Горький Кисель…. Всю жизнь мы живем с «тараканами», которые поселились у нас еще в детстве

Говорят, в мире есть дети, которые никогда не сталкивались с несправедливостью. Их никто никогда не обижал, не унижал, сверстники и дети постарше относились к ним с добротой и уважением, предлагали только хорошее, проявляли участие и сострадание. Лично я таких, увы, не встречал. Более того, я даже не знаком с теми, у кого есть такие дети. Хотя, повторяю, где-то же они есть…

Психологи утверждают: все наши взрослые проблемы, или, как их называют, «тараканы» в голове, все наши страхи и комплексы, ощущение неуверенности, беспомощности, безысходности родом из детства. Причем, что самое грустное, большинство из них формируется до трех лет, притом что жизненные воспоминания среднестатистического человека, как правило, начинаются примерно с четырехлетнего возраста. Иными словами, мы можем очень многого не помнить, ибо это было слишком давно, но именно то, что было, способно самым радикальным образом влиять на нас всю оставшуюся жизнь.А сколько у нас было того, что произошло после трех лет?.. И, кто его знает, вдруг произошедшее позднее вполне могло стать последствием событий и переживаний, о которых мы вообще не можем вспомнить?…Я начал посещать музыкальную школу во втором классе. Жили мы в деревне, в 18 километрах от города, и приходилось ездить в музыкалку два раза в неделю. Сейчас трудно себе представить, что можно вот так просто взять и отпустить маленького второклассника с папкой нот куда-то далеко, в другой населенный пункт, одного, без сопровождения. Но ведь так и было, и почему-то никого это особенно не волновало. Деревенские ребята вообще считались более приспособленными к жизни, поэтому и сам я, и окружающие воспринимали это как нечто само собой разумеющееся. Да, холодно, да, ноги в валенках промокли, но ведь надо, надо!..Однако очень ошибаются те, кто сегодня пытается изобразить нашу советскую жизнь конца 70‑х как некое безоблачное существование, когда двери не запирали, все друг другу были рады и никто не боялся за свою и чужую жизнь, тем более детскую. К сожалению, это далеко не так. В чем я очень скоро и убедился….Мальчик явно старше меня с хищным вытянутым лицом и белыми волосами подсел ко мне на сиденье на полпути. Я возвращался с занятий по сольфеджио и был счастлив, потому что уроки позади, а впереди теплая изба, вкусный ужин и уютный вечер за книгой. И вдруг…- Слушай сюда, – злобно прошептал сквозь зубы пацан. – Гони деньги или я тебе сейчас прямо здесь врежу!От неожиданности я потерял дар речи. А белобрысый незаметно для окружающих схватил меня за отворот пиджака и замахнулся:- Ну, быстро деньги! Или сейчас в глаз дам!До этого меня никто никогда не бил. Но я сам много раз падал и ударялся разными частями тела, а потому знал, что, если вот так врезать кулаком в лицо, это будет очень больно. Поэтому тут же полез в карман и выгреб все, что у меня было, кажется, копеек 40, больше мне и не давали. Парень тут же забрал выручку и, наклонившись, процедил:- Скажешь кому, убью!От ужаса я заплакал. Автобус уже подходил к селу, в котором обитал агрессор. И я, понимая, что он сейчас вот так очень просто возьмет и выйдет, исчезнет, а я останусь ни с чем, кроме обиды и слез, не нашел ничего лучшего, как спросить:- Тебя как зовут?- Петров! – сказал он и исчез.Разумеется, никаким Петровым он не был. Его звали Кисель – от фамилии Киселев. Это я уже позже узнал от нашего общего, как оказалось, знакомого Сережки Сегина, который учился в четвертом классе. Выяснилось, что Кисель, выйдя из автобуса, тут же начал хвастать перед друзьями, как только что окучил какого-то салагу. Из описания Сережка понял, о ком идет речь, и высказался, что нехорошо обижать сына завучихи. Однако Киселю это было глубоко безразлично, ибо он учился в другой школе, а потому имел, как ему казалось, полное право «отоваривать чужих», заехавших на его, как он глубоко верил, территорию.Это было жестоким потрясением для меня. Я вдруг понял, что любой шкет, который сильнее, может просто так подойти и вытрясти все, что у меня есть. И я ничего не смогу с этим сделать. То, что помощи от окружающих ждать нельзя, я убедился, когда вечером, рыдая, рассказал маме о случившемся. Она как могла успокоила меня и пообещала разобраться. Но… так и не разобралась.А с Киселем мы потом еще пару раз сталкивались, но уже не в автобусе, а в городе, в людном месте. Он было попытался еще раз провернуть аналогичный трюк, но, видно, побоялся. И когда я сказал, что денег нет, просто коротко ударил меня под дых и исчез, оставив меня, скорчившегося, на тротуаре. А люди, добрые советские люди, шли мимо, и им все эти детские проблемы были чужды. Мало ли как ребята социализируются, все мы через это прошли, и ничего, все нормально, живем и вспоминаем наше счастливое детство! Да и потом все мальчики дерутся, это нормально, правда, нужно уметь защищать себя!…Вы скажете, действительно, а какой смысл сейчас вспоминать о каком-то абсолютно незначительном событии невесть каких времен, ведь есть куда более серьезные проблемы, которые касаются сегодняшнего момента, именно их и надо обсуждать, а не рефлексировать, что было раньше, в глубоком детстве. Но ведь, к сожалению, история повторяется, и каждому поколению приходится решать примерно одни и те же задачи. Вот только способы их решения меняются в зависимости от возможностей и настроений.В те далекие годы у меня почти не было друзей, и в противостоянии с Киселем я оказался один на один со злой и враждебной силой, с которой ничего не мог поделать. Не мог, потому что не знал, что вообще можно делать в такой ситуации. Сообщить взрослым, как меня учили? Ну сообщил, и что же? А ничего. Можно было поступить по-другому, как советовали практически все мужчины, с которыми я поделился сокровенным: «А чего его бояться-то? Ты ему первый как дай в нос, он сразу испугается!» С тех пор я ненавижу подобные советы. Уж лучше ничего не советовать, чем впустую сотрясать воздух. Хорошо давать в нос, будучи сильным и крепким, к тому же имея уже изрядный опыт драк. И еще очень хорошо давать в нос, когда за тобой есть кто-то сильный, тот, кто может поддержать и защитить. По всем этим параметрам у меня были минусы, а у Киселя – плюсы.Но я не раз ловил себя на мысли, что вот если бы, например, у меня был пистолет, я бы всадил в этого мерзавца пулю, не раздумывая! Просто потому, что никакого другого выхода не видел. Потому что бегать, скрываться, высматривать, нет ли на горизонте опасности, а потом перебежками перемещаться от одного людного места к другому – это унизительно. А ничего другого, увы, и не оставалось.Правда, есть тут одно очень большое «но». Мечтать о пистолете как о некоем символе, который уравняет меня с Киселем, а еще лучше даст мне шанс возвыситься над ним, – это из области иррациональных упований («Эх, попадись ты мне в лесу связанным!»), мол, есть же какая-то сила, способная восстановить справедливость, но почему-то она всегда не там, где надо. Между тем ничто не мешало мне, согласитесь, положить в карман любой складной нож, которые совершенно свободно продавались в магазинах, и их мог приобрести каждый, даже школьник. Положить, чтобы потом, когда прижмет, достать его и в случае опасности применить или хотя бы продемонстрировать. Не мешало ничто, кроме… самой мысли о том, что это надо будет сделать. То есть взять и резануть. Или ткнуть. Даже если это будет ненавистный Кисель, которого я бы с наслаждением изрезал на куски, но лишь в мыслях. А в реальности – вот нож, вот подонок, который над тобой измывается, вот я, жертва насилия, и все. Мы сами по себе, оружие само по себе.Наверное, это и есть воспитание. Да, пусть искривленное, перекошенное, но все же то, которое не доводило до греха. Будь оно гораздо лучше, чем есть, не пришлось бы переживать трагедию в одиночку, можно было бы довести ситуацию до сведения тех, кто на нее мог (и должен был!) повлиять, и она бы разрешилась, не повторилась. Но даже в таком вот уродливом варианте, когда детям приходилось искать выход из тупика самостоятельно, все равно именно воспитание не позволило мне, например, порезать другого мальчика. Даже того, кто вымогал у меня деньги. Потому что это было совсем из другой оперы. У меня не было примеров, которые выставляли бы этот вариант поведения как единственно верный и однозначно позитивный. Дескать, никто тебе не поможет, кроме доброго и верного клинка, достаточно полоснуть пару раз, чтобы от тебя навсегда отстали и никогда больше не приближались, зная, что ты способен на ЭТО.Интересно и другое. Никто, даже те, кто давал мне идиотские советы врезать ему в нос, не советовал более практичных и одновременно более жестоких вещей, скажем, ткнуть пальцем в глаз, рубануть ребром ладони по горлу, пнуть ботинком в костяшку голени… Любой из этих ударов мог позволить даже мне, второкласснику, ученику музыкальной школы, безо всякого обладания боксерскими навыками надолго «выключить» агрессора. Но это тоже было совсем из другой оперы. И этого тоже мне никто не советовал, потому что так поступать было неправильно. Это было куда более негуманно, чем грабить, но таково было воспитание, не побоюсь сказать, что именно массовое воспитание. Да, находились и отморозки, которые плевали на все уже тогда, они резали, и их сажали. Но в целом нравы общества были все-таки иными, нежели сегодня, когда любой обиженный на жизнь человек возвращается, чтобы устроить резню, а его поведение потом долго обсуждают, дескать «довели мальчика!».Поэтому, мне кажется, даже если бы у меня тогда, на рубеже 70‑х-80‑х, реально было огнестрельное оружие, вряд ли я смог бы его применить, пусть и против того, кто обещал мне «засветить в глаз прямо здесь». Боюсь, что просто рука не поднялась бы.Но ведь сейчас другие люди, другие нравы. И, как я уже сказал, одни и те же проблемы они решают совсем по-разному. Потому что обладают иными возможностями и… воспитанием, которое позволяет им делать то, о чем мы в свое время даже и не могли подумать. В этом трагедия современности.…А Кисель, кстати, уже давно в могиле. Я к этому абсолютно не причастен. Хотя нередко ловлю себя на мысли: из-за каких-то копеек, которые он у меня вытряс, я долгие годы желал ему именно этого. Впрочем, дело, как вы понимаете, совсем не в копейках…Сейчас трудно себе представить, что можно вот так просто взять и отпустить маленького второклассника с папкой нот куда-то далеко, в другой населенный пункт, одного, без сопровождения. Но ведь так и было, и почему-то никого это особенно не волновало.Но даже в таком вот уродливом варианте, когда детям приходилось искать выход из тупика самостоятельно, все равно именно воспитание не позволило мне, например, порезать другого мальчика. Даже того, кто вымогал у меня деньги. Потому что это было совсем из другой оперы.