригодности? В чем причина моей тоски?» – задается вопросом главный герой. Он работает журналистом, страдает оттого, что приходится писать «заказуху», вынашивает роман, который никак не напишет, и мучается от этого еще больше. Он аттестует себя «литературным неудачником», после того как получил больше сотни отказов от литературных журналов.Хронологически фильм охватывает период с 1 по 7 ноября. В каком-то смысле это экзистенциальное роуд-муви. Путешествие по Ленинграду периода заморозков (и политических, и климатических). По законам жанра, пройдя определенный путь, герой должен неизбежно измениться. Довлатов Алексея Германа-младшего приходит к осознанию своего места в истории: не герой, не революционер, а свидетель эпохи, разглядывающий происходящее в замочную скважину. Его попутчики – фарцовщики, непризнанные гении, собутыльники, художники и другие «сомнительные», с точки зрения добропорядочного гражданина, личности. Его ангелы-хранители – мама и жена, с которой он на грани развода. Но спасение утопающих – дело рук самих утопающих, и герой мучительно ищет свой спасательный круг. Конечно, это литература, которой он решил заниматься, еще будучи восьмилетним пацаном. Но писать он может только о том, что его по-настоящему волнует. А для литжурналов это либо мелко, либо слишком иронично. В каком-то смысле спасательным кругом становится кукла для дочки, которую, а также деньги на ее покупку он ищет по ходу своей Одиссеи.Но главное, что можно сказать о фильме, – он рассчитан не только на отечественного зрителя, но и на экспорт. Не обязательно знать произведения Довлатова, а также детально понимать контекст эпохи, чтобы погрузиться в картину и проявить эмпатию по отношению к героям, получить эстетическое удовольствие.Детально воссоздан Ленинград 70‑х. Известно, что реквизит для фильма – одежда, предметы быта, фотокарточки, мебель, посуда, одежда и все остальное – собран с помощью жителей Санкт-Петербурга. В проработке глубины мизансцены, а также в работе со звуком режиссер наследует приемы своего отца, Алексея Германа-старшего. Сцены в коммуналке напоминают такие его фильмы, как «Мой друг Иван Лапшин» и «Хрусталев, машину!». Зритель чувствует себя погруженным в среду коммунального быта, в многоголосье персонажей – строителей эпохи, ее попутчиков и отщепенцев. Другое дело, что отец все доводил до крайности, до эффекта абсурда, а сын несколько смягчает прием. Благодаря этому иностранные зрители, для которых «Хрусталев, машину!» чрезмерен и специфичен, «Довлатов» окажется в самый раз.Также в картине очень яркие персонажи. Тот же Иосиф Бродский, сыгранный Артуром Бесчастным, иногда даже отодвигает в тень главного героя (быть может, это часть художественного замысла). Остальные – дополняют, раскрывая разные стороны души героя, его противоположные интенции. К примеру, поэт-метростроевец Антон Кузнецов (Антон Шагин) – стремление (не всерьез, а в порыве отчаяния) пойти в каменщики, чтобы не сойти с ума от нереализованности, а фарцовщик Давид (Данила Козловский) – желание эмигрировать туда, где есть хоть какой-то, пусть и зыбкий, шанс состояться. Молодой редактор, сыгранный Еленой Лядовой, – пусть и неумолимая, но в чем-то человечная сторона системы, как бы сокрушающаяся и немного стыдящаяся эпохи, мыслящей исключительно контрастами. Радуют сюрреалистичные вставки – сны Довлатова. Вот он на берегу моря выпивает с Фиделем Кастро и Брежневым, попутно советуясь с последним, как ему быть, раз не печатают. «Дорогой наш» Леонид Ильич предлагает соавторство.«Довлатов» получил «Серебряного медведя» на Берлинском кинофестивале как раз за художественный вклад (заслуга художника-постановщика Елены Окопной), а также приз независимого жюри газеты Berliner Morgenpost. После чего известный канал Netflix купил права на трансляцию картины в англоговорящих странах. Можно по-разному относиться к этому фильму – сколько людей, столько и мнений, но сложно поспорить с тем фактом, что его появление и признание за рубежом – большая удача для российского кино.