И сказала кроха… Детям непросто разобраться в проблемах взрослых

Устами младенца глаголет если не истина, то близкие к ней откровения чистого, наивного и вместе с тем любознательного ума, видение предметов, явлений и ситуаций такими, какими они, может быть, и не являются, но в любой момент могут стать, восприятие жизни под иным ракурсом. Так получилось, что с сыном я стал усиленно и интересно общаться на подступах к двадцать первому веку. Когда же этот век уверенно зашагал по планете, мне вдруг захотелось вернуться к тем беседам и ситуациям, которые я, к счастью, записал.

Краски осени…Вода в ванной подогревалась с помощью печки-титана, который мы топили дровами. Обычно в печурку заталкивали старые газеты, обломки полусгнивших заборов, фанерные обрывки почтовых ящиков, обрезки досок, валявшихся возле сараев, трухлявые коряжки, сучья. Сын, как правило, просыпался с вопросом: «Сегодня печку будем топить?» Если слышал от меня утвердительный ответ, тут же соскальзывал с кровати и торопился поделиться со всеми этой самой главной для него радостью. От нее перепадало и мне…Бабье лето вдруг оборвалось на вздохе, и осень застучала в окна холодными дождями и разноцветным листом. Но я продолжал выбираться в лес, бродить по заброшенным торфяным полям в поисках подберезовиков, свинушек, сыроежек – предстояло пережить чистую, свободную, но холодную и голодную зимнюю пору. Я жил в тревожном ожидании смены времен года. Много красок выплеснула осень, однако скоро зима сотрет их, покроет белыми безмолвными снегами. Много разных знамен по городам и весям, но что будет с их многоцветьем завтра? Не выбросят ли улицы, лишившиеся привычных фасадов и витрин, одинаковые белые флаги? Грибов в корзинке было на донышке, но вопросы заполняли ее с верхом – с этой ношей, усталый и продрогший, я и возвращался домой.И вот уже после ужина, закрывшись в ванной, мы с сыном отогревались у печурки. Огонь, плясавший в ее нутре, сближал нас: его тепло размягчало и веселило наши души, в которых поселилась осень. Так мне казалось. Когда сын, обхватив руками коленки, которыми подпирал подбородок, смотрел на пламя, облизывающее со всех сторон очередной чурбачок, я был уверен, что он тоже прокладывает через многоцветье осени тропку в белую зиму.Однажды мы так сидели с ним, молчали, и вдруг сын воскликнул:- Папа, смотри, вон внизу живет желтый огонек, а вверху синий!- Почему? – спросил я у сына, запоздало подумав, что этот вопрос он должен был задать мне.- Ну вон, видишь, синий огонек, а там желтый, а там еще красный. И все они живут в одной печке.- Как так?- А как? – сын попытался вступить со мной в знакомую словесную игру, но, переборов себя, стал объяснять: – Например, наверху живет Саша, который плачет. А я не плачу и живу внизу. А мы вместе живем в одном подъезде. Вот и огонь так…Сын следил за огоньками в печке, но он не догадывался, что за сотни километров от бабушкиного поселка осень взметнула над крышами нашего с ним города желто-голубые флаги. Еще летом там «жили» лишь красные знамена. Этой осенью в моей родной стороне появилось много разных красок. Мне и моему сыну еще предстояло разобраться в них.Мы уже начали это делать.Печное пламя распадалось на синие, желтые, красные мотыльки. Они порхали, отрывались от огненного материнского тела. И тут же исчезали…Огородная красотаПодскочили цены, и задергался народ: через чей частокол ни кинь взгляд – везде вышибают тяпками соки из земли, рубят лопатами дерн, отвоевывая место под набирающим силу весенним солнцем. Яростно раскорчевывают, копают, мотыжат, потом с еще большим усердием грабят (и грабят тоже!), сажают (и сажают, правда, пореже). Я приехал к матери с трехлетним сыном, когда брат заканчивал копку огорода. Еле узнал его – ровнехонький, пустой, исполосованный тенями от забора. Исчез малинник в дальнем закутке, перекопана была вьющаяся от калитки тропка (к этому времени обычно она уже была покрыта подорожником), вырвана с корнем рябинка… Все-таки я успел отвоевать пятачок с двумя смородиновыми кустиками посредине. Особо ничего объяснять не стал – блажь есть блажь. Мать, привыкшая к моим вывертам, лишь досадливо махнула рукой.Кажется, я раздражал огородников, которые не разгибали спин на своих участках , – то найду досточку на свалке, то приволоку корягу, то притащу на свою полянку из лесу сухую ветку. Не замечая косых взглядов и редких (уже!) попреков, проводил время между бумагомаранием и приятными блужданиями по окрестностям в поисках бросовой всячины, которая могла бы мне пригодиться на огородном островке. Не торопясь смастерил скамеечку, взялся за столик, на очереди были топчан, беседка. Все это из пней, коряг, веток, коры. Бродил с сыном по лугам, лесным опушкам, выкапывал разные травы и цветы – их туда же, рядом со смородиновыми кустиками. Что-то да выйдет, как-то все да образуется…Однажды сидел на скамеечке, поглядывал на ныряющее из облака в облако красное заходящее солнце и ошкуривал ветку. Сын бродил между грядок, тыкал лопаточкой в комья земли. Вдруг из-за забора свесилась голова в серой кепке. Мне: «Здрасьте! – а сыну и конфетку, и вопросик любезный: – Чем это таким твой батька занимается?» Сын конфетку спрятал в карман и ответил: «А это нам папа красоту делает»….Хм, кажется, я сыну ни о чем таком не говорил. У самого сложилась мысль? Рановато вроде. Но раз сказал, то сказал. Ответил.В ночи…Лежим с сыном в темном купе. Ночь и осень за окном. Чаю мы так и не дождались – обошлись водой из туалета. Лежим – одна подушка на двоих. Закинули руки за головы – не спится.- О чем думаешь? – спросил я у сына.- А ты?- Я же тебя первый спросил.- Ну ладно. Я жизнь думаю.- Как это?- Ну я жизнь распределяю. Тебе – жизнь и маме – жизнь.- И что же нам досталось?- Что?- Как ты нам эту жизнь распределил?- Тебе – сахарок, маме – варенье, а мне… мне – яблочки…- Нормально, сын, всем по потребностям…- Что ты сказал?- Да так. Давай спать.Но не спалось. Я думал об осенней ночи, из которой силился вырваться поезд. А еще – о городах, которые накрыла эта ночь. И еще – о людях в этих городах. Не всех, конечно, а тех, что ночью крепко спят, а днем распределяют жизнь. Мне, жене, сыну.Вырвется ли поезд из этой ночи?Новая наукаИногда мы с сыном затеваем такую игру: он придумывает слово, а я рифмую с ним другие слова (первые, что приходят в голову) и леплю короткие смешные стишата. На этот раз сын почему-то задумался дольше обычного и вдруг выпалил:- Банк!- А что это такое? – спросил я.- Ну это там, где выращивают деньги, – ответил он.Я задумался дольше обычного и продекламировал: «Стоял себе банк, а на него наехал танк…»Так мы с сыном постигаем азы новой для нас рыночной науки.«Терпим маленько»Запоздалая весна, ветры то с запада, то с востока, и ожидание, и усталость от этого ожидания. И уже точно знаешь, что в конце этого ожидания, однако по-прежнему подвешен на крючке вечного вопроса: когда?Я беру сына, и мы идем в парк. Там на заветной полянке начала пробиваться крапива, из которой в эту пору готовят отличный зеленый борщ. Мне еще известны рецепты вкусных зеленых салатов. Я обрываю зубчатые листочки, дергаю венчики и стебельки, а сын рядом пробует на вкус свежие травинки. Крапива кусается – я облизываю пальцы, дую на них.- Что, папа? – спрашивает сын, наблюдая за моими действиями.- Больно.Сын внимательно смотрит на меня и спокойно говорит:- Ну ничего, папа, терпи.Я продолжаю рвать крапиву и терплю ее укусы. И тут вспомнилось давнее, услышанное когда-то на Севере. Старый ненец на мой вопрос «Как жизнь?» тихо и смирно ответил: «Терпим маленько». Стояли лютые морозы, и вокруг простиралась выметенная ветрами белая тундра, в которую еще не скоро должна была прийти весна…Это, пожалуй, и есть ответ на вечный вопрос. Терпеть и ждать (и все-таки дожидаться!) – удел людей и земли.