Фронтовик из театра Балтфлота

Когда доводится бывать в Александринском театре Санкт-Петербурга, непременно спрашиваю у кого-нибудь из тамошних артистов: «А как поживает Иван Петрович Дмитриев?» И мне неизменно отвечают: «Молодцом, еще играет». А ведь ему в этом году исполнилось 88 лет. «С какой стороны ни посмотришь, – шутит сам Дмитриев, – самая круглая дата». Назову лишь некоторые кинофильмы, по которым вся страна знает народного артиста СССР Ивана Дмитриева: «Мусоргский», «Мой папа – идеалист», «Паганини», «Сибириада», «Рожденная революцией», «Государственная граница», «Армия Трясогузки» и, конечно же, «Полосатый рейс». С этой самой комедийной киноленты мы и начали разговор с известным актером.

– Иван Петрович, в чем секрет успеха этого фильма? Ведь это комедия положений, а не характеров, и такие кинофильмы, как правило, быстро улетучиваются из памяти. А «Полосатый рейс» живет, здравствует и пользуется популярностью вот уже несколько десятилетий.

– Честно говоря, я и подумать не мог, что у картины будет такая долгая экранная жизнь. Видимо, секрет в том, что это очень добрая картина. И сделана она достаточно профессионально, без наигрышей. А какой актерский ансамбль! И предельная искренность в игре. Животные меня с детства любят, и я очень быстро подружился с озорной обезьянкой Пиратом. До сих пор убежден, что Пират понимал каждое мое слово, это читалось в его глазах. Все наши сцены с ним были отсняты за два дня без брака.

– Меня не покидает вопрос: неужели на таких необычных киносъемках удалось избежать каких-то экстраординарных ситуаций? Ведь все-таки звери играли…

– Были высокая ответственность и организованность. Любое ЧП – и фильм могли закрыть. Но вы правы, звери есть звери. Когда снимали эпизод, где тигры выплывают на одесский пляж, мы вроде бы все предусмотрели. Для безопасности по всему пляжу установили невидимые сетки. Поблизости дежурили 5 нарядов милиции. 15 тысяч отдыхающих собрались смотреть на плывущих тигров. Первой приплыла Лойда – проказница и хулиганка. Она разбежалась, подпрыгнула метра на три вверх, зацепилась когтями за сетку и перевалилась на ту сторону. Отдыхающих как корова языком слизнула. Куда все, во главе с милицией, подевались – непонятно. Тигры же побежали на гористый берег. За ними Маргарита Назарова. Лойда заскочила в кочегарку. Увидев ее морду, одесситка, которая там была, выпрыгнула в форточку. Как она туда пролезла – загадка века. Форточка была в два раза меньше ее самой.

– Сколько вам было лет, когда вы впервые почувствовали себя артистом?

– Это случилось рано. Вы даже не поверите. Мне еще не было и четырех. Мы тогда жили в Грозном. Какой это был спектакль и как я попал в него – не знаю. Но отчетливо помню, что должен был бежать через всю сцену и кричать: «Мама, мамочка, я люблю тебя, мамочка». Зрители аплодировали, а за кулисами меня гладили по головке, хвалили и угощали конфетой, женщины зацеловывали. Мне это очень нравилось.

Потом, когда мы переехали в Вышний Волочек я уже в пятом классе сам руководил драмкружком. В то время мы с ребятами очень хотели побывать в Ленинграде и целыми днями пропалывали картошку, чтобы заработать на поездку. Вечерами же репетировали какой-то небольшой спектакль. В нем участвовали также взрослые парни со стекольного завода. И вот тогда меня потряс факт преображения одного и того же человека: в жизни он – один, а на сцене – совсем другой. После чего я окончательно влюбился в театр, в его возможности. Тем более что нашему драмкружку позволили сыграть на сцене городского театра, и мы заработали первые большие деньги, которые позволили воплотить нашу мечту в жизнь – посмотреть Ленинград.

Театр я полюбил, но становиться артистом не собирался – мечтал о цирке. Мы с братом даже играли в акробатов. У меня это неплохо выходило. Крутил всевозможные сальто, фляки. Волею случая познакомился с великолепным артистом Борисом Тениным. Он и посоветовал мне ехать в Ленинград, даже написал заведующему манежем рекомендательную записку. И я поехал.

Взяли меня униформистом. Но тут я узнал, что в цирке артисты к 25-30 годам уже выходят на пенсию. А я же настроился быть артистом всю жизнь!

Потом как-то случайно забрел на Моховую улицу, где располагался театральный техникум. И решение поступить туда созрело сразу. Благо, там был продлен прием на курс заслуженной артистки Надежды Комаровской. Над этой группой шефствовал Юрий Михайлович Юрьев. Потом, по окончании учебы, я начал работать в Театре комедии у Акимова.

– Недавно я перечитывал исторический формуляр театра Балтийского флота и совершенно случайно узнал, что вы отдали этому театру десять лет своей жизни, творческой биографии. Как это случилось, что вы оказались во флотском строю?

– В конце тридцатых мне удалось сыграть несколько небольших ролей в кино. Но Акимов категорически не разрешал своим актерам сниматься. Он убежденно утверждал, что кино развращает, дисквалифицирует. «Перед камерой работают шептуны», – говорил он. А меня однажды телеграммой из Киева пригласили попробоваться на роль Щорса. Акимов не отпускал, но я уехал без разрешения.

Пробу утвердили, и я был на седьмом небе: сыграть такую фигуру, героя Гражданской войны! Но Акимов мои доводы и слушать не стал: «Хочешь сниматься – уходи из театра».

Через два месяца картину закрыли, сценариста арестовали: «врагом народа» оказался. Возвращаюсь в театр, но Акимов слову своему оказался верен. И я остался не у дел. А тут повестка из военкомата. И я пошел служить.

В конце концов случилось то, чего я меньше всего ожидал: меня определили в военный театр Балтийского флота. Служба совпала с моей профессией. Пригласил меня на сцену создатель и режиссер этого театра Александр Пергамент. Именно под его руководством началось мое настоящее становление как театрального актера.

– Иван Петрович, знаю, что на вашу долю выпало и военное лихолетье. Вспомните, как работали актеры в те далекие грозные годы войны? Какие эпизоды остались в памяти?

– Да, мне довелось пройти и Финскую кампанию, и Великую Отечественную. Не раз приходилось брать в руки оружие и выполнять задания, далекие от театральных.

Как-то на Ханко мне поручили наладить радиопередачи для финнов. Программы самих финнов для красноармейцев были примитивные, даже тупые: «Русский солдат, переходи к нам, будешь хлеб с маслом кушать!» Потом давали песню «Светит месяц, светит ясный». А я подготовил для них настоящий концерт со стихами Пушкина и Лермонтова, с классической музыкой, с юмористическими куплетами на финском языке.

Но вначале надо было поближе к их позициям установить громкоговоритель. И хотя я был в маскхалате и передвигался по-пластунски, но финский снайпер засек меня и накрепко прижал к земле. Весь день пролежал под прицелом…

Нашествие фашистской Германии встретил в Ленинграде. Сразу же начались выезды фронтовых бригад на передовую. Ведь главная наша задача заключалась в том, чтобы отогревать солдатские души.

Помню, на Ораниенбаумском плацдарме моя концертная бригада выступала в землянке перед одним зрителем – вернувшимся с позиции снайпером. И пели, и читали почти шепотом – враг был совсем рядом.

Однажды в театр пришла депеша: «Просим прислать бригаду Дмитриева, предстоят жаркие бои». У этого командира мы уже выступали. Теперь же не на отдых он звал нас, а хотел встретиться перед жарким боем. Такое доверие дорогого стоит. И мы поехали.

Скажу честно: орден Красной Звезды, которым меня наградили в годы войны, – самая дорогая награда среди всех моих наград.

После войны пригласили работать в Театр Комиссаржевской. Я отказаться не смог. Мне остро хотелось играть Чехова, Островского, зарубежных классиков. «Ну и не сомневайся, иди, – сказал мне Пергамент, – ты уже вырос из флотского мундира, тебе простор нужен».

– В Комиссаржевке вы были ведущим актером, исполняли главные роли в самых репертуарных спектаклях. Театральная критика особо отмечала исполнительское мастерство Дмитриева в роли Свидригайлова из «Преступления и наказания», Остапа Бендера в «Горестной жизни плута», Алексея в «Детях Ванюшина», Паратова в «Бесприданнице», Шуйского в «Царе Федоре Иоанновиче», другие роли. И вдруг вы уходите в Александринку. Что же случилось?

– Случилось это далеко не вдруг. Александринка – моя юношеская мечта. Я и хотел там быть, и боялся. Быть рядом с такими гигантами, как Симонов, Толубеев, Черкасов, Адашевский, и другими мастерами, я долгие годы считал себя не вправе, хотя трижды получал от Вивьена приглашения. Но когда умер Николай Симонов, меня позвали на конкретную роль – Сатина в пьесе Горького «На дне».

После мучительных раздумий я со страхом согласился. Меня по-отечески поддержали мастера этой великой сцены. И я сыграл Сатина. Говорят, справился.

– И в заключение позвольте традиционный вопрос: какова ваша самая любимая роль?

– Да вот, недавно исполненная. Ведь роль, которую только что пережил, всегда кажется любимой. Это мультик из пьесы Дударева «Вечер». Еще я занят в «Зимней сказке». И там у меня любимая роль. Помните Горького? «Когда труд удовольствие – жизнь хороша. Когда труд обязанность – жизнь рабство». Моя жизнь – радость.

Санкт-Петербург