На чтение: ≈ 17 мин.Это сегодня о Рутминском вспоминают как о феноменальной личности, человеке энциклопедического образования, крупнейшем литературоведе минувшего века, уникальном лекторе и радуются, кому довелось услышать его рассказы о поэзии не в записи, а лично. Это сейчас вышел диск с лекциями, издаются статьи, книги, в библиотеках проходят Рутминские чтения. На доме в Екатеринбурге, где он жил, появилась мемориальная доска. Но большую часть жизни Виктор Сергеевич переживал трагедию нереализованности. Слава пришла к нему после 60…
«Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог»
Когда-то в родительском доме было много музыки. Мама играла на фортепиано. Семью навещал Иван Козловский, он начинал свою артистическую карьеру в Свердловском оперном театре. У Фалеевых (фамилия отца и Виктора Сергеевича по паспорту) собиралась интеллектуальная музыкально-литературная публика. Но к 1926 году, когда родился Виктор, все уже стихло, сохранилось лишь слабое «послезвучие». Люди начали уединяться, опасаясь больших сборищ.
Есть семьи, чье скромное существование не затронула явно и жестко рука времени. Виктор же с детских лет ощущал не подвластное ему влияние эпохи. В 1932 году отец, офицер-артиллерист, был репрессирован. Мама вскоре заболела. Воспитывала мальчика ее сестра, женщина сильная, властная, известный в городе педагог Мария Васильевна Бабенко. Виктор рос ребенком серьезным, прислушивающимся к тому, что внутри, внимательнее, чем к тому, что снаружи. В его голове вспыхивали странно-гармоничные строки, где-то услышанные и как будто не слышанные нигде, родившиеся в нем.
Начавшаяся война неожиданным образом повлияла на культурное состояние Свердловска. Сюда эвакуировались не только заводы, но и музеи, театры, вузы. Начало студенческой жизни Виктора пришлось на 1944 год: он поступил в Уральский государственный университет на филологический факультет. Тогда он уже вовсю писал стихи, широко ходившие по городу и не очень соответствовавшие канонам соцреализма: мрачноватые, «упаднические». Юноша Рутминский не был диссидентом, его бунтарство, как позднее у Иосифа Бродского, носило не политический, а, скорее, эстетический характер. Он смеялся над тем, что чувствовал ненастоящим, вымученным. Уральский классик Павел Бажов предупредил, как в будущее глядел: «Голова у тебя крепкая, да не сносить ее на плечах».
В 21 год осторожность еще не является естественным качеством человека. Пушкин, как мы помним, был отправлен в ссылку за юношеские высказывания. XX век внес свои нюансы во взаимоотношения поэта и власти. Советский «нюанс» назывался «стукач». Виктор Сергеевич не указал его имени, хоть и знал, кто это: «У него семья, сын растет, зачем?». Рутминский был осужден по 58-й статье за стихи (точно неизвестно, какие именно), прочитанные на одном из литературных собраний.
«Остановить мне не дано – Веретено»
О том, что было дальше, не тем, кто «заречен от тюрьмы», судить. Поэтому – только его собственные слова. «Четыре месяца я провел во внутренней тюрьме, а затем шесть лет в лагерях. Заканчивал срок на Колыме, где был шахтером». После смерти Сталина появился засекреченный приказ: проработавшим на Колыме больше пяти лет разрешали уезжать на материк. Рутминский узнал о нем. «Мы остановили какую-то машину, говорим, нам терять нечего. Он и повез. Проплыли мимо огни Магадана, дальше, дальше. Думаем, как бы он нас не замочил, хе-хе. Нет, привез. Забор какой-то, маленькие бараки вроде лагеря. Один из нас, самый отчаянный, пошел выяснять. Возвращается с двумя, те спрашивают, мол, воры среди вас есть? Мы отвечаем: нет, все политические. Он говорит: тогда идите вон в тот барак, там нары, заночуете, только смотрите, под нарами ломы, палки, если будут нападать на вас, то отбивайтесь…»
В октябре 1953-го добрался до Свердловска. Но жить в городе не разрешили, поселился в Нижнем Тагиле, окончил бухгалтерские курсы, работал инженером. На концерт любимого певца Александра Вертинского ездил в областной центр тайно, останавливаясь у знакомых тетки (дома нельзя, соседи могли сообщить). Только в 1955-м Рутминского официально реабилитировали.
Человеческая деталь. У Виктора Сергеевича был замечательный кот. Когда хозяина арестовали и уводили из дома, Антон шипел и бросался на конвоиров. А через семь лет сразу узнал вернувшегося хозяина!
Иначе происходило с людьми. Так рвался домой, к той молодости, которую вынужденно оставил, но самое трудное испытание предстояло именно здесь. Желание общаться с близкими по интеллектуальному уровню тянуло к бывшим друзьям, а те переходили на другую сторону улицы или убедительно не замечали при встрече. Предельно деликатный Виктор Сергеевич прекратил попытки сближения. С работой тоже не складывалось. Скромное место в библиотеке, которое воспринималось как счастье, несмотря на мизерную зарплату, оказалось занято, как только уточнили анкету. Глубокое отчаяние. Но случай – Бог-изобретатель: библиографом нельзя, а вот преподавателем бухгалтерских курсов можно. Тридцать лет человек, говоривший и мысливший стихами, вел предмет «Бухгалтерский учет».
Если верить, что в любой судьбе есть высшая логика, значит, она присутствует и в судьбе Рутминского. Возможно, он и разгадал эту загадку. Нам же остается лишь предполагать. Чтобы сделать прочнее стенки того «котла», в котором кипело уникальное «поэтоведческое» варево? Чтобы оно «настоялось» на глубоком знании и было подано подготовленной, созревшей публике? После лагерей Виктор Сергеевич почти не писал собственных стихов. Но, приходя с работы домой, он погружался в мир поэзии: Блок, Волошин, Гиппиус, Цветаева, Гумилев… Этот мир принимал его в отличие от реального и стал куда более «своим», ярким, живым и бесконечным.
«Стихи мои, бегом, бегом,
Мне в вас нужда, как никогда»
Поэзия по-прежнему руководила его судьбой. Завершая университетское образование, Виктор пришел на курс филфака, где учились студенты (в основном студентки) моложе его лет на восемь. Однажды на перемене увидел на столе открытый томик Игоря Северянина, задержался, присел. Подошла девушка, хозяйка редкой книжки, Наталья Толочко. Так они и познакомились – на будущие почти пятьдесят лет.
(Ностальгическое отступление о роли литературы в жизни человека. Когда я готовила этот очерк, невольно вспоминала другие, более поздние истории любви, случившиеся в тех же университетских стенах с участием не ведавших о том поэтов. Моя однокурсница однажды прибежала с горящими глазами: «Он подарил мне сборник Мандельштама! Наверное, он сделает мне предложение!» Подарок в те годы, лет 25 назад, представлялся столь значимым, что отдать его в «чужие руки» казалось немыслимым. Они действительно поженились. Люди находили близкие души благодаря литературе, которая становилась своеобразным «индикатором духовного родства».)
«Он показался мне каким-то обугленным. Понимаете? Это было ощущение, шедшее изнутри. И там же жило удивительное чувство абсолютной внутренней свободы», – вспоминает Наталья Брониславовна. Их объединили поэтические интересы, жизненные позиции, отношение к миру.
Истинная жизнь Виктора Сергеевича протекала вечерами. Брал в руки книгу страниц в пятьсот и осваивал ее до ночного боя курантов. Жена поначалу недоверчиво относилась к такому скорочтению, проверяла: оказывалось, он помнил все. У него была феноменальная память: поэмы знал наизусть с единственного прочтения, песни, и музыку, и слова – с единственного прослушивания. Он откликался стихами на любое явление жизни и почти не повторялся (хотя были, конечно, и любимые строчки). Информацию же выуживал отовсюду: из воздуха (он ведь наполнен словами), из газет, из библиотечных архивов.
Сейчас такие уникальные способности прозвали бы «голова как компьютер», а раньше сравнивали с Пушкиным, о памяти которого высказался Вяземский: все, что в нее попадало, не пропадало никогда, а извлекалось в нужный момент. Трагедия Рутминского состояла в том, что его «нужный момент» долго не наступал. Три десятилетия он впитывал знания, систематизировал их, жил в них, ориентировался в поэтической реальности лучше многих литературоведов, но не имел возможности донести до людей. Серебряный век был еще заперт на ключ времени, как и его преподавательский талант.
Щедрый, открытый человек, с естественным стремлением поделиться. Можно только догадываться, как он удерживал в себе такое количество стихов, как не взорвался изнутри любовью к поэзии. Случались периоды депрессии, подавленного настроения. Долгие годы Рутминский ощущал себя за бортом жизни. И все-таки он дождался своего часа.
«Я не изгой, а пасынок России»
В характере Виктора Сергеевича было не навязываться, он никогда не пропагандировал себя. Первыми слушателями стали ученики его жены. Наталья Брониславовна Толочко – известный в Екатеринбурге педагог, автор новаторских методик преподавания литературы и русского языка. «Вокруг меня всегда оседало много детей. Они приходили к нам в дом и становились общими детьми. В.С. их привлекал, поражал тем, сколько стихов знает на память. И мы начали собирать у себя любителей поэзии: сначала школьники, потом близкие друзья, потом друзья друзей. У В.С. появились поклонницы, называли себя «рутминистками».
Когда он читал лекции, он преображался. Люди забывали о времени, воспринимали его «человеком оттуда», из той эпохи, о которой велся рассказ. Вполне знающие слушатели могли спросить, например, о личном общении… с Николаем Гумилевым или Александром Блоком. Любимый его поэтический пласт, который он открыл, как неизведанную Атлантиду, – Серебряный век. Но хорошо знал и европейских поэтов, Рутминский переводил с польского, немецкого, английского. Интересовался историей: декабристы, народовольцы, французская революция. Человек широких интересов, он понимал, что литература и история связаны общими вибрациями.
Когда Россия завибрировала переменами, случились они и в судьбе Виктора Сергеевича. До сих пор он неофициально, но был «запрещен», как и его любимые поэты. Не в 1953 году, а лишь теперь обрел настоящую свободу. Слава налетела на него неожиданно. В конце 80-х он вдруг стал необыкновенно востребован и нарасхват приглашался для выступлений в институты, библиотеки, дома культуры, вел цикл передач на радио. У него был необыкновенный голос: не бодро дикторский, не назидательно учительский, а глубоко человеческий, о нем так и говорили – «голос из Серебряного века».
Сегодня мы имеем возможность прочитать литературоведческие эссе, исследования Рутминского, уже после его смерти было издано учебное пособие. Но даже легкие по стилю и насыщенные по содержанию статьи Виктора Сергеевича не передают особенностей его лекторской манеры: артистизм, прозрачная структурность материала, которая возможна лишь при полном знании предмета. В них не только биографии поэтов и анализ творчества, в них понимание судеб тех людей, того времени. Удача, что сохранились аудиозаписи выступлений Рутминского. Они были собраны его вдовой и зафиксированы на диске «Беседы о русской поэзии». Сейчас Наталья Брониславовна работает над видеодиском.
Единственная официальная награда, которую получил этот человек с уникальным просветительским даром, – премия губернатора Свердловской области. На вручении зал вспыхнул аплодисментами.
Виктор Сергеевич прожил 75 лет. Поэзия создала его таким, каким он был. Мягким, но умеющим принимать и исполнять «железные» решения, одним из которых стало «не состоять ни в каких партиях, союзах, группах». По-детски непосредственным, «не материальным» – и проникающим в глубины знания о мире. Он не замечал, что ел, во что одет, но улавливал тончайшие оттенки отношений. Рутминский был убежден, что литература чрезвычайно важна для воспитания: молодой человек должен читать стихи, особенно лирические. Сегодня роль литературы, к сожалению, падает. Станет ли сборник стихов «индикатором родства душ» для поколения next или оно выработает новые «опознавательные знаки»?
Завершить рассказ об удивительном человеке хочется необычным уроком поэзии «от Рутминского». В 1999 году с ним случился первый инфаркт. Реанимация, искусственная вентиляция легких. Доктора осторожно намекнули жене, мол, даже если все обойдется, это будет другой человек. «Я поняла, что они имели в виду. Но не поверила ни на секунду. С такой-то головой!». Через несколько часов Виктор Сергеевич пришел в себя. Шла ночь перед Пасхой, врачи собрались в ординаторской и вдруг услышали стихи! Больной читал наизусть балладу Николая Агнивцева, немного фривольную, но в меру. Читал и читал. Медики изумились: «Вы не устали?» – «Нет, что вы, я могу и спеть!» Могучий интеллект способен сохранить и поддержать сам себя.
Выбор читателей
Комментарии