Филипп ДЗЯДКО: Удивление и внимание – самые важные вещи на свете

Вышедший недавно в Редакции Елены Шубиной роман Филиппа Дзядко «Радио Мартын» настолько точно отражает нынешнюю социальную (и сопутствующую ей эмоциональную, а по большому счету и антропологическую) ситуацию, что способен показаться публицистическим высказыванием. Строго говоря, большой ошибки в этом не будет, можно прочитать и так, особенно когда в таком прочтении есть потребность. Но сильного огрубления при этом не миновать. В пользу того, что все существенно сложнее, свидетельствует по крайней мере только тот факт, что роман вызревал очень долго – в течение одиннадцати лет (2010-2021) и отражает, следовательно, нечто гораздо более глубокое, медленное, существенное. Не говоря уже о том, что сама ткань романа, который построен в значительной степени на цитатах из важных для автора и людей его культурного круга текстов и пронизан множеством отсылок, выводит его за рамки сиюминутного суждения о насущном. На самом-то деле этот (таинственный) текст родственен более (во всяком случае не менее) поэзии, чем прозе. О смысловых и эмоциональных корнях романа и его автора, о движущих силах текста, о соотношении замысла с его осуществлением и о многом другом мы побеседовали для «Учительской газеты».

– Филипп, вы писали роман на протяжении многих лет, текст зрел долго. Исторические обстоятельства во все эти годы, как мы видели и видим, только и делали, что менялись. Менялся ли в соответствии с этим или с чем-то еще замысел созревавшего текста?

– Сначала я думал рассказать историю о человеке, который находит старые письма (или они его находят). Письма, которые в разные годы XX ве­ка писали «частные лица», люди с неизвестными именами, о которых все забыли. И о том, какие истории рассказывают эти письма, как меняют героя. Но постепенно появлялись какие-то новые подробности, герой и правда стал меняться, книга ушла куда-то вбок, в ней появился разговор о людях, родившихся в конце 70-х – начале 80-х. А затем в нее стал очень уверенно влезать сегодняшний или даже завтрашний день. И идея «внимания». И еще что-то, и еще.

Дело в том, что я писал ее фрагментами. Иногда делая паузы по нескольку месяцев. А затем эти кусочки стали соединяться. Я только искал, что их будет скреплять, и, наверное, это сумели сделать как раз годы, о которых вы говорите, время. Теперь уже сложно сказать, но, может быть, к тому, какой она получилась, вывел все тот же старый замысел с письмами. Только я не знал об этом, когда все начиналось.

– И на какие же понимания вывела вас работа над книгой, что она прояснила для вас в вашем поколении и в нашем времени? (Мне думается, прежде всего прочего, это была внутренняя, лабораторная работа по выращиванию собственного понимания.) Тут признаюсь, что роман очередной раз – второй раз после читательского дневника «Глазами ящерицы» – открыл мне вас с неожиданной стороны – как объемно и сложно мыслящего романиста. Почему для разговора о времени и его людях вам понадобилась именно художественная проза, а не, скажем, эссеистика?

– Спасибо за эти слова. Ваш отзыв о «Глазами ящерицы» для меня многое значит. В «Мартыне» я, правда, старался что-то понять в процессе, как было, кстати, и с «Глазами ящерицы». Конструкция поколений очень условная, игровая, даже иногда опасная, но очень привлекательная. Так что же я понял про это поколение? Я очень люблю этих людей, примерно 1977-1985 годов рождения. Это те, для кого нет никакой шинели, те, кто не попал ни в какие рукава. Люди внутри перемен, история их, нас, съела, поглотила. Но на самом деле их очень необычный и пока совершенно не обсужденный опыт окажет огромное влияние, как всегда, не вполне известным науке способом. Они чем-то отдаленно напоминают людей 1780-1790-х годов рождения.

А форма выбрана такая случайно. Я много лет писал тексты для журналов, колонки главного редактора и так далее, и мне захотелось сказать что-то иначе, рассказать историю, которую знаю только я. Такие истории называют выдуманными. На самом деле они просто непроявленные. Вот хотелось ее проявить. А еще проявить сразу много голосов, не всегда знать самому, что будет на следующей странице. Ждать великанов в конце концов.

– Воздействие на росший текст внешних обстоятельств реконструируется, конечно, без усилий. Интереснее о внутренних стимулах, о литературных истоках и образцах. В недавней рецензии Александр Марков назвал прототипами романа «Говорит Москва» Юлия Даниэля, прозу Зиновия Зиника и, «как ни странно» (цитата из Маркова), Бориса Виана. А сами вы кого считаете своими литературными учителями и внутренними ориентирами?

– По некоторым очень важным для книги причинам Мартын, главный герой, значительную часть времени думает и говорит чужими словами. Он слышит сотни «станций». В его речи встречаются цитаты из разных авторов – стихов, прозы, песен, кино. Читателю совсем не обязательно их опознавать, но это то, каков Мартын. Но, кроме того, можно сказать, что и сама книга выросла из стихов, которые я люблю, может быть, из пяти стихотворений. Одно из них – «Метель» Пастернака, с этим постоянным «Послушай, постой…»: «В посаде, куда ни одна нога // Не ступала, лишь ворожеи да вьюги, // Ступала нога, в бесноватой округе, // Где и то, как убитые, спят снега… // Постой, в посаде, куда ни одна // Нога не ступала, лишь ворожеи // Да вьюги ступала нога, до окна // Дохлестнулся обрывок шальной шлеи… // Не тот это город, и полночь не та, // И ты заблудился, ее вестовой! // Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста…» Или из его же «Рождества», где есть «все яблоки, все золотые шары».

Вот, наверное, эти пять слов, да: – «все яблоки, все золотые шары» – внутренний ориентир. Или разное кино – Иоселиани, например. За слова о Виане и вообще за внимательные отклики я очень благодарен Александру Маркову и Артему Роганову, «Пена дней» – суперважная для меня книга. Я рад этой ассоциации, хотя, когда писал «Мартына», совсем о Виане не думал. «Зависть» Олеши, «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во… Может ли быть мир, в котором герои этих книг и все эти прямые пересекаются? А еще разговоры. Но это другое дело. Разговор. Вам принадлежит роскошная формула «примечания к ненаписанному». «Мартын» – это что-то такое.

– А что означает, если это не тайна, прихотливая нумерация глав, начинающаяся сразу с 3.65, потом перескакивающая как бы назад – к 3.1… Для чего тут сотые и десятые доли числа, если это они? К чему отсылает цифра «3»?

– Это механическая, техническая штука. В книге три типа речи. То, что происходит с Мартыном сегодня, то, что было с Мартыном когда-то, и то, что Мартын читает, – старые письма. И вот у каждого из этих типов своя цифра: 1, 2 и 3. Я специально выбрал такой формальный жесткий принцип, а не, например, названия для главок.

– И кстати, о многоголосии. (Если бы вдруг меня кто-то спросил, какое качество этого текста видится мне наиболее ярко выраженным или первым бросающимся в глаза, я бы сказала – многоголосость, фонетическая, акустическая объемность.) А письма, те самые, старые, запускающие в романе параллельные сюжетные линии, насыщающие его голосами и судьбами, они настоящие или придуманные? И как бы вы сами сказали, какова роль этих голосов из иных времен в том тексте, который сложился в конце концов?

– Почти все письма настоящие. Я покупал их в разные годы на барахолках в разных городах. Или заказывал в интернет-магазинах. А началось все с писем морского офицера Николая Антонова своей возлюбленной 1915, 1916, 1917 годов. Их как-то нашел в Измайлове мой дядя Николай Васильев и подарил мне. Он был удивительным человеком, поэтом, коллекционером астролябий, изобретателем. Он умер несколько лет назад, без него «Мартына» не было бы. Он появляется в самом финале одним из голосов. Мне хотелось, чтобы это и было «Радио Мартын»: голоса, сходящиеся в общий хор. Где есть голос Николая Антонова и голос Николая Васильева. Голоса из хора, который только кажется, что умолк.

– И наконец, мне кажется важным вывести разговор за пределы одного только романа и полюбопытствовать о вашей работе в литературе вообще и еще более о ваших отношениях с ней как искушенного читателя. Роман (как и еще раньше «Глазами ящерицы») видится мне написанным уверенной умелой рукой. Это наверняка не первый художественный ваш текст, и не может быть, чтобы последний, и дело явно не только в многолетней журналистской практике, потому что журналистские тексты все-таки устроены иначе. Есть ли у вас какого-то рода литературные амбиции/планы/мечтания? Замышляете ли написать еще что-нибудь художественное (вот я почти уверена, что да, тут меня сдерживает только понимание того, что ни в чем уверенными быть вообще, наверное, невозможно)? И как внутри вас соотносятся писатель и журналист, спорят ли они, помогают ли друг другу или, может быть, это вообще одно и то же лицо, не разделяющее своих обликов?

– Я не считаю себя журналистом, я работал в журналах, но я скорее редактор. Когда-то писал колонки и репортажи. В любом случае все это о двух вещах – о внимании и удивлении, вернее, об удивлении и внимании. Думаю, это самые важные вещи на свете. Любовь – это внимание, как говорит Ан, герой «Мартына». Наверное, он прав. О новой книге я знаю пока немного. Как и «Радио Мартын», она будет против репрессий. В ней будут приключения. Я бы хотел, чтобы она, как и «Мартын», говорила слова утешения. Но она будет совсем иначе написана: в «Мартыне» шум, много голосов, переклички, слова из чужих словарей хотят сложиться в новый словарь и так далее. А в новой книге все будет не так. «Мартына» я писал совсем в другом времени, до катастрофы. Скорее всего, не будет и великанов. К сожалению. Еще знаю, что главной героине около восьмидесяти лет. Вообще я иногда удивляюсь тому, что «Мартын» вышел, что его читают по всему свету. Я страшно благодарен за это моим семье и друзьям, которые постоянно меня пинали, редакторам и всей Редакции Елены Шубиной. И Нане, моей жене. Для нее я начал писать еще одну книгу – про кота, который не может понять, кто он такой, но улыбается, как Кабирия.

– И последний вопрос, раз уж нам приходится вести этот диалог в трудные времена: не могли бы вы рассказать, из каких важных для вас текстов или не-текстов, следуя каким человеческим примерам, вы добываете сегодня стимулы к тому, чтобы жить и не отчаиваться? Перечитываете ли кого-нибудь с особенным вниманием и благодарностью или, наоборот, спасает чтение нового и неизведанного?

– Я весь год читаю и перечитываю «Дневники» Шмемана. Например, его слова о радости. Стимулы дают люди – люди прошлого и наши современники, по обе стороны границ. Мои коллеги по Arzamas, наши авторы. Адвокаты, правозащитники, кочегары как Владимир Румянцев, учителя, поэты, пекари. Очень много разных способов. Художники – картины Георгия Тотибадзе, например. Вы видели его «Райский сад»? С ним не страшно, с ним «ад, где твое жало?». Люди, уже только своим существованием согревающие климат. Галина Наринская, Наум Клейман. И первооткрыватели, как например, мой друг, очень мужественный человек Андрей Курилкин, создающий красивые и вечные, необходимые вещи. Люди, меняющие климат. Да, очень правильное слово вы сказали – помогает вообще благодарность. Благодарность тем, кто изнутри отчаяния, боли, вины, растерянности, находит возможность что-то делать – каждый в меру своих сил, никто другой не знает эту меру. Таких людей много, их больше, чем кажется. Помогать другим. Снова помогать другим. Не пускать зло хотя бы в себя. Не отчаиваться. Это трудно. И именно так случаются перемены, случаются «внимание» и «начало», именно так зло отступает, проигрывает. Хотя кому-то кажется – ну это выдумки, это какая-то фантастическая литература. Нет, это самая настоящая правда. Я знаю, я об этом написал книжку. Все так и будет.

Досье «УГ»

Филипп Дзядко – создатель и главный редактор просветительских проектов Arzamas и «Гусьгусь». Автор книги прозы «Глазами ящерицы», ведущий подкаста «Отвечают сирийские мистики». Сооснователь проектов Relikva и «Лучший из миров». Бывший главный редактор журнала «Большой город», редактор журнала Esquire, директор спецпроектов журнала The New Times. Также был менеджером музыкальной группы «Пони», преподавал в лицее «Воробьевы горы» и в центре «Вверх», работал заместителем директора по развитию Музея Михаила Булгакова. Филолог, автор научных статей о литературе XIX и XX веков и о поэзии второй половины XX – начала XXI века. См. также: Филипп Дзядко «Устарела не школа, а отношение к обучению» («Учительская газета» №9 от 2 марта 2021 года).