На чтение: ≈ 12 мин.В последние полвека образование всегда находилось на острие внимания Европы, оно было той бенгальской ракетой, которая при любом неосторожном обращении провоцировала социальный взрыв, начиная со студенческой революции во Франции 1968 года и заканчивая последними волнениями в Италии, в которых наряду со студентами приняли участие и школьники. Но только ли поэтому честный французский фильм «Класс» Лорана Канте о взаимоотношениях учителей и учеников получил «Золотую пальмовую ветвь» последнего Каннского кинофестиваля? Разобраться в этом российские зрители смогут уже в начале декабря, когда лента выйдет в наш прокат.
«Класс» (в оригинале «Entre les murs» – «Между стен») держится на противоречии: с одной стороны, это почти документальная картина, с другой – художественный трактат с социально-философскими обобщениями.
Главная сила фильма, конечно, в его документальности, в широком понимании слова. Во-первых, в документальной манере нам показывают обычные будни в школе с уроками, переменами, конфликтами и маленькими педагогическими удачами. Во-вторых, фильм снят по книге-дневнику настоящего школьного учителя и журналиста Франсуа Бегодо, который играет в ленте самого себя (и к его чести, надо сказать, блестяще справляется с ролью, не испытывая зажатости перед камерой). Да и остальные учителя тоже непрофессионалы: в титрах выясняется, что каждый преподаватель выступает в ленте под своим реальным именем. Но самое удивительное, что и дети, снимающиеся в фильме, – это опять-таки не первокурсники театральных и киноинститутов, а реальные старшеклассники.
Итак, мы видим один из старших классов окраинной школы Парижа – вот пара китайских лиц, очень много африканцев и арабов, и лишь изредка встречаются европейцы. Такова реальность нынешней Франции и вообще цивилизованного мира (России еще только предстоит в полной мере испытать такую межрасовую ситуацию). Соответственно, с французским у учеников большие проблемы. Кто-то, как китайский мальчик Вэй, этого стесняется и поэтому в основном помалкивает. Но большинству на это, мягко говоря, начхать. Им настолько чужд язык великой французской литературы, что, когда ребята по заданию учителя зачитывают отрывок из «Дневника Анны Франк» с его языковым пиршеством, испытываешь настоящий культурный шок – их сленг похож на эту речь так же, как тетка в купальнике для занятий аэробикой на Анну Павлову.
Их язык упрощен почти до младенческого уровня – они знать не желают, что Австрия – это какая-то там страна, не понимают значения слова «сочный», а Люксембургский сад называют просто «Люксембург» (впрочем, и с «аборигенами» – взять хотя бы Россию, – кажется, происходит нечто похожее. К примеру, дочка моих интеллигентных знакомых, отличница, не прочла за последний год ни одной художественной книги).
Честно говоря, словеснику Франсуа, которому приходится каждый день учить этих недорослей французскому языку, не то что бидон молока за вредность выдавать бы, а три ордена Дружбы народов мало будет. А тут не то что благодарности не дождешься, а еще постоянно приходится отбиваться от их нападок: то педиком назовут (раз так литературно выражается), то еще похлеще – камамберистом (они не знают слова «сноб»). То бишь одним из тех, кто может позволить баловать себя хоть изредка столь дорогим и изысканным сыром. Так дети новых французских «мизераблей» выражают свое отношение к обществу сытых и, по их мнению, довольных жизнью хозяев. Причем самое удивительное, что «лягушатников» презирают даже сами французы – так, белая девочка Эсмеральда кричит об этом чуть ли не громче, чем ее чернокожая подружка Кумба. Дети мстят Франсуа за все унижения, которые приходится испытывать их родителям и им самим, – за то, что их в любой момент могут выслать из страны, за бедную одежду, за то, что им светит после школы лишь училище и низкооплачиваемая работа без каких-либо перспектив вписаться в общество господ, запивающих ужин недурным божоле и читающих на ночь «Кандида».
И, кажется, им совсем наплевать на то, что Франсуа, как и другие учителя, как раз из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то приблизить эту страну и ее духовные сокровища к ним, чтобы сократить эту пропасть – если не социальную, то культурную. Франсуа весьма смел с точки зрения консервативной педагогики: он пытается любую, даже столь оторванную от действительности тему, как «сослагательное наклонение будущего времени», сделать понятной ребятам, ищет близкие им примеры. Больше того, он пытается, несмотря на подростковую агрессию, пробиться к их скрытому от взрослых миру, понять, что они думают, что чувствуют. Но это как в клетке со львами – сократишь дистанцию до опасного расстояния (Франсуа общается с детьми почти на равных, подшучивает и провоцирует их на откровенность) – и обязательно собьют с ног. Так происходит и с главным героем: ребята обвиняют его в оскорблении (трагикомично, что брошенное им в запале слово «шальные» они трактуют как «шалавы») и разжигании конфликта, в результате которого одного из учеников исключают из школы.
Франсуа горько, но все же это нельзя назвать чистым поражением – тот же чернокожий Сулейман, которому приходится уйти из школы, чуть ли не в первый раз в жизни раскрывается перед всеми, вывесив свои семейные фотографии (такую нестандартную форму создания автобиографии Франсуа находит для этого неразговорчивого подростка, вынужденного действовать согласно созданному самим же имиджу крутого черного парня). Так или иначе раскрываются все – только сообразно возрасту, как колючки…
Вероятно, «Класс» не получил бы главную награду Каннского фестиваля, будь он просто талантливо снятой зарисовкой из жизни школы. Тем более что документальность картины тщательно сконструирована – ведь дети и учителя играют не самих себя, а все-таки созданных Франсуа Бегодо, режиссером и сценаристом Лораном Канте и соавтором сценария Робеном Кампилло придуманных персонажей. Естественно, так же продумана и «спонтанность» развития событий, проводящая нас через горечь разочарования – катарсис – к новой надежде. Тем больше поражает та естественность, с которой существуют в кадре дети и взрослые, и то мастерство (хотя и не гениальность) режиссера, который решает сложную художественную задачу с таким легким дыханием.
Канте бьет фильмом по многим целям: «Класс» вызывает аналогии, хорошо читаемые всеми живущими в современном мире. Очевидно, что за примером одной школы, случаем с Франсуа и его классом, стоит глобальное обобщение: в постоянном напряжении между учителями и учениками (то есть между европейцами, этими уравновешенными «взрослыми», и мигрантами, буйными «отроками») нет правых и виноватых и все-таки есть возможность диалога. Возможно, это утопия, как говорит сам режиссер фильма Лоран Канте, но, с другой стороны, должно же общество преодолеть этот взрывоопасный подростковый возраст.
Класс, школа вообще, в которой дети вынуждены изо дня в день пребывать друг с другом и находить общий язык (не правда ли, символично, что Франсуа – словесник?), слишком напоминает мини-модель общества, Европы, современного мира, в котором вынуждены сосуществовать вместе разные народы и культуры. Если идти в обобщении дальше – а фильм подталкивает к философским выводам, – то школу (мир), это пространство «между стен», можно сравнить с тюрьмой, где каждый решает для себя вопросы свободы и несвободы, их границ. Франсуа, как и другие учителя, волен бросить тяжелый труд сближения (хотя мир уже не может этого сделать), но он продолжает идти на эти «галеры». Вероятно, пример Франсуа призывает быть не слишком мягким, но и не слишком твердолобым, очень осторожным в диалоге и искать достижения взаимного уважения. Ребята (мигранты и бывшие угнетаемые народы) несвободны в выборе одноклассников и учителей (соседей и старших партнеров), но они сами могут выбрать стратегию поведения – открытость и сотрудничество или противостояние и конфликт.
При этом все люди – рабы гормонов (национальных темпераментов), стадного чувства и навязанных средой и социумом представлений. Однако, если мы все будем вести себя как разумные существа, мы можем услышать друг друга и найти компромисс. Не об этом ли говорит самый эксцентрический эпизод в фильме (одна из самых дерзких учениц в классе – Эсмеральда пересказывает суть «Республики», прочитанной ею книги диалогов Платона, в центре которой образ Сократа)? Этот мудрец учил прислушиваться к противоположным мнениям и умел правильно задавать вопросы. Неужели этот пример для подражания всем непримиримым так и останется недостижимым, так же как диалог свободных людей?
Выбор читателей
Комментарии