Герой Советского Союза Алексей МАРЕСЬЕВ: “Я не из легенды”

Во всей истории человечества совершивших столь уникальный подвиг, как Алексей Маресьев, можно пересчитать, что называется, по пальцам одной руки. В былые времена книгу о нем “Повесть о настоящем человеке” изучали в школе, ее главы непременно входили в хрестоматии. На его примере воспитывались несколько поколений. Ныне эту книгу не сыскать ни в школьной программе, ни во многих школьных библиотеках. А жаль! Ведь ясно, что подобные “белые пятна” в сознании юношества чреваты невосполнимыми нравственными потерями.
Это обстоятельство и заставило меня немногим более года назад искать с ним встречи. И она состоялась. Затем еще одна. Алексей Петрович прочел запись беседы, уточнил детали. Так уж случилось, что она оказалась последним развернутым интервью Героя прессе. 18 мая 2001 г. его не стало. В те горестные, скорбные для его родных и близких дни обнародование строк, пронизанных жизнерадостным, в чем-то даже озорным оптимизмом, на мой взгляд, могло бы задеть их чувства. Это опасение заставило отложить публикацию. Тогда же пришло решение приурочить ее к памятной дате – 60-летию начала подвига. Тем более, что сама эта дата нуждалась в уточнении. В ряде весьма солидных изданий указан март. На самом деле роковое событие произошло 4 апреля 1942-го…

Алексей Петрович Маресьев родился 7 (по новому стилю – 20) мая 1916 г. в Камышине (ныне Волгоградской области). До военной службы работал токарем, участвовал в строительстве Комсомольска-на-Амуре. В армии с 1937 г. В 1940-м окончил Батайскую военно-авиационную школу. В Великую Отечественную был командиром звена истребительного авиаполка, помощником командира и штурманом полка. С начала войны участвовал в боях на Северо-Западном фронте, сбил 4 фашистских самолета.
В воздушном бою над демянским плацдармом на Новгородчине 4 апреля 1942 г. Як-1 Маресьева был подбит. Ему удалось посадить поврежденный истребитель в лесу, в тылу противника. При ударе летчика выбросило из машины. Ступни обеих ног были разбиты. 18(!) суток он пробирался к фронту. Сначала медленно брел, питаясь молодой корой, потом полз, а когда силы почти иссякли, стал перекатываться со спины на живот и снова на спину. Его нашли мальчишки из села Плавни Валдайского района.
Затем госпиталь, ампутация голеней обеих ног. Роковой вопрос: как жить дальше? И решение: вернуться во фронтовое небо, продолжать сражаться за Родину. И добился своего! Вернулся в боевой строй на протезах. С июня 1943-го воевал в составе 63-го гвардейского истребительного авиаполка на Брянском фронте. И как воевал! Стал асом. На Курской дуге и в Прибалтике сбил еще 7 самолетов врага. Всего на счету Алексея Маресьева – 87 боевых вылетов, 11 воздушных побед. Ему присвоено звание Героя Советского Союза.
На исходе войны и в первый год мира его боевой опыт оказался востребованным в системе военного образования. В 1944-46 гг. он – инспектор-летчик в Управлении высших учебных заведений ВВС. В 1956-83 гг. – ответственный секретарь, с 1983-го – первый заместитель председателя Советского (с 1991-го – Российского) комитета ветеранов войны. В 1989-91 гг. – народный депутат СССР. Председатель Общероссийского фонда инвалидов Великой Отечественной войны, вице-президент Международной федерации борцов Сопротивления.
Мое поколение знает об Алексее Маресьеве, его подвиге по удивительнейшей книге Бориса Полевого “Повесть о настоящем человеке”. А как все было на самом деле? Об этом – из первых уст.

– Все ли в книге, как было в жизни? – переспрашивает Алексей Петрович. – На 99 процентов. Так как Борис Полевой писал художественное произведение, а не документальное. В нем есть места, где он добавил что-то от себя, изменил.
18 суток, которые я добирался до своих, колоритно описал Полевой, причем, как говорится, тютелька в тютельку. И страх из-за разбитых ступней ног, и жгучая боль, и страшный голод… И убитый медведь был, жертвой которого я чуть не стал. Мне иногда говорят: как же ты голодал, если столько медвежатины подвалило. Эх, знать бы, что придется тащиться 18 суток. И остальные картинки, клянусь, – с натуры. Что рассказал Борису Полевому, то он и написал.
Часто спрашивают: была ли у меня девушка Оля (как в книге), забрасывавшая меня письмами, пока лежал в госпитале? Да, отвечаю, девушка у меня была, с ней встречался, гулял по Камышину, когда там работал до армии. Но описанный роман не мой, может, даже это роман самого Бориса Полевого. Такое предположение я высказал как-то перед широкой аудиторией в присутствии самого писателя. Он заулыбался и ничего на мой реверанс не сказал.
– А танцев, как в книге и в фильме, в госпитале не было? В телепередаче “Старая квартира” бывшая медсестра из госпиталя имени Бурденко, вспоминая те годы, сказала: не до танцев было…
– Танцы были и помнятся до сих пор. Но та женщина из “Старой квартиры” не учила меня танцевать. Ведь она из госпиталя Бурденко, где я никогда не лежал. Ее утверждение – какое-то недоразумение. Мой главный госпиталь – тот, что в Бабушкинском переулке. Там меня поднимали на ноги врачи, там за мной ухаживали сестры. И я хорошо помню их лица.
– Расскажите подробнее. Как это было?
– Когда ноги стали заживать, стал учиться ходить на протезах. Сначала с костылями, потом двигал спереди себя стул, удерживаясь возле него. Затем шаг за шагом – без всякой посторонней помощи. Стал двигаться. Какая-то бодрость появилась. И тогда решил я оторваться от койки подальше. Посоветовался с людьми. На коляске, говорят, лучше. Приходит сестра. Коляску дайте, кричу. Выехал на ней в коридор, он длиннющий, еду, и вот – поворот. Мне в голову приходит шальная мысль: дай, сделаю на коляске боевой разворот. Резко развернулся, упал. Шум поднялся. Я испугался за сестру, говорю ей: “Сестричка! Молчи, что коляску прикатила”. Случай забылся, а я был рад, что далеко от койки оторвался. Потом стал ходить с палочкой.
Как сейчас помню, в ощущениях, свой выход во двор. К паркету привык уже, протезы чувствуешь, но мягко так, а тут всем телом – каждую неровность, каждый камешек ощущаешь. Но не пасовать же! Лежит бревнышко, небольшое такое, думаю, надо переступить через него, в жизни подобных много будет. Переступил, не упал. И так день за днем приближали меня к здоровым людям. Тогда стала часто приходить мысль: а не попробовать мне те движения ногами, что необходимы летчику в полете.
– Это до танцев? Не сомневались, что снова сможете летать?
– До танцев, до танцев. А что тут удивительного? Ведь я был летчиком. И, конечно же, хотелось хоть чуточку почувствовать, ощутить то, что приходилось выполнять сотни раз. Что делал? Ставил впереди себя два стула, между ними заправлял протезы, и двигал их. Причем задачу ставил – передвинуть стулья с точностью до сантиметра.
Когда выписался из госпиталя, попал в реабилитационный центр в деревне Судаково (в Подмосковье). Там поправляли здоровье летчики. Возможностей для освоения протезов стало больше. Прогулки в лес, а это спуститься в ложбинку, подняться из нее, пройти по валежнику… Если в госпитале бревнышко перешагнул впервые, то здесь перелез через огромное дерево. Со временем стал чувствовать себя уверенно. Вот тут-то и подошел к танцам.
В реабилитационном центре был клуб. Все летчики на танцы ходили. Думаю: а чем я хуже? Парнем был таким: если есть возможность погулять – гуляю, потанцевать – танцую. Кстати, когда ноги были целы, танцевал-то хорошо. Отработаешь смену, домой возвращаешься в десять вечера, а на танцы все равно идешь. Думаю: почему не вспомнить то, что хорошо умел. Словом, пошел в клуб. Подхожу к девушке, работнику культуры, и напрямик ей: “Не научите меня танцевать?” Она: “Что вы меня разыгрываете?” И все же уговорил ее. Пошли мы вдвоем в зал, и я начал с ней танцевать. Но, как говорится, недолго музыка играла – наступил ей на ногу. Протезом. Девушка взвизгнула. Мне неудобно, а бросать затею не хочется. Говорю: “Подожди немного”. Бегу, если так можно сказать, в палату. Нас четверо там лежало. Говорю одному парню: “Сереж, надевай сапоги, пойдем в клуб”. Он опешил: “Зачем?”. “Учиться танцевать будем”. Пошли. Попросили девушку музицировать нам и начали танцевать. Так день, второй. И вскоре я уже ходил на танцы, как и все, с девушками танцевал. С опаской, правда, боялся на ногу наступить.
– А комиссар, который помог вам в трудную минуту после операции выстоять, поверить в свои силы и чей образ так ярко нарисовал Борис Полевой, был в жизни? Или это дань писателя моде советских времен?
– Такой человек был – батальонный комиссар, который лежал рядом со мной в госпитале. У Бориса Полевого он в звании полкового комиссара. Огромной душевной силы человек. И сделал он для меня, как позже понял, многое, может, даже больше, чем это написано в романе.
Один только пример. После ампутации ног меня на ночь кололи, давали успокаивающее. А это не что иное, как наркотики. Он мне говорит: “Алексей, от такой поддержки надо отвыкать, погибнешь”. Тогда я сказал врачам: хватит успокаивать. Да, комиссар реально существовал в жизни. Жаль, что умер.
– А как вас приняли в полку?
– Жгучий вопрос был для меня. Как я тогда переживал! Почему? Боялся, что меня не примут летчики. Кто решится лететь со мной на задание? В полк прибыл, когда на носу была Курская битва. Борьба в воздухе шла жесточайшая. Понятно, что летчик, взяв меня ведомым, рисковал. Получалось, я как бы увеличивал шансы на проигрыш поединка и соответственно – на смерть ведущего.

Окончание. Начало на стр. 2

Командир полка оставлял меня на аэродроме. Группы истребителей уходили на боевые задания, а мне разрешали подниматься над аэродромом в примерное время возвращения наших самолетов – для прикрытия их посадки. Я понимал и не понимал комполка. Однажды выбрал момент и обратился к нему. Полк стал гвардейским, нам вручали знаки, и меня в общую шеренгу поставили. Я не участвовал ни в одном бою, а потому мне неудобно было получать гвардейский знак. Когда вручение закончилось, вышел из строя и обратился к комполка: “Прошу отправить меня в бой, надоело летать над аэродромом”. Комполка на мою резкость сказал только одно: “Встать в строй”.
Хорошо, что полку оказался сочувствовавший мне комэск капитан Александр Числов. Иначе списали бы меня со временем, не дав вновь встретиться с фашистами. Он видел, как я переживаю, а потому предложил полететь с ним. Мне сопутствовала удача. Завалил Ме-109, причем на глазах комэска. Доверие ко мне возросло.
Словом, Александр Числов – мой крестный отец. Позже узнал, что комполка перед полетом сказал ему, мол, сильно в драку не лезь, береги ведомого. Затем слетал с Числовым еще раз. И пять удачно. Так вписался в коллектив. И уже никто меня не мог упрекнуть в том, что я обуза в полку.
– Сложно было воевать с протезами?
– В бою не до чувств, не до ощущений. Не бравирую. Ведь с протезами сбил семь самолетов противника – это немало. А? Все прелести своего положения ощущал после боя, вечером, когда уже валился с ног.
– В 1944-м вас перевели в управление вузов ВВС. Как это случилось?
– Как уже говорил, я вписался в коллектив полка, но нагрузки возрастали. И потому, когда мне предложили стать инспектором-летчиком, согласился. Но сам об этом никого никогда не просил.
– А где встретили День Победы?
– На койке с крапивной лихорадкой, бывает такое (Маресьев смеется. – А.Д.). Нам тогда выдавали американскую тушенку. Я полбанки съел, полбанки приберег и расправился с ней наутро. Холодильника не было, и, видимо, весна сделала свое дело. Через день сыпь по всему телу. Я к врачу…
– Когда последний раз садились за штурвал самолета?
– Если не ошибаюсь, в начале пятидесятых, еще при Сталине, точнее, когда авиацией в Московском военном округе заправлял Василий Сталин (сын Сталина. – Прим. А.Д.). Обратился к нему с просьбой (мы были на “ты”) разрешить мне полетать на реактивных самолетах. Он зачертыхался: зачем, мол, тебе реактивные самолеты, но в конце концов согласился помочь. Из затеи, правда, ничего не вышло. И все же с его помощью мне удалось полетать, но на поршневых. В Москве была спецшкола ВВС, а самолетов не хватало. С помощью Василия Сталина я выбил для них По-2 и совершил в школе несколько полетов как летчик-инструктор. На этом моя небесная эпопея завершилась.
– И больше не тянуло в небо?
– Тянуло. Но ведь не так-то просто было вновь сесть за штурвал. Если ты не в строю, кто доверит? Да и другие дела появились, потом я женился.
– Когда?
– Сразу после войны. Был инспектором-летчиком по истребительным школам в управлении вузов ВВС. Как-то раз прихожу в столовую и вижу… Да, ту, которую искал. Правда, показалась она мне, как принято говорить сегодня, уж слишком крутой, работала в управлении капитального ремонта. И жених, как позже выяснилось, был у нее. Но не устояла под моим напором ухаживаний. Вот почти 55 лет живем с Галиной Викторовной вместе. Благодарен судьбе за то, что она связала меня с прекрасным человеком. Вместе вырастили двоих сыновей – Виктора и Алексея.
– Как складывались ваши отношения с Борисом Полевым? Рассказывали всякое. В том числе будто бы обещанный писателем очерк о вас в газете “Правда” не появился, так как Геббельс распространял в то время дезинформацию будто дни России сочтены, на фронте воюют одни калеки. И редколлегия не решилась публиковать Полевого. При очередной встрече произошла перепалка?
– Это байка, не более того. Никаких обид на Бориса Николаевича Полевого у меня не было и нет. Первая встреча у нас состоялась в 1943-м, вторая, ее также описал Полевой в послесловии, в 1946-м, уже после того, как роман был опубликован в журнале “Октябрь”. Встреча была радостной, интересной для обоих. Я досказал ему свою биографию. Кстати, в послесловии к книжному изданию он назвал мою реальную фамилию – Маресьев, а не Мересьев, как у литературного героя. И такой факт: Полевой меня искал после войны, но не нашел. Видимо, я к тому времени уволился, и его звонки в Главное управление кадров ничего не дали. Так вот первым нашел его я. Услышал, что по радио передают его роман, позвонил в “Правду” и тут же получил номер телефона.
Хорошие отношения мы сохранили до последних дней жизни писателя. Часто с ним встречались, тем более оба были членами Комитета защиты мира. Часто вместе сидели на заседаниях, ездили в командировки, даже в Соединенные Штаты. Наверное, не правильно утверждать, что мы были большими друзьями, но отношения, повторю, поддерживали самые добрые. Часто созванивались, я не раз был у него на днях рождения.
– Встречались ли с высшими руководителями государства? Какое отношение к вам было со стороны власти?
– А какое оно должно быть? Самое обычное. Я ведь ничего ни у кого не просил, ни на какие почести не напрашивался. После войны все время учился, работал. В 1952-м окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС, через четыре года – аспирантуру Академии общественных наук. С 1956-го – в Советском комитете ветеранов войны.
С сильными мира сего встречался по работе. Например, с председателями Совета министров СССР Косыгиным, Тихоновым, когда они принимали ветеранские делегации. С маршалом Гречко общался чаще, но опять-таки по делу.
– А Хрущев, Брежнев, Горбачев не принимали Вас?
– В тесном кругу ни с кем из них не встречался. С Хрущевым у меня вышла такая история. В 1956-м был призыв к молодежи – на ударные комсомольские стройки. В Кремле проходил крупный общественный форум. Мне поручили на нем выступить как строителю Комсомольска-на-Амуре. Надо – значит надо. Посадили меня в президиуме в заднем ряду. Потом предоставили слово. Выступил, иду от трибуны обратно и вижу: в президиуме – Хрущев. Рядом с ним – Фурцева (министр культуры. – Прим. А.Д.). Фурцева меня хорошо знала. Мы с ней встречались. Видимо, она сказала Хрущеву обо мне.
Я еще не сел, а Хрущев резко поднялся и как закричит: “Вы видели, какой человек перед вами выступал! Он построил город Комсомольск-на-Амуре! Сейчас ударно трудится”. Мне как-то стало не по себе. Я только что окончил аспирантуру Академии общественных наук и пока не работал. А Хрущев продолжает: “Вот знамя нашей молодежи! Вот на кого нужно равняться!”. Меня это еще больше потрясло.
– Не почитаете славу?
– Дело не в этом. Что значит – знамя нашей молодежи? Я же видел, что вокруг люди трудились намного больше меня.
Не люблю, к примеру, по отношению к себе слово “легендарный”. Понимаю, что люди хотят сказать – мужественный, смелый. Получается же, что слишком меня возносят. Это как-то хорошо подчеркнула в Орле (я почетный гражданин этого города и часто там бывал) одна учительница: “Почему легендарный? Он из нашей жизни, он один из нас”. Да, я не из легенды, я реальный живой человек.
– Ваша послевоенная жизнь связана с Комитетом ветеранов войны.
– Рад, что стоял у истоков его создания. В сентябре 1956-го состоялась первая учредительная конференция ветеранов войны. Маршал Василевский сделал доклад, я – доклад по уставу. Его избрали председателем, меня – ответственным секретарем. С тех пор и тружусь, долгое время уже первым заместителем председателя. Сегодня под началом Владимира Леонидовича Говорова. А у нас нелегкий хлеб. Занимаюсь социальными вопросами. Одному поможешь, узнают об этом другие, идут на прием, пишут письма. Как отказать?
– О чем сожалеете?
– О том, что не узнал имени комиссара – не собрался. Не проводил в последний путь Бориса Полевого. Когда он умер, я находился в санатории, самочувствие было не самое лучшее. Обращаюсь к жене: что же будем делать? Вместе решили: позвоним Инне Иосифовне – его супруге, выразим соболезнование, а когда приедем в Москву, возложим цветы на могилу. Так и сделали. Сейчас думаю – надо было несмотря ни на что вырваться в столицу. Сожалею, что не побывал на “тропе Маресьева”, о которой мне много рассказывают, а ведь Новогородчина рядом.
– А с ребятами, которые вас нашли в 1942-м, встречались?
– Первый раз с ребятами из деревни Плавни встретился в дни празднования 20-летия Победы. Я тогда их пригласил в Москву, встретил, разместил в гостинице. На следующий день они были у меня в гостях. Галина Викторовна накрыла стол, мы хорошо тогда посидели. С Вихровым, он парень пошустрее, встречались и позже, помогал ему решить кое-какие проблемы.
И все же о многом можно сожалеть. Не сделал то, не успел это. Конечно, что-то можно списать на занятость, на необходимость отдыха, на здоровье, наконец. Но это уже отговорки. Жизнь – сложная штука…
Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев умер 18 мая 2001 г. за два дня до своего 85-летия в клинике, куда его доставили с острым сердечным приступом. Не дожил всего лишь часа до начала торжественного вечера в Центральном академическом театре Российской Армии, посвященного его юбилею. Ну а нам осталась память о настоящем человеке. Подвиг, судьба и книга, которые помогли стать настоящими людьми очень многим нашим соотечественникам. И дай Бог, не взирая на школьную программу, еще поможет многим юным россиянам…

Анатолий ДОКУЧАЕВ