Где же ты, мой третий взвод?

После выпуска из Московского суворовского военного училища в июне 1972 г. мы отслужили больше четверти века. Кто-то уже снял военный мундир, кто-то еще в кадрах. Прощаясь, не задумались, что никогда не сможем встретиться все вместе. За 30 лет после выпуска растеряли адреса, сменили много мест службы. У меня, например, более десяти переездов, у кого-то больше. Растеряли связи не по нашей вине. Хватило испытаний выпускникам 70-х: Афганистан, распад Союза и Вооруженных Сил СССР, две чеченских кампании, региональные конфликты, “горячие” точки, многое другое. За три десятка лет встретил своих однокашников лишь дважды. И в этом была своя закономерность. Ну, где, например, мог служить Сережа Симонов, коль он изучал китайский язык? Конечно, не в Москве. А куда могли направить пограничника Володю Угарова? Разумеется, не в столицу.
Наш третий взвод первой роты Московского СВУ всегда достойно относился к учебе и службе. На выпуске в 1972 г. он занял первое место в училище. А иначе, наверное, и быть не могло. Потому что таких командиров, как наш взводный майор Висвалдис Кристапович Валтерс, подчиненные стремятся никогда не подводить. И мы старались…
Майор Валтерс был очень высоким стройным офицером. Латыш по национальности, светловолосый, с орлиным профилем, он не отличался многословием. Всегда подтянут, строен. От пронзительного взора его светлых глаз, казалось, ничего не скроешь.
Майора не боялись. Его уважали, гордились им. Он был прекрасным спортсменом и лучшим строевиком в роте. Его даже сняли в эпизоде кинофильма по пьесе М. Булгакова “Бег”. Картину мы всем взводом смотрели в числе первых в “Октябре” на Новом Арбате осенью 1970-го. И когда дошли до эпизода, где исполняющий роль командира кадетов-артиллеристов Олег Ефремов произносит фразу: “Полк, я вас распускаю”, увидели нашего Валтерса. В серой до пят шинели и лихо надетой фуражке, с приклеенными усами и погонами подпоручика, он был воплощением фронтовика. Его подчиненные, выстроившиеся с винтовками по линеечке, стояли не шелохнувшись. Еще бы! В роли кадетов-артиллеристов снимались все суворовцы нашей роты, а из офицеров взяли только одного Валтерса.
Висвалдис Кристапович в наших глазах всегда был непогрешим. Его уважали, как родных отцов.
Валтерс не мог терпеть наушничества. Да в нашем взводе им никто и не страдал. Помню, за неделю до выпуска двое ребят из первого взвода, которым командовал майор Муров, неудачно пошутили над моими стихами в ротной стенгазете. Я молча взял ножницы и на их глазах вырезал со стенда свой опус. Только это сделал, как тут же сзади послышался голос майора Мурова: суворовец такой-то, ко мне! Подхожу, докладываю. Он сразу берет меня в оборот: “Зачем и почему?” Я ответил, что самому стихи надоели, потому и вырезал. Но Мурова провести было непросто. “Назовите фамилии, – требует он, – я знаю, что кто-то над вами подтрунивал”. Я отказался. Тогда Муров приказал к утру переоформить всю стенгазету, а потом пообещал, что будет делать все от него зависящее, дабы меня не направили в тот вуз, о поступлении в который я мечтал.
Наутро в роте висела новая стенгазета. Тогда же состоялся разговор с Валтерсом. Я вновь отказался назвать фамилии обидчиков. Да он и не настаивал, спросив:
– Скажи только – из нашего взвода или нет?
– Нет, не из нашего.
У командира сразу просветлело лицо:
– Так я и знал, никто не мог из наших…
В этой уверенности Валтерса, что “никто не мог из наших”, я до сих пор поражаюсь. До чего же отлично знал своих подчиненных майор, и какой прекрасный коллектив он сумел создать!
Разные ребята учились в нашем взводе, из разных городов и деревень, из разных семей. Но мы были единым целым. Суворовцы со своим юношеским максимализмом смотрели друг на друга, как говорят, в масштабе один к одному. Не важно, чей ты сын, не важно, откуда ты. Главное, каким ты являешься на самом деле. Разницы между суворовцами никакой не чувствовалось. Мы могли повеселиться, подурачиться, подшутить друг над другом. И никто никогда не обижался.
Бывало, сидим вечером в классе после самоподготовки, кто книгу читает, кто подшивает подворотничок, кто письмо пишет. Все заняты делом. Только Усалеву, Демину и Смирнову не сидится. Начинают носиться по классу, изображая обезьянок, которых мы видели в цирке на представлении для участников парада.
Совсем разошлись, у белоголового маленького Паши Демина на щеках румянец, он так заразительно смеется, что невозможно не улыбнуться. Вроде бы случайно кто-то из этой троицы задевает стул, на котором сидит добродушный увалень Коля Суслов. То не обращает никакого внимания. Но задиры продолжают провоцировать степенного Суслова. Наконец он не выдерживает, вскакивает и, нажимая на “о”, грозится: “Подожди, Усалев, поймаю – как пионера отшлепаю. Да и тебе, Павлик, достанется…”
Весело хихикая, троица мчится в разные стороны, через пять минут они уже “достают” Славку Печенина. Тот воспитывался в московской интеллигентной семье, когда поступил в училище, даже не мог подтянуться. Однако вскоре уже уверенно работал на всех спортивных снарядах и был капитаном команды по баскетболу.
– Слава, а чего это ты сегодня в два часа ночи поднимался?
– Да отстань, Павлик, не поднимался я!
– Ха, он и не помнит! – смеется Смирнов. – Ты даже оделся, а потом куда-то идти собирался. Неужели не помнишь?
– Да не было ничего, – отбивается Печенин.
А дело было так. Ночью Славку разбудили и сказали, что приехали “калы”, прямо сейчас будем играть с ними в баскетбол. “Калами” мы называли калининских суворовцев, которые с нами ходили на парад.
Разбудить Славку оказалось непросто, но когда наконец удалось, он все принял за чистую монету, поднялся с кровати и, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, начал медленно одеваться. Так окончательно и не проснувшись, долго шарил в тумбочке, ища спортивный костюм, и никак не мог найти. Книги, спортивную одежду и прочее мы хранили в классах. А Печенин недоумевал, куда могли деться его вещи. За ним, еле сдерживая смех, наблюдали Усалев, Демин и Смирнов. Кто-то из них, не выдержал, прыснул в кулак. До Славки дошло, что его разыграли, он что-то пробурчал, разделся и бросился в кровать. Утром уже ничего не помнил.
Случались, конечно, и конфликты, и “выяснения отношений”. Но при этом не ломали челюстей, не перебивали носов, не отбивали внутренних органов. В наше время челюсти не были крепче. Мы были добрее, всегда щадили друг друга. У нас был свой кодекс чести. И не таили обиды. Бывало даже наоборот, после конфликта ребята более терпимо и чутко относились друг к другу. Понимали: коль что-то однажды послужило причиной, значит, до этого не нужно доводить дело. Неизвестно, знал ли Валтерс о наших стычках или нет, во всяком случае разговора на эту тему никогда не было.
Во взводе мы все делили поровну. Когда кто-то получал посылку, она тут же становилась собственностью коллектива. Пусть хоть по паре конфет или по одному яблоку, но достанется всем. В радостные минуты, когда шло распределение содержимого, кто-то из ребят обязательно шутливо кричал: “А Козлевичу?” И все мы, вспоминая Шуру Балаганова из “Золотого теленка” Ильфа и Петрова, немедленно соглашались: “Конечно, Козлевичу в первую очередь!” и пропускали вперед Сашу Козлова, честнейшего и добрейшего паренька из Липецка.
Третий взвод не только лучше всех в роте учился, он еще был и спортивным. И все это благодаря Валтерсу. Он когда-то служил начальником физической подготовки и спорта в артиллерийском полку в Германии. Поэтому не случайно ему и поставили задачу сделать свой взвод спортивным.
Конечно, делают спортивными взводы и роты по-разному. Наш взвод просто назначили таким, каким он на тот момент был, поэтому Валтерсу пришлось работать с обычными ребятами. Некоторые поначалу не могли даже подтянуться на перекладине. Не забуду, как я учился делать подъем переворотом и сорвал на ладонях кожу вместе с мозолями, как не мог одолеть “коня”… А потом мы показывали, чему научились, различным гостям и делегациям, которые очень часто посещали столичное СВУ.
Как мы ни старались не подводить Валтерса, получалось это не всегда. Однажды ночью всем взводом подрезали шинели, за что получили массу неприятностей. Стремились “усовершенствовать” свою форму и по-другому, растягивая на фанерных трапециях брюки, чтобы выходить в город в увольнение в расклешенных по тогдашней моде штанах, за что тоже не раз нам влетало от командира.
Преподаватели уважали нашего Валтерса и любили наш взвод. К сожалению, некоторых из них уже нет в живых. Не могу поверить, что никогда уже мы не увидим Инну Гавриловну Быкову. В эту умную, красивую, интеллигентную женщину был, наверное, влюблен весь третий взвод. Не знаю, где сейчас наша преподавательница биологии Екатерина Кузьминична, где Валерия Валентиновна Гвоздкова, учившая нас русскому языку и литературе, где строгая “математичка” Галина Александровна, где Элеонора Викторовна Никольская…
Вот бы встретиться с ними однажды! Тридцать лет спустя.
Снимаю телефонную трубку, набираю номер.
– Да, слушаю, – раздается знакомый, ничуть не постаревший голос. Радостно говорю:
– Здравствуйте, Висвалдис Кристапович.
– А-а, здравствуй, дорогой, здравствуй. Ну как ты? Рассказывай!
И мы вспоминаем наших ребят. В этом году Висвалдису Кристаповичу исполнится семьдесят. Предлагаю встретиться. Он ведь рядом, живет в Москве. Валтерс соглашается: да, надо увидеться…
Когда отправил сына в Ульяновское СВУ, меня кое-кто спрашивал: зачем “отнял у него детство”?.. На выпуске два года назад спросил своего Лешку: “Не жалеешь, что поступил в суворовское?” Ответил: “Не жалею”.
Молодые, красивые, с новенькими сияющими значками, они не могли сдержаться, плакали, расставаясь. А какие пели песни под гитары! Смахнув непрошеную слезу, я думал в те минуты: “И дай вам Бог всем вместе встретиться однажды, хотя бы тридцать лет спустя!”

Полковник Александр Колотило,
заместитель начальника кафедры журналистики
Военного университета