На чтение: ≈ 15 мин.Творчество – лучшее лекарство против старения, страха и смерти. Художнику Игорю МИРОШНИЧЕНКО это известно не понаслышке. Он настоящий созидатель: и школы искусств, и собственного уникального стиля, и нового, ни на что не похожего бренда одежды, участник крупных выставок в России и за рубежом. Несмотря на богатое прошлое и не менее плодотворное настоящее, Игорь Игоревич звездной болезнью не страдает. О чем на самом деле мечтает художник по зову сердца и педагог с золотыми руками, читайте в его эксклюзивном интервью «Учительской газете».
– Игорь Игоревич, что привело вас на художественную стезю?
– Рисовал с раннего детства. Благодарен родителям: увидев, чем я занимаюсь, они отвели меня в изостудию в младших классах. Поскольку родился я в семье военнослужащего, при переводе отца в новое место каждый год менял и школу, и студию. Особенно запомнился мне город Уральск в Казахстане, столица яицкого казачества, там и колорит особый! Меня очень вдохновляло это окружение, я начал много писать с натуры, именно там впервые почувствовал, что такое цветовая насыщенность в живописи. Наряду с этим любил рисовать людей, от графических набросков перешел к портретной живописи, фигурным изображениям человека. Привлекала книжная иллюстрация, я читал запоем, и «Тиля Уленшпигеля» Де Костера, и «Тихий Дон» Шолохова, и «Декамерон» Боккаччо, и рассказы Лескова. Меня интересовали Средние века и Возрождение, как европейское, так и русское, военная история. Творческие поиски навели в итоге на мысль о необходимости профильного образования.
– Куда и почему решили поступать?
– Сначала пошел в Абрамцевский художественно-промышленный колледж имени В.М.Васнецова. В нашей изостудии распределяли, кто куда пойдет, и я выбрал учебное заведение, уроки в котором носили практико-прикладной характер. Там мы много работали с деревом, металлом, но мне хотелось просто рисовать и писать. Вернувшись обратно и окончив десятилетку, поступил в Московский государственный текстильный университет имени А.Н.Косыгина. Это художественный вуз с богатой историей. Классическая традиция здесь сочетается с новаторской, неоклассицизм начала прошлого века с авангардистским искусством. Параллельно с дизайном одежды я занимался живописью, чуть меньше – графикой. Еще будучи студентом, принимал участие в выставках знаменитого Горкома графиков, более известного как Малая Грузинка, а окончив МТИ, вступил в этот первый независимый союз художников, где познакомился со многими корифеями современного искусства и позже даже участвовал в экспозиции «20-летие Бульдозерной выставки» на Гоголевском бульваре.
– Что это участие вам дало?
– На сегодняшний момент ничего. Сейчас больше дает Евразийский художественный союз. В постстуденческое время я активно выставлялся. Уже тогда серьезно занялся духовными поисками – темами моих работ все чаще становились религиозные, христианские сюжеты.
– Когда у вас оформился собственный уникальный стиль?
– Примерно тогда же. Считаю, что двигателем творчества является эксперимент. Я экспериментировал и с маслом, и с темперой, и с гуашью, брался за портреты императорской семьи (Романовых) и обычных людей, писал на религиозную и светскую тематику, вдохновлялся образами исторических деятелей России.
– Где вы вообще выставлялись – внутри России, за границей?
– Хотя и бывал за границей и даже служил в Германии, но на свои зарубежные выставки не ездил, просто направлял работы, например, на персональную выставку в Бельгии или на «Экспо» в Париже в конце 1980-х. Год назад мои картины экспонировались в Сербии на выставке русских художников в Русском доме в Белграде, и это для меня большая честь. Что касается России, в список наиболее значимых входят, к примеру, Crazy в Хаммер-центре, выставка, посвященная двухтысячелетию христианства в Международном славянском центре, персональная выставка в Музее космонавтики – там у меня приобрели много работ в Англию и в сам музей. Я перечислил только незначительную часть, разумеется, было много и других…
– Как бы вы сами назвали свой стиль?
– Нынешнему графическому стилю, во многом основанному на монотипии, обозначения пока не придумал. Оно ведь должно быть емким и метким. Условно я называю его методом взаимодействия. Соприкосновение различных поверхностей при моем методе порождает удивительные структуры. Если рассматривать в более широком художественном аспекте, как направление, его можно назвать символическим гиперструктурализмом. Однако я считаю, что обозначение совсем не обязательно, иногда оно даже вредит. Если брать хрестоматийные примеры, упомяну Винсента Ван Гога: его творчество не укладывается в рамки какого-либо одного направления, стиль настолько необычен, что сведение его к какому-то течению, будь то фовизм или постимпрессионизм, будет искусственным и ограниченным. Сальвадор Дали также выходит за пределы классического сюрреализма.
– Вы могли бы отметить кого-то из своих педагогов, оказавших на вас наибольшее влияние?
– Сложно выделить кого-то одного. По большей части я развивался самостоятельно, но, конечно, всегда процесс сопровождали люди, которые меня наставляли и направляли, например Виктор Адольфович, который учил меня рисунку. Или Дмитрий Домогацкий, говоривший с любовью: «Ты всех послушаешь, но сделаешь по-своему». Преподавателей-профессионалов особо выделить не могу, но могу художников. Один из них, но уже в последнее время, Олег Королев, национально ориентированный художник мирового уровня. Именно он подвиг меня на вплетение символов в настоящие живописные произведения, возведение символа в степень серьезного художественного разрешения. Живописные образы часто становятся символами. Обратный процесс в живописи мы практически не наблюдаем.
– А как вы решили преподавать сами?
– Никогда не стремился. Так вышло само. Когда художнику нужна мастерская, он часто идет и предлагает свои услуги для занятий с детьми. В советское время помещение для творчества предоставляли бесплатно, но нужно было набрать учеников. Потом произошла перестройка, все начало рушиться, я с трудом удержал помещение, в котором тогда работал: родители продолжали водить детей проторенной тропой. Постепенно преподавание оказалось призванием, кроме того, художнику необходимо иметь и какую-то дополнительную работу, тем более что в отличие от Запада арт-бизнес у нас не сложился…
– Почему же?
– Не велась целенаправленная раскрутка художников с упором на работу на Родине. В одной из галерей в 90-е годы мне отказали по причине того, что «работы слишком полны созидательной энергии, а сейчас в искусстве нужно разрушать». Прямо так и сказали. Позднее галереи, с которыми я сотрудничал, поглотили большие монопольные сети, которые работали с художниками, интересными на Западе, да и то не всеми, а с распиаренными. Сейчас появляется надежда на формирование отечественного арт-рынка в связи с геополитическими изменениями. Он уже существует в виртуальном пространстве, но это несерьезно. Произведение искусства – конкретный эталон. Это пространство, в которое погружаешься при создании картины, в это пространство художник в буквальном смысле вкладывает атомы своего бытия, и не только астрального… Именно поэтому такое невероятное впечатление производят на посетителей картины на выставке, в музее, то есть в реальности, Интернет аналогичного ощущения не подарит никогда.
– Как вы попали в студию «Мир искусства», что сейчас преподаете, где участвуют ребята?
– Работал в государственной системе, но не устраивали регламент и вмешательство чиновников. Поэтому продолжил здесь, где могу преподавать по своей методике и подарить детям и взрослым особую, свободную от всякого официоза творческую атмосферу.
Что касается выставок, например, после экспозиции, посвященной Сальвадору Дали, в Манеже мы в школе сделали собственную выставку «Портреты Дали». В Испании как раз в то же время объявили конкурс, посвященный известному сюрреалисту, и наша девочка заняла там третье место. Работы высылали со всего мира. Но главное для меня не участие в выставках и состязаниях (хотя и это очень важно), а раскрытие индивидуальности ребенка, понимание того, что ближе ему. Вдруг он академический рисовальщик или гениальный график? Или живописец, который тонко чувствует цвет, дизайнер, увлеченный коллекциями оружия, модой? Будущий архитектор, книжный иллюстратор? Когда выясняются склонности ребенка, тогда начинается внимательная работа с ним в конкретном направлении.
– А бывает такое, что ученик плох во всем, ничего ему не дается? Как поступаете в таких случаях?
– Если бы родители раньше времени не забирали своих детей или сам ребенок не уходил, устав прилагать усилия, я бы мог в любом раскрыть какой-то дар, просто до этого часто не доходит. Или им тяжело, или они чувствуют, что рисование – это не их. Но я не ограничиваю ребят какими-либо жанрами или стилями. И человек, который считал себя бездарностью в классическом направлении, на самом деле может оказаться, например, прекрасным абстракционистом.
– Сколько длятся занятия? Вы работаете только с детьми или со взрослыми тоже?
– От полутора-двух до шести часов, кто сколько выдержит. Ходят ко мне порой по десять лет: начали детьми, продолжили взрослыми. Есть и отдельные взрослые группы. Бывает, приходят семьи – родители начинают заниматься на пару с чадом. Бывает и так: ребенок может уйти, а мама или папа – остаться.
– Вы готовите абитуриентов в вузы и ссузы или же ученики занимаются для себя?
– Готовлю. У нас на счету МАРХИ, Строгановский институт, много колледжей. Одна девочка сейчас готовится поступать во Франции в самый рейтинговый анимационный колледж, и мы много занимаемся с ней, в первую очередь графикой. Еще одна ученица поступила в Вашингтоне в престижное заведение по художественному оформлению книги, стала иллюстратором. Она выполнила очень талантливую серию иллюстраций к «Маугли». Я выпускал календари с работами детей и с удовольствием при наличии средств издал бы книги с их иллюстрациями, а также каталоги выставок и многое другое…
– Какие у вас творческие планы на ближайшее будущее?
– Закончить серию графических работ «Апокалипсис», творить и дальше в своем стиле. Продолжить модельный цикл и понаблюдать, как мои модели будут смотреться на живописном полотне, превратить вестибюль в зимний сад: развесить растения, утеплить помещение, чтобы там ребята занимались только природными мотивами. Возможно, привлечь инвестиции в школу. Еще одна моя давняя мечта – создать музей детского изобразительного искусства. Коллекция нашей школы – несколько сотен первоклассных шедевров! Если это будет постоянная экспозиция или серия сменных, зрители поймут, что детское искусство – это огромная сила. Мне известно только два таких музея – в США, в Нью-Йорке, и у нас в Сибири, в городе Югре. Развивать «русский символ»: то, что люди носят на себе, пусть они и носят в себе. В наше переходное непростое время символ имеет решающее значение в вопросах самореализации, самопрезентации и самоопределения.
Зоя КОНДРАТЬЕВА
Выбор читателей
Комментарии