Факультатив. Последний шаг

Он благодарен Софье Андреевне за прожитые вместе десятилетия. Сколько семейного счастья позади! Оно до сих пор как крылья за его согбенной спиной. А был момент, когда Софья Андреевна, еще совсем юная в ту пору, по большому счету спасла его от гибели. Помогла обуздать дешевую сумятицу, изгнав из его сердца укоренившийся пессимизм, а с ним и мысль о самоубийстве.

Случилось это давно. Он побывал к тому времени два раза за границей, насмотрелся там всякого. Французская гильотина, не бездействующая – вот что важно! – изрядно потрепала его представления о Западной Европе. Но там на ниве просвещения в основном изжили сословные ограничения. Образование мог получить любой мало-мальски обеспеченный гражданин. На его родине просвещение почти не коснулось крестьянства, самого многочисленного слоя населения.

Вот он и загорелся идеей просвещать свой народ. Открыл школу в Ясной Поляне, затем еще несколько школ в окрестностях ее. Неохотно крестьяне отпускали туда детишек! Опасались, что учение навсегда оторвет будущих пахарей от сохи. Однако дело стало налаживаться. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым в то время. Но соседи-помещики были крепко недовольны его нововведениями. Их житейская мудрость незамысловата. Чем темней, неграмотней крестьянин, тем проще наладить выгодные отношения с ним. Грамотея ведь трудней обвести вокруг пальца. Короче, он до сих пор убежден: сыр-бор разгорелся из-за открытых им народных школ. Он даже знает фамилии главнейших своих недругов. Любой из них мог подложить ему свинью, действуя исподтишка. Его, Льва Толстого, поднятая ими буря как бы и не касалась. Идею народного просвещения эти ловкачи-интриганы вроде бы не затронули. В тайном доносе правительству, по словам одного знакомого, заслуживающего доверия, речь шла об учителях, работающих в Яснополянской школе и в тех школах, что находились поблизости. Причем оклеветаны были педагоги молодые, увлеченные идеей просвещения народа, хотя почти сплошь люди без педагогического опыта. Доносчики представили их в пасквиле убежденными социалистами, втайне распространяющими в крестьянской среде свое учение. В общем, как теперь он понимает, провокация была хорошо продумана; главная цель – закрытие народных школ – замаскирована.

Стоило ему ненадолго отлучиться из родового гнезда – полицейские тут как тут. Он в ту пору кое-как усмирил бурю в душе. Но и то благодаря Софье Андреевне. Если бы не она… Тогда она умела действовать успокаивающе на него. Взвихренная стихия в итоге оказалась бурей в стакане воды, хотя могло быть иначе. Он уже мысленно прощался с Ясной Поляной, ожидая при звоне каждого колокольчика жандармов. На всякий случай зарядил пистолеты и оставил их в своей комнате.

Пришлось обращаться с письмом к царю, чтоб хоть как-то разрядить напряжение. Александр II не посчитал нужным ответить лично, но от тульского губернатора ему передали: «Его Величеству благоугодно, чтобы помянутая мера не имела собственно для графа Толстого никаких последствий». И все. Этого оказалось достаточно: он разрядил и спрятал свои пистолеты. Однако нравственный урон, нанесенный бесцеремонным обращением полиции с ним, «мировым посредником», смогла возместить только Сонечка. Она как-то исподволь дала понять, что не это самое главное в жизни, что есть еще нечто кроме произвола властей, наглости соседей-помещиков, неблагодарности крестьян.

И вот теперь он вынужден уйти от Софьи Андреевны навсегда. Слов нет, ему жалко ее. Много она сделала добра для него – не перечесть, но еще больше от нее было огорчений, непонимания. И все-таки свой последний шаг, разрыв с ней, он решил сделать как можно менее болезненным для Софьи Андреевны. Она отвратила его когда-то от самоубийства: именно им могла бы закончиться тогдашняя заваруха. А теперь он обязан предотвратить вероятную истерику Софьи Андреевны, а может быть, и ее попытку самоубийства. От нее во взвинченном состоянии чего угодно можно ожидать. Лучше тихо уйти из Ясной Поляны ночью, тайно, поставив жену перед фактом, чем нашуметь на всю округу днем.

И восьмидесятидвухлетний писатель так и сделал, решившись начать новую жизнь без мелочной опеки со стороны Софьи Андреевны.