Главное – научиться говорить на одном языке. Изменения будут позитивными

Год назад доктор филологических наук, академик Российской академии образования Людмила ВЕРБИЦКАЯ была избрана ее президентом. Что изменилось в жизни академика Вербицкой, что сумела сделать за год ее команда, в которую Людмила Алексеевна пригласила серьезных, активных и умных людей? Об этом мы решили спросить президента РАО.

– Людмила Алексеевна, каково быть президентом Российской академии образования?- О, это оказалось совсем непросто. Если бы год назад я представляла себе, что мне предстоит, не уверена, что согласилась бы баллотироваться на этот пост. Я ведь «держала оборону» четыре месяца – мне предлагали стать президентом, я отказывалась, а потом сдалась, исходя из того что 20 лет была академиком и членом президиума академии, много лет была знакома со многими академиками РАО, и мне казалось, что у нас получится весьма продуктивный и серьезный диалог о будущем педагогической науки.- А потом оказалось, что трудно справляться с академиками?- Не с академиками, а с теми структурными изменениями, которые нужно провести. Если бы год назад я знала, что мне придется заниматься этими весьма трудными делами, что впереди реорганизация РАО, наверное, меня все-таки не удалось бы уговорить.- А общее мнение людей непосвященных таково: Вербицкая пришла на пост президента, чтобы реорганизовать академию, а проще говоря, ликвидировать, продать всю собственность. Они так сильно заблуждаются?- Знаете, у нас очень сильна вера в то, что один человек может в одиночку сделать что-то глобальное, например, о реформе РАН частенько говорят так: что там академия придумала, вот избрали бы Ковальчука, и никаких реформ не потребовалось, не было бы никакой реорганизации. Да, бытует такое мнение, но оно абсолютно неправильное. Конечно, реорганизация научных структур в связи с современными требованиями порой очень нужна, но один человек сделать ее не может, тут нужны коллективный ум и коллективные усилия. А я, поддавшись на уговоры в июне 2013 года, действительно не знала, что мне предстоит. Все стало известно в конце сентября.- Но вы ведь не бросили все, когда ситуация прояснилась, не отказались от этой сложной работы.- Как же я могла отказаться, если я была избрана! Работа в самом деле очень сложная, я и сейчас пока еще многого не знаю, но я не из тех, кто, взявшись за порученное дело, бросает его на полпути.- Но в принципе после нескольких лет президенства в Санкт-Петербургском госуниверситете неужели трудно возглавлять научное сообщество?- Это два разных президентства. Когда я была 15 лет ректором СПбГУ, то понимала, что отвечаю за все. Николай Михайлович Кропачев два года был первым проректором, а затем я сама по поручению министерства проводила выборы его на должность ректора, понимая, что Николай Михайлович единственный человек, который может руководить университетом. Но как только он стал ректором, я ни в какие вопросы, связанные с обязанностями ректора, не входила.У меня должность президента университета, мы с Николаем Михайловичем прекрасно работаем – в мае будет семь лет моего президентства – именно потому, что я курирую международную деятельность университета, работаю в рамках этой сферы, по поручению ректора представляю СПбГУ на международном уровне и внутри России. Но ректор есть ректор, он за все отвечает. Я не могу понять тех старых ректоров, которые стали президентами и пытаются то руководить ученым советом, то диктовать свою волю нынешним ректорам.- Для некоторых людей расстаться с властью, наверное, очень трудно.- Я заметила, что трудней всего это сделать мужчинам, потому что они привыкли быть первыми, потому что, вероятно, им нечем другим заняться. У меня появилось после ухода с должности ректора больше возможностей заниматься другими моими обязанностями.- Вы хотите сказать, что для вас интересно и важно быть президентом РАО?- Надо сказать, что я в течение двадцати лет была членом президиума РАО и меня многое не устраивало в ее деятельности.Дав согласие стать президентом, я понимала, что в академии многое нужно перестроить.Институты РАО с начала этого года стали институтами Министерства образования и науки РФ. С этим связано много трудностей, потому что с апреля 2013 года институты начали получать финансирование от министерства, отчитываться перед министерством.- А что не так, что изменилось в лучшую или худшую сторону?- Например, для каждого института нужно составлять госзадание, чего раньше не было. Я благодарна министерству за то, что во всем мы работаем вместе и министерство очень настаивает на том, чтобы академия принимала участие в принятии всех решений, связанных с ее деятельностью.Дальше начался процесс серьезной реорганизации, который сейчас и продолжается. У нас из 25 институтов должны остаться всего 6, они будут иметь юридический статус. Это значит, что 19 оставшихся институтов теряют юридическое лицо и должны будут каким-то образом присоединиться к тому институту, в состав которого они войдут по решению министерства.- А юридический адрес они тоже потеряют? Тогда выходит, что опасения насчет того, что РАО лишится многих зданий, имеют под собой реальную почву?- Здесь ситуация сложная. Остается РАО, в которой не будет институтов, но будут центры. Мы все разместимся на Погодинской улице. Определенные изменения в расположении институтов тоже будут. Процессом реорганизации в министерстве занимается Екатерина Толстикова, главное при этом совсем не здания, а содержание будущей работы институтов.- Библиотека Ушинского остается в своем здании и будет работать?- Вне всяких сомнений.- А чем будут заниматься центры?- РАО должна проводить научные исследования, мы будем курировать всю работу по педагогическому и психологическому сопровождению образования в России, т. е. часть научной тематики останется в академии, в которой будут созданы четыре центра, а в них соответствующие лаборатории. Центры будут подчиняться РАО, институты – министерству, причем РАО будет тоже своеобразным структурным подразделением министерства. Сейчас проходит самая сложная работа, но перед тем как все это началось, были созданы две комиссии – РАО и Министерства образования и науки РФ, нашу возглавил Юрий Зинченко, министерскую – Игорь Реморенко, они провели оценку всех институтов по огромному количеству критериев (около 25) . Оказалось, что все институты работают по-разному.- Я думаю, что и без критериев давно известно: есть в РАО институты-флагманы, которые работают так, что заслужили уважение не только в России, но и за рубежом (ПИ РАО времен Рубцова, Институт коррекционной педагогики Малофеева, Институт физиологии Безруких), а есть слабенькие, которые умеют разве что писать красивые отчеты о деятельности, не больше.- Конечно, это было известно, но когда произошла оценка деятельности институтов, все реально увидели, кто, что и как делает. Это дало нашей общей комиссии определенные основания для того, чтобы представить, каким образом нужно производить реорганизацию внутри академии.- Вот тут мы с вами, кажется, уже подходим к понятию экономической целесообразности.- Ну куда же без экономики! В Российской академии образования не было повышения зарплаты в связи с указом Президента РФ. Сегодня, для того чтобы это произошло, конечно, нужно провести сокращение. Каждый директор знает, кого можно сократить.- Но это чрезвычайно болезненный процесс.- Конечно. Ясно, что в этом календарном году это завершить не удастся, поэтому I квартал следующего года будет связан с этим процессом – нам ведь надо за два месяца до января вручить сотрудникам уведомления о сокращении, как этого требует Трудовой кодекс РФ. Я с каждым директором много раз встречалась, объясняла ситуацию. Первый заместитель министра образования и науки РФ Наталья Третьяк была на сентябрьском заседании президиума РАО и в общем об этом сказала, сейчас уже идет конкретная работа. У нас есть государственное задание РАО, все институты тоже имеют свои государственные задания. Но сам процесс объединения (иногда пяти институтов в один, иногда трех в один) только сейчас будет происходить. Я понимаю, что институтам будет трудно входить в эти структуры.Думаю, что институты должны слиться, но в самой РАО не может не остаться таких известных ученых, как, скажем, Безруких и Малофеев.- Словом, реорганизация РАО напоминает полотно, на котором вы вышиваете научную картину, распутывая множество узелков.- Да, это так, ведь со многими директорами я знакома давно и понимаю, как им сегодня трудно относиться к грядущим изменениям, всякий раз ставлю себя на их место и испытываю все эти чувства.- Людмила Алексеевна, но что-нибудь вас все же радует в РАО?- Да, например, я рада, что академиком стал Евгений Ямбург, он сам не верил, что так случится, но это были честные выборы, что тоже радует.- Понять его радость можно, ведь академики много лет назад отказывали ему в праве быть членом-корреспондентом. Долгие годы в РАО была такая политика, что выбирали не столько по заслугам, сколько по каким-то непонятным вещам.- Почему непонятным? Я давно понимала, что что-то не так с голосованием. Потом мне принесли бумажки, которые кто-то раздавал, с указанием, за кого надо проголосовать. Я эти бумажки даже сохранила. Это, видимо, была такая практика выборов, остается недоумевать, как можно было так жить.- Сегодня РАО практически сбрасывают со счетов как влиятельную организацию, потому что знают: Министерство образования и науки принимает то или иное решение, а академия не дает ни заключений, ни рекомендаций по этому поводу. В какой мере теперь, став, по сути дела, министерской структурой, вы сможете делать то, чего от академии ждали долгие годы? Конечно, неизвестно, министерство учтет ли и ее замечания, и ее рекомендации, и ее заключения, но попробовать, наверное, все же можно?- С первого дня после моего избрания мы регулярно встречаемся с Дмитрием Ливановым, я ему благодарна, что мои просьбы о встрече и с ним, и с Натальей Третьяк никогда не остаются без ответа. Мы сразу договорились, что самые высокие полномочия теперь будут у РАО, что ни одно решение министерства не будет принято без мнения нашей академии.- Назовите, пожалуйста, три вещи, которые вам удалось сделать, и вы этим гордитесь.- Гордиться пока, к сожалению, нечем, далеко не все сделано из того, что нужно сделать, да и времени прошло еще очень мало. Но мы обязательно сделаем все, что должны сделать, что планируем. Например, всегда считалось, что есть психолого-педагогическое направление, и это дело РАО. Видимо, это было связано с тем, что у ученых академии, работающих в этой сфере, были очень сильные позиции. Но как могла жить академия, не занимаясь проблемами языка? Я не говорю уже о том, что сам язык, сохранение языка – это сохранение безопасности нашей Родины, и мы в этом убеждаемся каждый день. Именно поэтому мы создаем Центр русского языка внутри Российской академии образования, и это не может меня не радовать.Я вижу, что члены академии начинают верить в то, что происходящие изменения будут позитивными.