Государство живет, пока воспроизводит гениев

«Я родился 1 мая 1949 года в городе Сталинабаде (ныне Душанбе), куда одна из ветвей большого семейства моего деда Василия Стоянцева откочевала из села Тербуны Липецкой губернии после событий 1930 года. В 1954 году мы с матерью приехали в Подмосковье, где я по сей день и прописан в городе Домодедово в коммунальной квартире», – пишет Александр ТОРОПЦЕВ в автобиографии. Автор нескольких десятков книг для детей, он целых двадцать лет писал в стол. В 1991 году первый его рассказ напечатал журнал «Пионер». Потом одна за другой стали выходить книги: «1000 великих битв», «1000 вопросов о Москве», «1000 великих воинов», энциклопедия «Мировая история войн» и многие другие.

– Есть такое мнение, что во взрослой литературе легче прославиться, нежели в детской. Тем не менее семинар по детской литературе, который вы ведете в Литературном институте вместе с Романом Сефом, очень популярен. Что, по вашим наблюдениям, движет людьми, желающими работать именно в детской литературе?

– Существует несколько групп. Первая состоит из тех, кто понимает, что по разным причинам они во взрослой литературе не смогут состояться. И им почему-то кажется, что в детской литературе работать будет легче, особенно сейчас, когда пошли так называемые детские детективы, приключенческая литература, клонирование «Кортиков», «Волшебников Изумрудного города». В этой группе много людей, которые добротно выполняют свою работу. Но того восторга, того вдохновения, которое порождает любое произведение искусства, у них нет. Вторая группа – люди, которые понимают ребенка как более благодарный для творческого осмысления субъект. Они пишут о детях так, как писали Фолкнер или Гайдар. На мой взгляд, это группа самая интересная с точки зрения творчества и самая перспективная, но только не для книгоиздания. Писатель приносит рукопись в детский журнал, ему говорят, что это хотя и о ребенке, но для взрослых, приносит во взрослый журнал, говорят: «Мы детское не печатаем». Замкнутый круг. И третья группа – взрослые дети. Я полагаю, что на земле есть две расы: детей и взрослых. Ребенком родился, прожил, умер. Взрослым родился, прожил, умер. Когда такие взрослые дети пишут о детях – это тоже очень хорошо. Они могут с ребенком играть и вести серьезный разговор, могут увлекать его.

Это были характеристики по творческому признаку. А если взять социальный, то к нам на семинары идут все: от домохозяек и ученых до бывших офицеров и пенсионеров.

– А вы-то сами как пробивались в литературу?

– Начну издалека. Если пойти по пути наименьшего сопротивления, то есть прийти в издательство и сказать: «Я готов писать, что вам надо», то таким образом пробиться легче. Нужна, допустим, приключенческая литература. Есть «Кортик» – эталон. Все остальное – вокруг «Кортика». То же самое – детские детективы. И писать их, в общем-то, не очень трудно, если есть навык и набита рука. У нас и детектива-то нет, а есть криминал-роман. Детектив – это серьезная шахматная партия. И чем серьезнее детективщик, тем у него эта шахматная партия сложнее. Криминал-роман – изобретение под жанр детектива. Там просто идет действие. Пиф-паф, никакой ответственности перед сюжетом, перед логикой.

Родители, дедушки и бабушки создают теплицу вокруг ребенка. Это нормально, протестовать не стоит. Но человек все равно в мир-то вступает. А мама, папа, бабушка носят кофе до сорока лет, а человек не подготовлен. Я считаю, что литература в каком-то смысле может подготовить человека к тому, что есть в мире. Я писал ребенка «в миру», работал (да и сейчас работаю) над серией рассказов о том, как мы жили и живем в 1950 – 2000-е годы в Подмосковье. До 1991 года у меня не было ничего опубликовано. А тогда Анатолий Мороз, главный редактор журнала «Пионер», вдруг напечатал мой рассказ «Копилка», который совершенно не подходит под образцы детской литературы вообще. Это серьезный такой рассказ, как мальчишка живет с мамой, которая пьет. Жизненная сценка.

– Почему вы не бросили писать. Ведь это было легко: уйти в уныние и бросить…

– Не знаю. А в уныние я уходил. Сначала на два месяца, потом на месяц, на неделю, а сейчас ухожу на час.

– Вы автор многих книг по истории. С чего начиналось увлечение прошлым?

– У меня в школе не было ни одной четверки по истории и обществоведению, хотя при этом я упрямо стремился поступить на мехмат. История мне нравилась. Когда я перешел в пятый класс, нам раздали учебники. Свой учебник я прочитал запоем. История, потом философия затянули меня. Я закончил свой МИЭМ, но уже на втором курсе понял, что это не мое. Еду в стройотряд или на шабашку, беру с собой Гегеля «Науку логики» или «Философию религии». В 1974 году я познакомился с профессором психологии Федором Николаевичем Шемякиным, вот он мне мозги вправил.

– То есть научил правильно читать?

– Нет, мы с ним занимались немецким языком. Он брал огромное предложение, на полстраницы. И мы подробно разбирали его, и слова, и грамматику. Встречается какое-то слово, термин, Шемякин, используя их как зацепку, начинает рассказывать историю из жизни. Новеллу. Так, обучая меня немецкому, он расширял мой кругозор. «Вот это написано в такой-то книге. А об этом можно прочитать там-то». И все это – через рассказы, новеллы.

Тут уместно вспомнить историю борьбы двух религиозных течений в Индии: джайнизма и буддизма. В VI – IV веках до нашей эры джайнизм опережал буддизм во влиянии на массы. Книги джайнов были суховаты, но написаны в доступной для простых людей форме. К тому же джайнов поддерживала власть. Буддисты победили с помощью новеллы. В III веке до нашей эры в Индии стали распространяться джатаки. По форме – небольшие произведения, рассказы из жизни, в которых прозаические тексты перемежались с поэтическими. Сюжетной основой джатак стали любимые индийцами басни и сказки о животных, притчи, исторические предания, легенды из жизни Будды. Эти разножанровые короткие произведения, собранные чуть позже в «Гирлянды джатак», несли простолюдинам высокие идеи и мысли буддизма. И народ принял джатаки, буддизм стал быстро опережать джайнизм. Книги борются между собой за влияние на человека. Но нужно быть очень большим мастером, чтобы после такой новеллы или байки возникала радуга мыслей. Причем они не дают вектор: это так, а это вот так, те правы, а эти не правы. Я считаю, это очень интересный способ познания – с помощью новелл.

– Каким должен быть, по-вашему, учебник истории?

– Я считаю, что, несмотря на то что сейчас мы слишком сильно увлеклись информацией, – это лишь один возможный путь. Панчатантру читают тысячу семьсот лет. Учатся на ней полтора миллиарда человек. «Гирлянда джатак» существует чуть ли не две с половиной тысячи лет. Обязательно нужен живой рассказ, напряженный, психологически тонкий. Тогда ребенок станет обращать внимание на мир и размышлять. Я считаю, что пришла пора создавать такие учебники по истории, в которых главным героем будет земной шар как единый социально-психологический организм. Если какое-то крупное событие имело место в одной точке земного шара, оно обязательно отзовется еще где-то.

Я уже несколько лет работаю, над «Сравнительным описанием творческих школ». Это интересно для педагогов. Государство, род, племя живут только тогда, когда воспроизводят гениев. Их надо уметь выискивать. Почему Египет просуществовал четыре тысячи лет? Потому что все это время у них существовал такой обычай: они спускали лодку по Нилу со жрецами, останавливались в какой-то деревне, выясняли, кто родился, смотрели, выбирали и забирали с собой. Родителям – деньги. Они – герои. В деревне радость. Ребенок поехал в школу жрецов учиться! Была система отбора талантливых людей, затем многоступенчатая система их обучения. Также отбирали детей и индийские жрецы. Они приходили в деревню, рассказывали Махабхарату, искали детей. Выбранный ребенок лет 20 – 25 ходил с ними, слушал, потом сам начинал, пересказывая, сочинять. Так же, как жрецы, выбирали себе преемников русские сказочники. А Пифагор создал практически систему среднего, высшего образования и аспирантуры. Будда работал по-другому, Конфуций – по-своему. Я описываю и сравниваю: ученик – учитель и система взаимоотношений. Помню одного профессора, у которого был особенный метод приема экзаменов. Студенты берут билет. Он: «Кто хочет пятерку?». – «Я». – «Садитесь и задавайте мне вопрос». Кто задаст вопрос на пятерку, тот ее и получит. Ничего больше не надо. Знаешь тему, сможешь задать и вопрос.

– У вас ведь есть и другие проекты?

– Есть. Например, географический. Хочу пройти по Волге от начала до конца и рассказать об истории городов и вообще обо всем, что с ней связано. Точно так же – Дон, Миссисипи. Мне не нравится, что из человека хотят сделать робота, напичканного информацией. Думать-то все-таки надо. Хочу сделать хронологическую историческую таблицу по типу менделеевской. На Земле существует около ста цивилизационных центров. Хочу описать, какие события происходили в том или ином центре в одно и то же время. Это будет огромное полотно, чтобы на нем все было видно наглядно, как у Менделеева: здесь бум, здесь тоже, а здесь – нет, но такого не может быть, все взаимосвязано. Значит, надо искать!