Финансисты против Путина. Политика Минфина жестко противоречит политике президента и мэра Москвы

Первой в рейтинге инновационных школ Москвы стала победительница конкурса в рамках национального проекта «Образование» школа №548, которая широко известна как Центр образования «Царицыно». Наша газета не раз весьма подробно рассказывала об этой школе и ее директоре Ефиме РАЧЕВСКОМ. На этот раз мы выбрали иную тему для разговора, поскольку именно Ефим Лазаревич был в числе тех известных московских педагогов и ученых, которые вошли в рабочую группу по созданию проекта концепции московской «Школы будущего».

– Ефим Лазаревич, у вашей школы в рейтинге лучших московских школ самая верхняя точка. А чего вам не хватает, чтобы стать «Школой будущего»?

– Непонятность того, каким будет оно, это будущее.

– Вам непонятно? Ведь у вас высокий уровень подготовки ребят, вы ведете эксперимент по школьным управляющим советам, разработали и реализуете современную экономическую модель, у вас широкий спектр оказываемых дополнительных образовательных услуг…

– Вот тут давайте остановимся: широкий спектр дополнительных образовательных услуг будет уничтожен грядущими изменениями в Бюджетном кодексе РФ. Значит, все, что делаем, уже прошлое, а не будущее. Даже не самый высокий политик современности – спикер Совета Федерации Сергей Миронов и тот резко выступает против законопроекта об изменениях в Бюджетный кодекс, он прав, но жаль, что к его голосу мало кто прислушивается.

– Но все же скажите, чего вам не хватает, чтобы стать «Школой будущего»?

– На самом деле, невзирая на все эти вроде бы такие успешные и почти футуристические достижения моей школы, у нас по-прежнему в массе своей учителя – не учителя ХХI века. Я бы сказал так: половина учителей еще достаточно архаичны в своих технологиях, в своих методиках, в своем стремлении навязать ребенку свою точку зрения.

– Вы таких учителей видите в Москве?

– Я таких учителей вижу в своей школе.

– О своей школе вы говорите столь жестко?

– Да. У меня в этом смысле жизнь не очень сладкая.

– А почему вы таких учителей терпите в своей школе, почему вы с ними не расстаетесь?

– Для того чтобы учителя изменились, должно пройти время. Конечно, я преувеличил: их у меня в школе не половина, как пять лет назад, а одна треть. Что мы делаем? Мы формируем в учителях потребность к самообучению, к автодидактике. Для меня, как директора, великое счастье, когда ко мне приходит учитель и просит деньги на то, чтобы пройти какие-то курсы. Поэтому тенденция на обновление нашего квалификационного ресурса есть, но я бы не сказал, что она стала достаточной.

– Правильно ли я поняла, что для вас один из существенных элементов «Школы будущего» – постоянно обучающиеся и повышающие квалификацию учителя?

– Да, причем учителя, для которых повышение квалификации – внутренняя потребность.

– А как учитель будет повышать свою квалификацию в будущем, если уже сегодня городской бюджет оплачивает довольно солидное количество часов для этого важного дела?

– Количество часов и в самом деле нормальное. Но тот диапазон предложений, которые даются за бюджетные деньги, недостаточен. Учителю хочется большего, и это правильно!

– Наверное, вы правы, потому что на городском конкурсе «Учитель года» я встретилась с учителем математики, которая хотела бы повысить квалификацию в Физтехе, но у нее на это нет денег.

– Деньги должны быть добавлены, поэтому в нашей школьной внебюджетной смете выделена отдельная строка «Повышение квалификации»: повышение квалификации, второе высшее образование и так далее. Я считаю, что это самый главный ресурс развития школы.

– Скажите, а в вашей благополучной школе бывают конфликты, например конфликт «ученик – учитель»?

– Если возникает такой конфликт и он носит системный характер, я вижу тут проявление учительского непрофессионализма и стараюсь от таких учителей избавляться. Такой конфликт говорит прежде всего о невысокой профессиональной компетентности учителя.

– А если это замечательный, сильный предметник?

– Вы сами ответили на свой вопрос: хороший учитель и хороший предметник – не одно и то же. Школе нужны в первую очередь хорошие учителя, а предметники – дело второе.

– Природа всех конфликтов, как говорят психологи, – это взаимонепонимание людей, которые вступают в конфликт. Вывод: нужна серьезная психологическая помощь, психологические знания. Скажите, в «Школе будущего» учитель должен иметь психологическое образование?

– Причина конфликтов с учениками – отсутствие у учителя психологической культуры, а совсем необязательно отсутствие психологического образования. У нас в школе работают шесть психологов, и они видят свою главную задачу не столько во взаимодействии с детьми, сколько в обучении педагогов. Поскольку педагог видит детей значительно чаще, он с ними находится практически в одном деятельностном пространстве, то вы совершенно правы, задавая этот вопрос. В нынешних учебных планах педвузов есть солидный кусок психологии, другое дело, что этот курс в большинстве случаев халтурно либо читается, либо слушается, знания разрозненны и разбросаны. Было бы хорошо, когда молодежь отправляют на педпрактику в школы, составляющей содержания этой практики становилась бы психология общения, другие аспекты личностной психологии.

– То есть, на ваш взгляд, «Школа будущего» – школа высокой психологической культуры?

– Да, именно культуры.

– Москва объявляет конкурс на гранты по разработке модели и проведению эксперимента «Школа будущего». Участвовать будете?

– Если гранты будут привлекательными, то мы в этом будем участвовать. В Москве конкурсы идут по справедливости. Понимаете, сейчас после конкурса инновационных школ в Москве идет конкурс «Лучшие школы России». Я очень не хотел в нем участвовать, потому что знаю: Москве ничего не дадут.

– Почему? Ведь вы на российском уровне фигура заметная, а школа – известная и заслуженная?

– Москве ничего не дают по определению, потому что это Москва.

– Давайте вернемся к конкурсу «Школа будущего». Предположим, вы в нем участвуете, что для своей школы вы выберете, строя практическую модель такой школы?

– Я бы хотел прийти к новым организационно-правовым формам и постарался сделать все возможное, чтобы уйти от статуса «образовательное учреждение». Школа, оказавшись в этом статусе, оказалась загнанной в абсолютнейший финансовый тупик. Допустим, какой-то завод или акционерное общество решили подарить школе 10 спортивных тренажеров на 500 тысяч рублей. Школа получает эту дарственную, это благотворительное пожертвование, но после того, как она поставила тренажеры на свой баланс, должна заплатить налог на прибыль. Следовательно, даритель должен подарить школе не только тренажеры, но и деньги на уплату налога, а с этого все равно придется платить налог на прибыль. Идиотизм ситуации! Я полагаю, что нынешняя политика Министерства финансов РФ идет в жесткое противоречие с позицией президента и московского мэра. Президент и мэр за то, чтобы оказывались образовательные услуги, за то, чтобы школы стали предметом благотворительных действий. Поэтому, строя модель «Школы будущего», кстати, предложенную Юрием Михайловичем Лужковым, я бы поработал над созданием иной организационной формы.

– То есть «Школа будущего», на ваш взгляд, школа с иным финансово-экономическим механизмом действия, чем тот, что есть сегодня?

– Да. Я бы дальше продолжил так: «и который позволил бы всем участникам образовательного процесса, включая государство, активизировать ресурсную составляющую образования», чтобы меньше денег уходило в воздух, чтобы было оптимизировано штатное расписание, чтобы лучше финансировалось содержание, чтобы можно было успешнее воспитывать ту психологическую культуру, которая столь необходима школам.

– Слово «оптимизация» меня пугает, поскольку, произнося его, министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко, всегда приводит в пример Тюменскую область. Дескать, как здорово они выстроили свой финансовый механизм в образовании и оптимизировали деятельность школ. А на самом деле в результате такой оптимизации этим школам теперь не выгодно иметь заслуженных учителей, психологов, дефектологов, логопедов и так далее – не по карману. Зато выгодна наполняемость классов в сорок человек.

– Мне тюменская модель, где предметы выстроены по ранжиру «важные-не важные», не нравится, равно я не приемлю и питерский вариант. Полагаю, что все это ненадолго, рано или поздно, но все это закончится каким-то коллапсом. Главная цель изменения организационно-правовой формы – достойный статус учителя.

– Но достойный статус учителя невозможен без достойной зарплаты. Москва довольно долго обсуждает проект отраслевой системы оплаты труда, но поскольку систему образования привязали к культуре и здравоохранению как к составным частям социальной сферы, пока ее не ввели. Какой вам видится оплата труда учителя в «Школе будущего»?

– У меня такая модель оплаты уже давно готова. Первое – учитель часто получает деньги за то, что он не делает, и не получает их за то, чем занимается. Например, есть 10 учителей русского языка и литературы и все получают доплаты за проверку тетрадей. Один учитель проверяет тетради каждый день, другой – раз в неделю, но получают одну и ту же плату. Другой пример: классный руководитель в одном классе возит детей на экскурсии, в театр, на концерты, в музеи, на заводы и фабрики, проводит интересные классные часы, приглашает интересных людей, ходит в походы и так далее, в соседнем классе классный руководитель своих детей никуда не возит и ничего не организовывает, следя в основном за правильным оформлением записей в журналах и выставлением оценок в дневниках. Работают педагоги по-разному. Но получают одинаково – по 2000 рублей. Как только завуч проконтролирует выполнение должностных обязанностей учителями русского языка и литературы, как только мы оценим работу классных руководителей, все сразу встанет на свои места. Но после этого нужно восстановить справедливость и в оплате труда. Первый классный руководитель работает так интересно не из-за 2000 рублей, потому что мы по-прежнему эксплуатируем учительское подвижничество. Я лет пятнадцать был классным руководителем и знаю, что это такое. Второй классный руководитель работает по-другому, потому что двух тысяч ей мало. В Европе есть апробированные модели оплаты, я не имею в виду введение штатно-окладной модели оплаты труда учителя. Если директор школы, лучше знающий свой персонал, чем Минфин или Минобрнауки, может регулировать оплату труда учителя, работа только улучшится. Но пусть Минфин отменит свои жесткие рамки при переходе из одного разряда в другой.

– Но, как говорится, кому много дано, с того много и спросится. При такой свободе маневра директор станет еще могущественнее, чем он есть сейчас. Кто-то ведь все равно должен контролировать его действия, чтобы они были справедливыми, законными и нормальными. Кто это может и должен быть?

– Это может быть управляющий совет, который, скажем, раз в три месяца рассматривать систему реализации стимулирующего фонда и так далее. Но наполнение этого фонда должно быть другим.

– Иными словами, «Школа будущего» – это иная оплата труда, свобода директора и управляющий совет?

– Относительно зарплаты учителя и свободы директора – да, а в отношении общественно-государственной формы управления школой добавлю: «общественное участие в управлении», потому что формы могут быть разными, где-то – управляющие советы, где-то – попечительские.

– «Школа будущего», наверное, еще и иная материальная база, нежели есть сегодня?

– Разумеется. Третий месяц мы строим новую библиотеку как хранилище знаний. У нас два здания, и в одном учатся старшеклассники. В этом здании мы лет восемь назад сделали хороший библиотечный комплекс, где у каждого читателя есть выход в интернет. В прошлом году я с радостью и ужасом узнал, что для работы в библиотеке во вторник старшекласснику нужно записаться в пятницу. (Миф, что дети не читают, на самом деле они читают, и много читают). Теперь мы отменили выходные дни, библиотека работает в субботу и воскресенье. Я побегал по Москве в поисках денег, сейчас мы расширяем библиотечный зал до 40 читательских мест. В результате получается современный школьный медиакомплекс, который обязательно должен быть в «Школе будущего». Без такого хранилища знаний школа будущего не обойдется, поскольку технология обучения должна основываться на проектной деятельности школьников, а чтобы школьники занимались проектной и вообще учебной деятельностью, им нужен свободный доступ к различным информационным источникам. Для этого директор должен создавать условия. У нас библиотекарь теперь называется «ресурсным навигатором», помогающим учащимся сориентироваться в информационных потоках.

– Но в такой школе библиотекарь должен в корне поменять свои функции?

– Конечно, роль школьного библиотекаря уже сегодня де-факто возросла, об этом, наверное, пока не догадываются наши чиновники. Библиотекарь должен иметь не только профессиональное, но и педагогическое образование, владеть информационными технологиями, а психолог он по своей природе. У библиотекарей появляется новая функция тьютора, а потому в «Школе будущего» ему нужно платить совсем другие деньги.

– Должен ли в «Школе будущего» быть какой-то ресурсный спортивный центр?

– Нет, я не считаю, что школа много должна заниматься здоровьем. Пусть министр Зурабов займется этим делом. Школа не должна вредить здоровью, и это уже хорошо.

– А культурой должен заняться министр культуры Соколов?

– Тут я не столь категоричен. В «Школе будущего» должно быть множество мест для чеготоделания: куча разных мастерских, побольше лабораторий, побольше мест для детей. Помните, раньше были пионерские комнаты? Мы в нашей школе отдали детям комнату в двадцать квадратных метров под такую «пионерскую», и они там собираются на «содержательную тусовку» – я это так называю. В школе нужны места, где дети были бы абсолютно свободны и от систем наблюдения, и от наблюдения взрослых. Это проектные точки.

– Денег на то, чтобы сразу сделать все московские школы «школами будущего», конечно, не найдется. Но как сделать так, чтобы опыт лучших стал достоянием всех школ и приблизить их к будущему?

– На самом деле директора школ, если что-то хотят сделать, всегда заимствуют опыт своих коллег. Это как домашние хозяйки, которые переписывают рецепты понравившихся блюд. Я это знаю по собственному опыту. В одной глухой татарской деревне как-то увидел на стене школьного кабинета табличку с информацией: этот кабинет сделан силами семьи такой-то, и сделал в своей школе. В одной английской школе в 1997 году увидел цветы на фасаде, климат там другой, но теперь у нас с весны до осени на фасаде тоже есть цветы. За нами многие школы тоже стали это делать. На самом деле должно быть нормальное желание директора и коллектива быть лучше. Если такого желания у них нет, то значит, они психически неадекватны.

– Может быть, все же это профессиональная неадекватность?

– Таких, кто профессионально неадекватен, не очень много. Надо учесть, что никуда мы не денемся от нормативного подушевого финансирования, которое погружает школу в конкурентную зону, и это правильно. А для того чтобы школа обладала конкурентными преимуществами, тут не может быть мелочей. Все дело – в деталях! Важна комфортная образовательная среда, комплексная безопасность и так далее. Полагаю, что если в Москве будут выделены 100 «школ будущего», то они, по определению, должны стать обучающими центрами для других школ города. Это возможно, ведь наш брат-директор всегда предпочитает брать информацию не у теоретиков, а у практиков. Для него лучше объездить две-три школы и увидеть не то, что делается, а как делается.

– В начале нашего разговора вы сказали, что «Москве ничего не дадут по определению». А как быть Москве, если на следующий год будет объявлен нацпроект, в рамках которого пройдет конкурс среди регионов?

– На самом деле в регионах есть школы, которые вполне конкурентны по отношению к лучшим московским школам. Но в Москве этих лучших школ намного больше, чем во всех регионах России, вместе взятых. Я на месте Москвы даже не стал бы и участвовать в этом конкурсе, хотя, конечно, это возможно. Москва лидирует практически по всем направлениям, но то, что, скажем, в Орле – явление выдающееся, в Москве – стандарт. Значит, нужно, наверное, участвовать и побеждать. У Москвы для этого все основания.