Где ты ходишь, мой родной? Я могла оказаться в чужой стране, с чужим по духу человеком…

Мне приснился страшный сон: я на дне ямы. Пытаюсь выбраться, но твердой почвы под ногами нет. Я с огромным усилием работаю руками, пытаюсь опереться о стенки, но зыбучий песок возвращает меня на прежнее место. Все-таки я выбралась. Во сне так бывает. А вот в жизни…

Это кто сказал, что мы любим, привязываемся сердцем только к достойным, красивым душой, понимающим, верным, заботливым? Нет, мечтаем-то мы, конечно, именно о таких. Но судьба сталкивает нас с другими (она, разумеется, сталкивает с разными людьми, уж это кого с кем). И вот эти “другие” входят в нашу жизнь, мы их принимаем. И очень скоро забываем простую истину: нельзя терпеть возле себя НЕ ТВОЕГО человека, человека чужой группы крови. Ведь уже почти при первом же знакомстве ты понимала, интуитивно догадывалась, что это так. Но почему очень скоро “забыла”, заставила себя забыть? Хотя понятно почему: хочется счастья.
Удивительное дело, но увлечение иностранцами у русских женщин все не проходит. Многим кажется, что там, за бугром, если не рай, то жизнь уж точно слаще, чем у нас.
Некоторое время назад я познакомилась с французом. В Париже. Набегавшись по Лувру, сидела в каком-то маленьком скверике, вытянувшись поперек скамьи. Мои босоножки тоже отдыхали рядом. Вот о них-то и запнулся, когда я поджала ноги, проходивший мимо человек. Он характерно, как это делают только французы, пфыкнул губами: “О, мадам!”.
– Извините, я так устала, – произнесла я, конечно же, по-русски, и лениво открыла один глаз. То, что я увидела, заставило меня открыть и второй: передо мной стояло нечто, столь маленького для мужчины роста, абсолютно лысое и с такими огромными, будто приклеенными усами, что я невольно расхохоталась. (Потом я не раз видела у французских мужчин подобное “произведение” на лице, это национальное, ну как у наших украинцев, только у французов усы поднимаются вверх чуть не до самых глаз). Крошечный француз, конечно же, понял мой смех по-своему.
– Русская? – лишь слегка грассируя, ткнул он в меня пальцем. – Я биль в России, – он делал ударение на букве “о” и на последней “и”. – Россия красива. Ты красива тоже.
Не ожидая приглашения, он тут же плюхнулся рядом со мной. Полчаса мы вспоминали Москву, Петербург, все Золотое кольцо… Я в свою очередь восхищалась Парижем. Потом мы пошли пить горячий шоколад в бистро напротив. Короче говоря, в гостиницу я вернулась далеко за полночь. А на следующее утро улетела в родную столицу. Вечером в моей квартире раздался телефонный звонок: дорогая, я уже скучаю по тебе.
Пьер звонил каждый день. И два раза в неделю я получала от него письма – сначала просто вежливые, потом нежные, потом откровенно пылкие.
Наконец, через год мы встретились. Весь этот год я копила деньги на поездку во Францию. Взяла в школе почти две ставки. Экономила на всем. Перестала, как и в прошлый раз, есть мясо и фрукты, пакетик молока растягивала на три дня. И уж, конечно же, ходила в своем стареньком допотопном пальто. Но денег на билет мне все равно не хватало, и я вынуждена была занять – потом полгода возвращала долг.
…Я увидела Пьера в парижском аэропорту. Он бежал, семеня своими маленькими ножками, и я вспомнила слова своей подруги: “Не мужчина – выставочный экземпляр”. Что же я наделала, с каким-то тихим отчаянием ахнула я. Зачем отвечала на его письма? Зачем вообще это все? И вдруг, в одно мгновение, я поняла, что писала вовсе не этому чужому, похожему на состарившегося мальчика человеку, а кому-то другому – тому, кто жил во мне с тех самых пор, как я ушла от своего умного, талантливого, но сильно пьющего мужа. Ох ты, доля русской женщины…
Но дело было сделано, и мне уже ничего не оставалось, как улыбнуться знакомым усам, стремительно приближающимся мне навстречу. Домой к Пьеру, в город, что находится довольно далеко от Парижа, мы добирались на поезде. Роскошный велюровый вагон ни разу не шелохнулся (не то чтобы не подпрыгивал), так велика скорость знаменитого французского “ТЖВ”.
– Пойдем, дорогая, в буфет, – предложил Пьер, – чайку попьем.
Честно говоря, я бы в то время и от булочки не отказалась, но он не предложил. Пока то да се, пока мы болтали, прихлебывая ароматную жидкость, время пролетело незаметно. Вдруг Пьер соскочил и, ни слова не говоря, с совершенно дикими глазами помчался вдоль по вагонам. Я за ним. Потом он развернулся и побежал в другую сторону. Через три вагона снова повернул. Я встала в полном недоумении, чувствуя себя идиоткой, а Пьер минут сорок носился туда-сюда. Наконец, он издал радостный вопль, как раз в том вагоне, где я стояла. Оказалось, он забыл, где мы оставили мою дорожную сумку. Должно быть, он просто придурок, опять с тихим ужасом подумала я. И тут выяснилось, что свою станцию мы проехали…
Буржуазный, тихий, холеный городок, в котором вот уже лет 20 жил мой французский кавалер, весь утопал в цветах. На удивление просто одетые, улыбчивые люди дружно разъезжали на своих “пежо” и “рено”. Молодежь в небрежных майках и джинсах тусовалась в центре – совсем как в Москве. Когда Пьер увидел, какими глазами я смотрю на всех этих людей, лица которых полны покоя и достоинства (некоторые, правда, еще и снобизма, абсолютно не скрываемого), он явно приосанился и стал на два сантиметра выше ростом. Да, это все – мой мир, говорило его лицо, и это все возвышает меня над тобой. И тут я сделала фатальную ошибку: я “проглотила” его снобизм, мало того, подумала: может быть, Пьер поможет мне жить хоть чуть-чуть более достойно? Наивная.
…Через неделю я улетела из Франции с его “роскошным” подарком – большим красивым полотенцем, которым, правда, он уже пользовался. Мне неудобно было отказаться: протягивая его, Пьер сиял от осознания выполненного долга.
Надо сказать, не прошло и трех месяцев, как француз прилетел ко мне с ответным визитом. Он прожил у меня три недели. За мой счет, разумеется. Мой сын тогда лежал в больнице с воспалением легких. Я, считая копейки, покупала ему одно яблоко в день… Пьер стоял рядом у прилавка, как ни в чем не бывало. Однажды я сказала ему: мне тяжело тебя кормить. Он пошел на рынок и купил кусок самой дешевой колбасы, от которой отказался даже соседский кот.
Когда Пьер улетел, я написала, что разрываю с ним отношения. И тут через три месяца, к моему огромному удивлению, Пьер прислал мне авиабилеты до Парижа и обратно. Конечно, я не устояла.
…В эту поездку я познакомилась с несколькими русскими женщинами, что живут тут замужем за французами. Жалуются: работы нет, муж прижимистый, окружение – снобы, постоянно чувствуешь молчаливое отторжение. Вернуться домой? А ребенок? Муж ни за что его не отдаст, и закон на его стороне. Вернулась (в Киев) только одна из них. Высшее образование, учительница младших классов, она работала на… переборке яблок. Вспоминает: когда вышла замуж, месяц отмывала квартиру мужа, потом еще три ремонтировала – сама, он не хотел ни помочь, ни мастеров нанимать. Спасибо, подружки помогали. Другая русская женщина четверть века живет во Франции. Брак с французом не зарегистрирован. Недавно ей сделали операцию по удалению груди, теперь муж гонит ее из дому. Жить на пособие в социальной квартирке, плачет она.
Но даже и те, у кого жизнь сложилась более-менее удачно, страдают от… Как же это точнее выразиться? Там все другое. Люди другие. Выходцев из России презирают, называют голубоглазыми арабами. А между тем сами-то они…
Пьер однажды спросил меня, знаю ли я французских писателей, я стала перечислять, он ахнул: я столько не читал! За все время пребывания во Франции я не увидела по телевизору ни одного русского фильма. (У нас можно смотреть французское кино хоть каждый день). Там вообще не знают нашей культуры!
Многие боятся русских. Однажды Пьер, его друг и я вместе ужинали, заговорили о России. Друг сказал: “У вас огромная страшная армия. И был Сталин”. Мы разговаривали 10 сентября прошлого года. А 11 сентября, после американской трагедии, я спросила его: “Нас ли следует вам бояться?” “И вас тоже”, – ответил он.
Между тем французские мужчины – на редкость легкомысленный народ. Во всяком случае Пьер. Однажды (после нашего знакомства прошло уже четыре года) у меня в Москве раздался телефонный звонок:
– Дорогая, как дела? Как погода в Москве? Я по тебе скучаю.
Мы поговорили. Я положила трубку и только тут осознала: мой определитель сообщал мне номер московского телефона. Иначе говоря, Пьер звонил мне… из Москвы. На следующий день, все еще недоумевая, я набрала этот номер. И услышала женский голос. Простите, говорю, можно Пьера? Да, конечно, ответила она.
Вы себе не представляете, какой глубины и ужаса была тишина на том конце провода, когда француз понял, что это я.
Как выяснилось, с этой женщиной Пьер познакомился по интернету, приехал к ней, а мне звонил как будто бы из Франции. Думаете, он мучился совестью? Он мучился над вопросом, как я все узнала.
Вот так. А ведь это француз – Экзюпери – сказал: “Мы в ответе за тех, кого приручили”. За четыре года Пьер вошел в мою душу.
Но похоже, именно Экзюпери-то он как раз и не читал. Как не читали, должно быть, многие другие французы, предпочитающие заводить не семьи, а друзей-подружек, сексуальных партнеров, а не мужа или жену. Ведь в семье надо быть ответственным, надо трудиться, развивать отношения, заботиться друг о друге, делить беду…
…Я провела после того телефонного звонка бессонную ночь. Все передумала. На следующее утро встала заново рожденной. Судьба уберегла меня оказаться надолго (не навсегда, я уверена, если б меня унижали, я б оттуда сбежала) в чужой стране. С чужим народом, с чужим по духу мне человеком.
…А ведь где-то же ходит, наверное, мой родной. Русский.

Светлана ИЛЬИНА