Осколок под сердцем
Эта шкатулка деревянная, резная, неброская, но особенная. Бережно несу ее и забираюсь в кресло. Эта шкатулка дедушкина, она осталась мне в память о нем. Здесь его ордена и медали, несколько военных фотографий и… Я медленно разворачиваю бинт, и на ладошке остается темный заостренный кусочек металла – маленький, сантиметровый осколок фашистского снаряда. Я крепко сжимаю его в кулаке, хотя знаю, что он не исчезнет, не замолчит, и боль от этого не станет тише. Мой дед жил с этой железкой почти всю свою жизнь.
Мальчишкой, сразу после окончания летного училища, он ушел на фронт. Москва, Сталинград, Курск, Берлин… В каких только боях не бывал дедушкин истребитель, а сбили его в самые последние дни, а может, часы войны. Победу дед встретил в госпитале. Долго пролежал он на больничной койке, и не один осколок вытащили хирурги из его израненного тела, но этот пришлось оставить: побоялись трогать, слишком близко он был от сердца.
Дед был необыкновенным человеком, больше всего на свете он любил людей, жизнь, небо, свои самолеты, мою бабушку и двух дочерей. И больше всего на свете мечтал о внуке. “Сплошное женское царство”, – шутил он. Почему вдруг старый осколок сдвинулся с места и приблизился к сердцу вплотную, не знает никто.
Через много лет война снова ворвалась в нашу семью. Деда нет, а осколок остался: черный, холодный, маленький, сантиметровый…
Говорят, часто бывает так: чем дальше отходишь от места звука, тем тише эхо. Может быть, так в природе, а в жизни – иначе. Просто эхо надо уметь слышать и слушать. Прошло пять с лишним десятилетий после Победы, а эхо войны становится громче, тревожней.
Все меньше друзей дедушки откликаются на поздравительные открытки, все меньше ветеранов приходят 9 Мая к Большому театру, все грустнее становятся их лица, все труднее жить победителям. Может быть, просто нас перестали учить слышать эхо?
Помню, когда я был совсем маленьким, как любой мальчишка, больше всего любил играть в войну и имел в кармане пистолет, а на плече автомат, папа строго говорил мне: “Только не целься в людей”. Тому же учил его в детстве мой второй дедушка-фронтовик. Тогда я не очень понимал, почему, а теперь знаю, что то же самое когда-нибудь скажу своим детям. Потому что война и смерть неотделимы.
Нет, эхо войны не становится тише. И чем старше я становлюсь, тем громче оно напоминает о себе, тем больше мне не хватает деда, разговоров с ним обо всем на свете, его крепкой руки и мудрости, рассказов о былых сражениях, о самой лучшей и геройской Армии, о трудных, но необыкновенных послевоенных годах, когда люди заново отстраивали свою самую лучшую страну. Мне не хватает дедушкиного ворчания, а может, даже и распекания по поводу какого-то моего проступка, я даже на это согласен. Мне не хватает просто его старости, от которой люди становятся мягче, чутче, добрее, заботливее.
Чем старше я становлюсь, тем больше у меня вопросов, на которые, может быть, смог бы ответить мне дед. Например, почему некоторые мальчишки при встрече вскидывают руку вверх и кричат: “Хайль!”, а проходящие мимо пожилые люди вздрагивают и, тяжело вздыхая, убыстряют шаг? И почему внуки тех, кто сражался и погибал в Великой Отечественной, улыбаясь, маршируют под знаменами со свастикой? Или почему по вагону метро идет в изодранной одежде старик с протянутой рукой, а на груди медали: “За отвагу”, “За взятие Берлина”?
Эхо войны каждый день грохочет с экранов телевизоров, когда идут кадры с полей сражений в Чечне и других горячих точках. И через 55 лет после Великой Победы снова хоронят с воинскими почестями внуков и правнуков ветеранов. А слово “война” никак не станет устаревшим.
Эхо войны находит меня, когда я вижу глаза моей мамы: вот она достает медали и ордена своего отца, рассказывает о нем. Эхо слышится в имени моего старшего брата: “Павел! Павлик! Павлуша!” – так звали моего деда, которого мы никогда не видели, потому что еще не успели родиться, когда его не стало.
У каждого человека в нашей стране – свое эхо прошедшей Великой Отечественной войны, ведь не было ни одной семьи, кого бы война не коснулась по-своему. Только эхо, как музыку, нужно уметь слышать и слушать. И, может быть, самая большая наша беда в том, что мы не умеем этого делать.
Митя ЧЕРНОБРОВ,
ученик 6-го “В” класса
гуманитарной гимназии # 1507
Москва
Комментарии