Григорий ПОМЕРАНЦ

Кризис священного и нравственный порядок

Я и Мы

а долгие годы понятие Lрусский│ сплелось, смешалось с понятием Lсоветский│. Это произошло не только в официальном сознании. Сложилось какое-то советско-русское Lмы│. Оно было довольно нелепым. Интеллигенция над ним смеялась, пародировала его. Я вспоминаю шуточное четверостишие:

Хорошо, что наш Гагарин

Не еврей и не татарин,

Не грузин и не узбек,

А наш советский человек.

И вдруг всем стало больно, что это советско-русское Lмы│ распалось. Я предвидел распад Советского Союза примерно лет за двадцать. И с самого начала перестройки говорил, что необходимо перейти от империи к сообществу, от мнимой федерации – к чему-то вроде ЕЭС. Но когда держава просто распалась на куски, было чувство потери.

Огромность, неизмеримость входила в само понятие, в сам образ России. Можно было подчеркивать, что Россия – это целый мир, можно было оспаривать это, но в какой-то степени это чувствовалось. И вдруг границы перерезали Россию на куски. Правда, оставалась огромная Сибирь. Но ведь большинство русских живет не в Сибири.

Особенно тяжело это пережили русские, оказавшиеся вне России. Мой большой друг и большой русский поэт Борис Чичибабин, харьковчанин, выразил боль 20 – 25 миллионов в стихотворении LПлач по утраченной Родине│. Там есть такие строки:

Я с Родины не уезжал,

Зачем ее лишен?

Стихотворение вызвало горячий отклик и в Москве. Мы остались в России. Но наша Россия – обрубок исторической России. И мы чувствовали боль перерубов. Можно перечеркивать советский опыт, как дурной сон. Но ведь Россия и до 1917 года была империей, неделимым простором от Черного до Белого моря. И Крым, и Кавказ, и Одесса были нашими. По ним ступал Пушкин, и его следы незримо остались на улицах с украинскими надписями.

LЯ│ и Lмы│ связаны, как говорят богословы, Lнеслиянно и нераздельно│. Когда империя рухнула, мы почувствовали, что с ней рухнула часть нашего бытия. Это та реальная почва, в которую бросают свои семена демагоги. Это та неразбериха, в которой неожиданно всплывают имперские амбиции – то из-за Черноморского флота, то из-за Крыма, то из-за Сербии, за которую старая Россия когда-то воевала…

Выступая в Норвегии, я подчеркивал, что реакция русской публики на балканскую войну имеет свои основания. Сейчас, разговаривая с русским читателем, мне хочется сказать, что позиция НАТО тоже имела свои основания. Столкнулись два принципа: новый международный принцип прав человека и старый, но никем не отмененный принцип неприкосновенности государственной границы. В теории права это называется конфликтом законов. Один закон приказывает действовать, другой – запрещает. Действие преступно, бездействие также преступно. Западные средства массовой информации приковали внимание к фактам, требующим вмешательства. Профессор Зубов вспомнил, что в аналогичном случае вмешался русский царь, объявив войну Турции в защиту сербов и болгар. Англия тогда подчеркивала нерушимость государственных границ. Сейчас Англия активнее всех выступает в защиту албанцев (играющих роль сербов 1877 г.). Россия же играет роль Англии 1877 г., защищая суверенитет Сербии (играющей роль Турции).

Однако НАТО не имело права объявлять войну (это чисто оборонительная организация). Кроме того, страны НАТО не хотели потерять ни одного солдата; поэтому без объявления войны начались разрушительные военные действия, совершенно безопасные для Запада. Возникает аналогия с дипломатией канонерок: подъезжал военный корабль, обстреливал туземцев, и открывались ворота европейским миссионерам и европейским торговцам.

Про Россию при этом забыли. А она, ослабленная смутой, чувствует себя страной туземцев, которую завтра тоже можно будет обстрелять во имя какого-нибудь принципа. С русской стороны бросается в глаза, что права человека топчут и Китай, и Турция, но их не бомбят. Для примерного наказания избрана Сербия, потому что она слаба, достаточно изолирована и ее можно пороть без всякого риска. Бросается в глаза лицемерие рыцарей прав человека, очень озабоченных судьбой трех американских солдат, попавших в плен, и равнодушных к судьбе сотен людей, попавших под бомбы…

Я говорю не о лицемерии политиков – оно всегда было, есть и будет. Я говорю об общественном мнении. Его изменило только одно обстоятельство: затяжка операции. Дипломатия канонерок обходилась коротким ударом, без больших разрушений. Бомбежки, длящиеся два месяца, – это уже не примерная порка. Средство прекратить преступления против человечности пожрало цель, оно само стало преступлением, все более и более явным. Надо было или вводить в бой сухопутные силы (но такое дело не обошлось бы без жертвы), или идти на компромисс с тем же Милошевичем. С каждым днем бомбежек все сильнее делались позиции русской дипломатии, искавшей выхода из тупика. Хорошо ли Россия использовала эти возможности – не буду обсуждать, так или иначе Россия проиграла в другом, более великом: в болезненном сдвиге русского сознания. Приоткрылась рана, на которую опасно сыпать соль.

Как империя Россия – обрубок. Как нация Европы, она неполноценна, не научилась жить, как европейские нации живут, и научиться этому очень непросто, а за короткое время – даже совсем невозможно. Тут масса проблем, трудных даже для мыслителя, а для среднего человека совсем непонятных. Он сталкивается с вызовом, которого не может осилить, и ищет козла отпущения. А если поискать, то всегда можно найти.

* * *

Александр Сопровский незадолго до своей безвременной смерти написал эссе LPrivacy и соборность│. Может быть, там слишком резко разведены культуры. Но его концепция как-то объясняет разрыв между русским и западным восприятием конфликта между суверенитетом нации и правами личности. LЯ│ и Lмы│ действительно соотносятся в России иначе, чем в Англии. Privacy подчеркивает первенство LЯ│ соборность – первенство LМы│. Не всякий русский понимает, что такое соборность (это не коллективизм, а что-то более тонкое, уходящее корнями в духовную глубину, в общего Бога). Однако (на это обратил мое внимание Петер Воге) западные наблюдатели замечали, что русский на вопрос об имени отвечает не Lя зовусь так-то│, а Lменя зовут│. На первом месте люди, которые меня так-то зовут, какие-то люди. Слово Lлюди│ не говорится, по-немецки здесь было бы Mann, подлежащее неопределенно-личного предложения; всплывает образ какого-то туманного Lмы│, которое предшествует Lя│.

Разумеется, в Англии есть свое чувство Lмы│. Например, my country, wright or wrong, – говорят во время войны. И в России есть свой индивидуализм, иногда подавленный, иногда принимающий извращенные формы, но способный и к творческому развитию. Беда, однако, в том, что советский период поддержал именно извращения, сочетание чувства зависимости от государства со стремлением компенсировать себя за рабское подчинение грабежом государственной собственности. Этот исходный пункт был крайне неблагоприятен для перехода к рыночной экономике. Не хватало здоровой инициативы, и было слишком много преступной инициативы.

Советская система не подготовила себе жизнеспособной смены. LГипертрофия охранительной функции│ – болезнь, исследованная А. Мартыновым на примере гниющей династии Цин, – превращала всякую инициативу в преступную инициативу. Поэтому единственным наследником, созревшим в чреве советской России, было общество преступников. Когда подгнившая структура рухнула, преступный мир стал диктовать свои законы. Правовая и административная иерархия, достаточно коррумпированная, легко подчинилась новому хозяину. Ни одно скандальное убийство не раскрыто. Почти ни одно скандальное мошенничество не наказано. Ельцин издает указы, но их не выполняют. Президент – хозяин в Кремле, но и только. Распространяются воровская этика, воровская эстетика.

В конце 40-х годов один ленинградский филолог (вскоре арестованный) сочинил пародию на воровской идеал жизни:

Там девочки танцуют голые,

А дамы в соболях;

Лакеи носят вина,

А воры носят фрак…

Сейчас этот LЗападный Марсель│ ежедневно вторгается в нашу жизнь. Его сила коренится в характере нашей экономики, в могуществе теневых связей. Но я не думаю, что культура вынуждена плестись за экономикой. Я ищу, что можно противопоставить упадку нравов сегодня, сейчас, не дожидаясь структурных реформ, а прокладывая им путь. Есть хорошие священники, есть Антоний Сурожский, беседы которого выходят в десятках брошюр, в видео- и аудиокассетах. Но гораздо активнее в церквах распространяются LПротоколы сионских мудрецов│. На ближайшие годы мои надежды связаны не с церковью, а со школой. Хороших учителей больше, чем хороших священников. И школа может внести свой вклад в укрепление чувства долга, способности к самоорганизации (без государственной опеки) и созидательной активности.

Помимо школы, я надеюсь на радио и хотел бы надеяться на телевидение. Возможности телевидения огромны. Именно оно может свести лицом к лицу с Lсильной развитой личностью│, преодолеть барьер книжности, словесности в разговорах о священном и должном. Когда я вижу Антония Сурожского с экрана, я не сомневаюсь, что он действительно пережил присутствие Христа. Телевидение могло бы удесятерить силы подобных людей, силы творческого меньшинства, рассыпанного маленькими кучками по стране. Я думаю, что без этого Россия будет еще долго топтаться на месте. Нужен живой, увлекательный личный пример нравственной активности. К сожалению, телевидение дает это чрезвычайно редко и больше разрушает, чем творит.

Я не считаю положение безнадежным, но оно очень трудно. Прошлое нельзя восстановить, судороги имперского самосознания только вредят. Реальная цель России – стать узлом в мировой сети, стать одной из мировых наций, выйти на одно из заметных мест в решении мировых проблем, учиться у соседей с надеждой превзойти их, открыть новые дороги развития. Я думаю, что некоторые черты России и Запада хорошо дополняют друг друга и сотрудничество вполне возможно.

Если русское чувство тоски, неудовлетворенности настоящим получит правильный выход, оно может стать творческим. Обрубок империи не обречен на гниение и распад. Турция из такого состояния выбралась. Япония из архаической империи стала современной нацией. Не обречена и Россия. У нее есть надежда. Но надежда остается тщетной, если не будет собрана в один пучок светлая энергия, заложенная в творческом меньшинстве. Пока что ободряет только одно: что очажки света существуют и не гаснут.