Хождение за три моря… Чуть замешкался, и тебя обязательно захотят чем-нибудь угостить

Эхо малых войнБольшие города с их кичливостью, раздражающей ярмарочной многоголосицей и монументальной похожестью я стараюсь объезжать. В этот заехал специально. Речь об осетинском «городе ангелов» на окраине Беслана. Тут похоронены дети – юные жертвы террористического акта. «Не стой над моей могилой и не плачь. Я не здесь. Я не сплю. Я – тысяча дующих ветров…» – десятки подобных стихов на одинаковых надгробиях. И маленькие ангелочки, привезенные сюда со всего мира. Удивительная тишина вокруг. Лишь невнятные прерывистые голоса невидимых птах. Как перешептывание ангелов…

На перевал Хабу-Рабат (это своеобразные ворота охватывающего таджикскую часть Памира Горного Бадахшана) я попал ночью. В пыльном мареве качалась луна, освещая тусклым светом снежные вершины. Звезд не было видно, который день дул афганец – пыльный южный ветер. В темноте я различил какое-то полуразрушенное строение. Честно говоря, здесь на высоте под четыре тысячи метров оно выглядело довольно мрачновато, однако деваться было некуда – я закатил велосипед внутрь и раскатал на каменном полу спальник. Утром (почти морозным) я выглянул наружу и первым делом увидел на стене корявую надпись: «Саперы». А чуть дальше на обочине дороги была воткнута в землю табличка с изображением символического и понятного на всех сущих языках лика смерти и надписью: «Мины». На русском и таджикском языках. Позже шоферы мне объяснили, что на минах, разбросанных вокруг, до сих пор взрываются пастухи.Самое сегодня популярное слово в Таджикистане – «вадат» – «мир». Его рисуют на камнях, заборах. Городок Кафирниган под Душанбе, где противоборствующие стороны пришли к соглашению, даже переименован в Вадат. Народ так устал от непонятной войны, что приветствует мир любой ценой. Даже маленькая пенсия, которой едва хватает на мешок муки, не смущает. Мирное небо, мирная дорога – для меня, пожалуй, это главное.Базарная ценаЯ почти не озираюсь по сторонам, медленно качу велосипед между рядами, на которых высятся разноцветные горки урюка, фиников, изюма, орехов, вареного сахара-«навата». Плыву, как во сне, в облаке из сладких запахов. «Откуда будешь, брат?» Я едва успеваю отвечать. Часто даже не оборачиваюсь. Знаю по опыту: чуть замешкаешься, задержишь взгляд – и тебя обязательно захотят чем-нибудь угостить. А я уже сыт… Разве что вот арбуза отведать… Или дынькой побаловаться… Ага, вот пацаны продают мороженое – трут в пиалу кусок льда, подливая туда какого-то сладкого сока. Необычно и просто – надо непременно попробовать… А это что такое? Неужели инжир? Ох и сладкий же… После него пиалушка кисловатого, с шипучим привкусом кумыса в самый раз будет…Я тут, пожалуй, единственный славянин. Поэтому ко мне отношение особое. Как к путнику плюс как к гостю с другой планеты. Мне и приятно, и интересно. Где еще, как не на базаре, изучать кухню, обычаи, традиции народа. Восточные базары – это своеобразные этнографические музеи под открытым небом. Смотри, удивляйся, откладывай в память. Вот на таджикско-афганском базарчике за колючей проволокой возле моста через Пяндж группа женщин, с головы до пят закрытых голубой и белой материей. Кто осмелится под нее заглянуть? Наверное, не одну тонну анаши можно пронести под этим прикрытием. Вот между рядами движется нищенка. Не просто просит милостыню, а подносит к каждому баночку с какой-то травкой, над которой вьется дымок. Отпугивает нечисть от добрых людей. Как не подать монетку. Вот цирюльник прямо на площади бреет наголо какого-то правоверного, который подремывает в кресле, перебирая четки. Вот старик в чалме и халате, подпоясанном кушаком, самозабвенно наигрывает на индийском пианино. Себя тешит, народ развлекает.Здесь – тут, и я – тутНачало июня. Время для ягод и фруктов раннее. Разве что черешни ущипнешь да клубникой полакомишься. В Кабардино-Балкарии меня даже запустили на клубничное поле. Оторвался до оскомины. Потом пошла алыча. Правда, зеленая. Пришла мысль в традиционный чай внести растительную кислинку. Чтобы алыча быстрее растворялась в кипятке, я стал разжевывать плоды и аккуратно сплевывать в кружку. А что такого? Так поступает мать, кормя младенца. Так многие народы готовят себе пьянящие напитки. В Закавказье стал лакомиться шелковицей, по-местному – тутом. Здесь она особенно крупная и сладкая. Даже стих сложился: «Мой путь крут, но везде – тут, пусть ветры прут, я не там, а тут». Тут – ягода знатная. Из нее гонят прекрасную водку, ею лечатся. Один армянин рассказывал мне, что избавился от ревматизма посредством ножных шелковичных ванн – на протяжении месяца он наполнял сапоги тутом и так ходил целый день.Тут, вишни, абрикосы, алыча, яблоки, прочая придорожная снедь – для меня это не только подножный корм. Еще и развлечение. Целый день крутить педали – муторное дело. А так остановился, ущипнул ягодку, пожевал яблочко вместе с конфеткой – уже веселее. Кстати, к подножному корму я отношу и ветвь, свисающую с чужого забора на улицу. По неписаному дорожному этикету, если ты сорвал с нее плод, не слезая с велосипеда, хозяин тебя поприветствует и даже в гости пригласит. Если же ты прислонил велосипед к забору и стал набивать плодами сумку, то можешь всякое услышать в свой адрес. Редко, но случается, что хозяева находятся у плодовых деревьев, растущих даже за забором на сельской улице.Их бытМоя работа – крутить педали. Еще – подмечать детали чужой работы, улавливать ее колорит. Может, даже что-то отложить в дальний закуток памяти. Что помнится, то обязательно воротится. И возможно, пригодится моим землякам. Вот таджикский дехканин деревянным плугом-омочем, в который запряжены два осла, пашет землю. Картинка из учебника истории по Древнему миру. «Я единственный мастер на всю округу, – весело заявляет, сверкнув золотым зубом, усто Аббос. – Мой отец плуги делал, дед тем же самым занимался. Спрос на них подупал, но они по-прежнему в цене». Насколько сегодня выгоден подобный дедовский способ вспашки? Мастер доверил мне плуг, я прошел один рядок, другой. Тяжеловатая работа, но бодрая, спорая. Участок в шесть соток был вспахан за два-три часа. Загонять сюда трактор и дорого, и хлопотно, и шумно. «Это уже под второй урожай. Картошку на днях собрали, сейчас будем сажать морковь. К ноябрю поспеет. Климат у нас здесь подходящий», – объяснил Аббос, подливая мне в пиалу из термоса чаю. Мы сидели на краю поля. Рядом журчал арык. Ослики отдыхали, пощипывая травку. Очередной виток жизни.Дома на Востоке строят из глины. Как наши украинские хаты-мазанки. Только еще проще. Кирпичи лепят из глины с помощью примитивных приспособлений на глиняных откосах дорог. Возле Ура-Тюбе я наблюдал, как это делается. Тачку, нагруженную глиной, вываливают на площадке и смачивают водой. Тут же замес помещают в деревянную форму, разбитую на клетки по размерам кирпича. Форму опрокидывают, и кирпичные заготовки сохнут на солнце. Их тут же покупают дехкане. Из глиняных кирпичей и дома с плоскими крышами, и заборы-дувалы, и кошары. Быстро, надежно, просто. Правда, кроме зимних месяцев сельский люд много времени проводит не под крышей, а на полях, баштанах, садах. Тут для многих домом служит простой деревянный топчан. Хатки лишь для младенцев. Они посапывают в маленьких колыбельках, подвешенных к веткам деревьев. Примитивные деревянные детские кроватки потом долго живут в семьях и уходят из жизни человека вместе с его смертью. На мусульманских кладбищах рядом с глиняными надгробиями я видел много старых перевернутых колыбелек. В другой жизни они, возможно, тоже востребованы…Жарят, варят, парят…- Сначала калим масло. Минут десять можно. Потом туда сыплем лук. Чтобы звук такой был: «джаз-з-з». Запомнил? Дальше мясо баранье и морковь. Сколько риса, столько и моркови. Не жалей. Рис на базаре выбирай на зуб – чтоб твердый был. Три-четыре раза рис промыл – отправляй в казан. Сверху воды где-то на четверть пальца. Даешь сильный огонь, минут через десять уменьшаешь его, чтобы еле-еле. Пускай на таком огне рис и парится. Можно до получаса. Потом без огня пусть плов наберется духу…Так главный режиссер Ошского театра Набиджан Сабр, написавший в путевом дневнике, что мое путешествие – «это большое терпение и гуманное дело», объяснил мне процесс приготовления плова. Тарелка плова для таджика (узбека, киргиза), как миска борща для украинца, – дело святое. Без этого блюда ни одно восточное застолье не обходится. Я расспрашивал о компонентах, пытался разобраться в технологии, старался уловить изюминку (в переносном и прямом значении) – что-то теоретически понял. Практически буду осваивать дома.Чужая еда – это прежде всего чужие обычаи. Одни отвергаешь сразу, к другим долго присматриваешься, третьи вызывают любопытство, четвертые хочется перенять, освоить. Чай, плов, лепешка, сухой сыр курут – это то, с чем я сталкивался в Средней Азии почти каждый день. И пробовал на вкус, и пропускал через желудок. И старался вникнуть в детали, оставить в памяти на будущее. С пловом вроде разобрался. Чай из пиал – тоже неплохо. Лепешка к чаю – лучше не придумаешь. Почти в каждом дворе стоят печи-тандыры, в которых пекут хлеб. Лучше его есть с пылу-жару. Однако даже засохшая лепешка не теряет свой аппетитный вкус, ее можно покрошить в любое первое блюдо, просто грызть, размачивая в чае или даже воде. Сухой сыр курут – находка для путешественника. Почти в любом климате белые твердые шарики могут храниться месяцами. Готовится курут из творога, который высушивают на солнце.Кружка пиваЧего больше всего желает славянин в сорокаградусную жару? О чем он думает в знойный полдень? О кружке холодного пенистого пива! Запрет на этот напиток днем во время движения для меня стал нормой. Я довольно легко не соблазнялся, наблюдая, как в открытых кафешках восточный люд, игнорируя свои вековые чайные традиции, потягивает янтарный прохладный напиток с умеренной дозой алкоголя. Но вот в Душанбе, объясняя дорогу, меня направили к пивзаводу: «Упрешься в ворота, и резко направо». Через полчаса я действительно уперся в приземистое здание местного пивзаводика. Что-то тенькнуло в душе, я вдруг почувствовал страшную слабость и томление, и с языка сорвалось: «И какое оно на вкус, душанбинское пиво?» Представительный таджик рядом с джипом сказал: «А ты возьми и обязательно попробуй, земляк. Хоп?» И протянул мне купюру в 10 сомонов. Это 2 доллара. Пять или даже шесть бутылок пива. Мне вручили деньги не на хлеб или миску супа, а на пиво. И теперь я как бы обязан был его купить. Или попробовать? Продавец в магазинчике посоветовал: «А ты лучше прямо на завод загляни. Там тебе и так нальют». Я сунулся на проходную. Не успел изложить просьбу, как постовой улыбнулся: «Проходи, прямо и налево». Через пять минут я сидел в прохладном полутемном кабинетике и вприкуску с сухим сыром курутом смаковал дар душанбинских пивоваров. Вторую кружку, как меня ни уговаривали, я все-таки оставил на потом. Это «потом» произошло через час, когда я покинул душные пределы города. Возле арыка в тени старой смоковницы я достал завернутую в несколько слоев газеты и чехол от велосипеда (так обычно я предохраняю от жары воду) баклажку с еще прохладным пивным напитком, наполнил закопченную пол-литровую кружку и, скрестив ноги по восточному, медленно, с трепетом и благоговением опорожнил посудину. Как будто прочел молитву. После этого с хорошим добротным чувством завершенного дела и честно выполненного долга погрузился в сон. Один маленький бытовой эпизод из моей длинной походной жизни, в которой все дни так похожи друг на друга и одновременно так удивительно разнятся… Владимир СУПРУНЕНКО, украинско-российский путешественник и писатель