Горько-сладкий дым отечества: историк о патриотизме

Наш собеседник — Михаил Маркович Кром, доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге. Его книга «Патриотизм, или Дым отечества» была в длинном списке премии «Просветитель» прошлого года. Мы поговорили об истории понятия «патриотизм», о патриотизме и национализме, о соотношении национальных интересов и общих гуманитарных принципов.

— Михаил Маркович, расскажите, пожалуйста, об основной идее Вашей книги.

— Спасибо за то, что вы обратили внимание на мою книгу, ведь она вышла в свет уже два года назад. Основная мысль, заключенная в ней, состоит в том, что патриотизм как форма привязанности к родной земле сопровождает человечество с самого начала и при этом постоянно трансформируется. Бесконечное разнообразие — это первый момент. А вторая идея, которая пришла мне в голову уже в процессе работы над этой книжкой, заключается в том, что не должно быть и не может быть монополии на патриотизм. Все борются за право говорить о том, какой патриотизм истинный, а какой нет, но, если задуматься, то ни у кого такого права нет. Могут быть совершенно разные виды патриотизма, просто потому что это относится к сфере мировоззрения, и у людей могут быть разные проекты лучшего будущего для своей страны.

Вот я в книге привожу пример — Николай I и Петр Чаадаев. Каждый из них по-своему любил родину, но это были разные проекты. А в чем-то они даже и совпадали, поскольку Чаадаев тоже был имперцем, он тоже видел страну как империю. Например, по отношению к Польше, я думаю, его позиция не сильно отличалась от позиции Николая I.

— В книге Вы прослеживаете эволюцию понятия «патриотизм». Оказывается, что оно не абсолютное, во все века одинаковое, такое, к которому мы привыкли. Расскажите, пожалуйста, нашим читателям про основные вехи этой эволюции.

— Сложно говорить о патриотизме в историческом плане, потому что с одной стороны это очень древние явление, а с другой — постоянно обновляющееся.

Начнем с того, что как осознанное понятие, имеющее название, которым мы сейчас пользуемся, патриотизм существует с XVIII века. Оно сравнительно молодое. Впервые слово «патриотизм» промелькнуло в 1726 году в английской прессе. Затем в течение полувека оно распространилось по всему континенту. И в Россию пришло именно в такой форме, с суффиксом «изм». Кстати, этот суффикс — примета именно XVIII века, до этого никаких «измов» не было. Это переходный период, когда происходит политизация и идеологизация понятий. И появляется абстрактное понятие патриотизма, которым можно манипулировать — можно говорить, что у нас патриотизм правильный, а у вас — неправильный.

А до XVIII века единого понятия, да еще и универсального международного, не было. При том, что корни и понятия, и слова очень древние: «patria» — очень важное слово еще для римской философии, для римского гражданского чувства. В древнем мире было понятие отчизны, но при этом не было собирательного понятия типа нашего патриотизма, то есть нельзя было как-то это одним словом назвать.

Кстати, слово «патриот» было уже у древних греков, но обозначало оно что-то вроде «земляк, соотечественник» и обычно использовалось по отношению к чужеземцам. В Древнем Риме, да и в Греции тоже, если говорили о своих, то сказали бы «гражданин». Рассуждения об «истинном патриоте» не были свойственны античности.

В период Средневековья мы сталкиваемся с какими-то формами монархического патриотизма. Вот, например, Жанна д’Арк, которая в первую очередь, конечно же, спасала короля как олицетворение Франции. Ради этого она покинула свою малую родину — деревню Домреми в Лотарингии. Такие патриотические чувства нам сейчас, наверное, даже не очень и понятны.

Что касается привязанности к родным местам, то тема большой и малой родины — это вечная и постоянно обновляющаяся тема. Подзаголовок моей книги «Дым отечества» — древнейший образ. Эта метафора встречается еще в «Одиссее» Гомера. Дым, конечно, горек, но, поскольку он исходит от родного очага, то и сладок тоже.

Так что основные мотивы, которые мы теперь связываем с понятием патриотизма, очень древние, но, что важно для историка, каждый раз они обыгрываются по-новому, в каждую эпоху имеют свою окраску и специфику.

Важная веха в эволюции патриотизма — это конец XVIII века, Великая французская революция. Это начало эпохи национализма. Появляется понятие «нация» — как некое новое объединяющее начало.

Главу своей книги, посвященную XIX веку, я назвал «Слева направо». Французские революционеры активно использовали для единения нации культ родины, но это был такой революционный национально окрашенный патриотизм конца XVIII века. Настоящий патриотизм ассоциировался со свободой. Французские просветители говорили, что при деспотизме нет отечества. А дальше происходит неуклонное «поправение» интересующего нас понятия: постепенно лозунги патриотизма осваиваются правыми партиями и монархистами, затем — ультранационалистами. И этот цикл завершается уже, наверное, в начале XX века. Для конца XIX — начала XX века показательно знаменитое дело Дрейфуса, когда в одежды патриотизма стал рядиться ультранационализм, антисемитизм. В России черносотенцы тоже изображали себя истинными патриотами.

В книге я размышляю о том, почему такое движение «слева направо» произошло, почему так вышло, что левые революционеры — не навсегда, но на какое-то время — отступились от патриотических лозунгов, а потом уже наверстывали это в XX веке.

А XX век в этом плане довольно любопытен тем, что все, и левые, и правые, выступают под патриотическими знаменами. Видимо, невозможно было уже пренебрегать этой темой, актуален был национально окрашенный патриотизм, и самые разные силы использовали соответствующую риторику в своих интересах.

Важная особенность патриотизма нового и новейшего времени, то есть XIX-XX веков и, как мы видим, начала XXI века, состоит в том, что очень трудно провести грань, хотя ее много раз пытались провести, между патриотизмом и национализмом. И наивна сама идея, будто бы можно отделить одно от другого, и сказать, что вот, мол, национализм такой плохой, а патриотизм — хороший.

Национализм — понятие многозначное, и отношение к нему, в том числе в науке, тоже разное, и не только негативное. Никогда не удавалось последовательно провести упомянутую грань, в том числе и в рамках советской идеологии. Напомню, что, допустим, национально-освободительные движения приветствовались как борьба с империализмом. А буржуазному национализму давали негативную оценку и противопоставляли пролетарскому интернационализму. В то же время космополитизм, особенно в сталинский период, считался большим злом, но трудно назвать хотя бы одно его принципиальное отличие от интернационализма, по сути это одно и то же. Это все старые идеологические дебаты. Можно вспомнить слова Маркса о том, что у пролетариев нет отечества.

Заканчивая очень краткий обзор, упомяну конституционный патриотизм, который родился в конце XX века, прежде всего, в Германии. Это такая разновидность патриотизма, основанная на законе, Конституции, и очень сбалансированная, чтобы, не дай бог, не смешать его с национализмом, отвергаемым официально властями новой Германии, преодолевшей наследие нацизма.

Так что очень много проектов патриотизма существовало в истории. И они будут появляться и впредь. И понятие патриотизма, конечно, будет продолжать меняться. Сегодня существует определенное напряжение между местным патриотизмом, связанным с малой родиной, и «большим» патриотизмом. Патриотическое чувство может сочетаться с самыми разными другими движениями, например, с экологическим. Это очень богатая и очень сложная тема, а я написал некое краткое введение в нее.

— А как в России рождался и развивался патриотизм?

— На мой взгляд не вполне конструктивно говорить об особенностях именно отдельно чешского, отдельно российского или еще какого-то патриотизма. Вообще здесь больше сходства, скажем так, по горизонтали, то есть в рамках одной эпохи, например. Мы живем в эпоху национализма вот уже не первое столетие, и это наблюдается повсюду, то есть это глобальная тенденция. Поэтому довольно смешно с ней спорить, пытаться ее как-то преодолевать. Вот изучать, стараться понять — это полезно.

Для историка важны конкретные формы, и в книге я стараюсь их проследить. Мне было очень интересно выяснить, какие слова использовали для обозначения явлений, связанных с патриотизмом. Скажем, «отечестволюбец» (XIV век) или «доброхотящие Российскому царству» — такое замечательное выражение, которое промелькнуло в эпоху Смуты в начале XVII века. Потом эти слова исчезли, они не сохранились в языке. А дальше уже по всей Европе в XVIII веке утверждаются те слова, которые нам сейчас хорошо известны. Мы точно знаем, что первый раз слово «патриот» было употреблено в России в эпоху Петра I в книге барона Петра Шафирова, изданной в 1717 году, где он дает обоснование начатой Петром I войны со шведами. Барон даже дал на полях пояснение к незнакомому слову «патриот» — «отечества сын». Во времена Екатерины II слово «патриотизм» иногда писали в женском роде — «патриотизма».

Так что здесь много всего интересного для любознательных людей.

— Поскольку до формирования нации национализма не было, значит, до этого момента мы можем говорить только о патриотизме, связанном с территорией, с понятием родины?

— Патриотизм может принимать любую форму. Например, в начале правления большевиков, которые, как вы знаете, верили в мировую революцию, считалось патриотичным то, что служило делу социализма-коммунизма. А в средние века объектом поклонения патриотов была монархия, то есть патриотизм воплощался в короле, а не в территории. Таким образом, патриотизм совсем не обязательно связан с родной землей. Да, есть, конечно, идущая из глубины веков изначальная древняя привязанность именно к родному очагу, клочку земли. Но что касается, условно говоря, «большой» родины, тут все было очень по-разному. И патриотизм мог ассоциироваться со свободой, с идеями коммунизма или чем-то еще. В наше время, как я уже упомянул, с патриотизмом сопрягается экологическое движение, например.

Национализм актуален для последних нескольких веков, а до этого была донациональная эпоха, что очень плохо укладывается в головах у наших современников. Им кажется, что всегда было так, как теперь, но это неверно. Государства, которые существовали тогда, в том числе и Московское, позднее — Российское, возникали как династические, как сейчас говорят — «композитные», то есть состоявшие из множества частей, но никак не унитарные и не национальные. Национальная тема возникнет в более близкое к нам время.

Моя тема безусловно пересекается с темой нации и национализма, но все-таки моя книжка не об этом. О национализме есть очень много другой литературы, например, в той же серии «Азбука понятий» есть книга «Нация, или Могущество мифа», которую написал профессор Алексей Миллер.

И последний штрих — ведь может быть любовь к потерянной родине и любовь к будущей родине, то есть опять же это очень оторвано от территории, а с национализмом напрямую связано. Вот, например, поляки в XIX веке грезили о возрождении Речи Посполитой, потерянной большой родины. А латиноамериканцы, которые боролись за построение своих национальных государств, наоборот, мечтали о будущей родине. Или итальянцы, мыслившие свою родину именно как большую, единую Италию и итальянскую нацию, в то время как в первой половине XIX века ничего этого не было.

Так что патриотизм, особенно в национальных одеждах, может быть устремлен в будущее, к созданию единой страны и нации или наоборот, его могут подпитывать воспоминания о героическом прошлом и былом величии державы.

— Можно ли сказать, что патриотизм зародился из чувства собственничества — «моя пещера, мой лес, моя земля»?

— Нет, это сильное преувеличение. В действительности это какой-то один из пластов понятия патриотизм — привязанность к родному очагу.

Но очень важно, что на каждом этапе, в каждый исторический период есть какая-то ведущая идея, которая окрашивает собой патриотическое чувство и, можно сказать, руководит им.

В античности это — полис, город-государство, граждане которого могли воевать с греками из соседнего полиса. Тогда еще понятия патриотизма не было, было слово «philopolis», обозначающее любящего свой город, за который почетно отдать свою жизнь. В основе этого чувства не было ничего от собственничества, ведь это была община и, соответственно, гражданами владело чувство единства, солидарности.

А с приходом христианства вообще возобладала идея, что настоящее отечество — на небесах, и земное бренное отечество — преходящее и ненастоящее. И это был очень серьезный барьер на пути дальнейшего развития патриотических чувств в христианской Европе.

Так что в этой красочной картине, что называется, все цвета представлены.

— А ближе к сегодняшнему дню, наверное, самые актуальные дискуссии о соотношении национальных интересов и общих гуманитарных принципов? Идет ли в научной среде обсуждение этих вопросов?

— Понятно, все это очень горячие вопросы, но тема эта и споры вокруг нее давние. Сторонники космополитизма, конечно, отвергают патриотизм как чувство очень эгоистическое и, что называется, недостойное настоящего человека, а тем более философа. Сторонники национализма, патриотизма — наоборот.

Моя принципиальная позиция состоит в том, что историк не может судить и давать оценки по таким вопросам. История как наука о разнообразии человеческого опыта может предоставить примеры бесконечных споров на такие темы — какой патриотизм более правильный и нужен ли он вообще. Мы видим, что и общие человеческие ценности важны, и они никуда не исчезают, хотя иногда их пытаются отрицать, и привязанность к своей земле и соотечественникам тоже существует. Я думаю, что этот вопрос — из категории вечных, и едва ли будет найден на него какой-то один ответ, который устроит всех.