Факультатив. «Чтобы собой тушить мирскую скорбь»

Ее называли русской француженкой, а она ощущала себя гражданкой Вселенной. Ее путь к этому высокому званию был долгим и тернистым. Если брать только географию – то это были города: Анапа, Ялта, Петербург, Москва, Новороссийск, Константинополь, Париж, Прага, Компьен и Равенсбрюк. Ее друзьями были: И.Анненский, К.Победоносцев, А.Блок, В.Иванов, Д.Мережковский, Н.Бердяев, Н.Гумилев, В.Розанов, А.Ахматова. Ее собственная судьба трагична и возвышенна.

Кто же эта замечательная женщина? Она больше известна как Мать Мария – образец христианского служения людям, пример бескорыстной любви и подвижничества.

Это Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (Пиленко). Юность ее прошла на берегах Невы. В гимназическое время большое значение имело для нее знакомство с Александром Блоком. Встречи с ним, переписка стали для нее яркой, а может быть, определяющей вехой. Она училась на Бестужевских курсах. Посещая поэтические вечера, куда приходили известные поэты, художники, юная Лиза уже тогда задумывалась о тщетности, суетности, фальшивости споров творческой молодежи.

Когда началась первая мировая война, Петербург ей показался безумным кораблем, который оторвался от берега и мчится через туманы к своей гибели. Она постигала тайны мироздания, ощущая в себе «силы непосильные»:

Все горят в таинственном горниле;

Все приемлют тяжкий путь войны.

В эти дни неизреченной силе

Наши души Богом вручены.

В 1916 году Елизавета Юрьевна вернулась в места своего детства – Анапу, где хотела обрести мир, счастье, покой для мятущейся души. Однако ее избрали городским головой. Она добивалась полной выплаты пособий женам военнослужащих, раздавала свою землю неимущим, помогала беженцам искать работу, ликвидировала панику в городе.

В 1918 году Кузьминой-Караваевой предложили стать комиссаром «по народному здравию и народному образованию», но она отказалась, ссылаясь на политические убеждения.

Может возникнуть вопрос, почему Елизавета Юрьевна во время этих бурных событий примкнула к партии эсеров. Вероятно, ее привлекла в их программе идея жертвенности, жажда подвига. В ее представлении эсеры – мученики, подвижники. Погибших террористов она называла героями, жалела их, но тех, кто организовывал террор, – негодяями. В своей дальнейшей судьбе Елизавета Юрьевна в этот момент сделала важный выбор, о котором написала позднее:

Теперь свершилось, сочетаю

В один и тот же Божий час

Дорогу, что приводит к Раю

И жизнь, что длится только раз.

В начале 20-х гг. ей предстояла эмиграция вслед за вторым мужем – бывшим офицером, деникинским министром Д.В.Скобцевым. Дорога проходила через Новороссийск, Грузию, Константинополь, Белград. В 1923 г. Елизавета Юрьевна вместе с мужем, матерью, дочерью Гаяной, новорожденным сыном Юрием прибыли в Париж, разделив судьбу многих русских эмигрантов. Они еще надеялись, что это временно, не навсегда, что они еще вернутся домой, в Россию.

И «хлебнув марсельского воздуха», встречаясь с русскими французами, Е.Ю.Скобцева говорит о них «с особой любовью, нежностью, с любовной печалью»: «А он, эмигрант, как вспомнит, что был молод – стал стар, был красив – стал урод, был богат – стал нищ, был здоров – стал калекой, как вспомнит это – такая тоска возьмет, что только два выхода из этой тоски: или петля на шею, или соседний кабак; но петля грех… и тянутся кабацкие дни».

«Грешит и падает Россия, платит по счету русской истории. Уходят из жизни старики, а их дети уже не русские, русских стыдятся, русским ничем не интересуются, французами стали». Так шла денационализация.

Какой болью души написаны эти строки, в них сквозило осознание тяжкого кризиса XX столетия, который переживала сама душа России, а ее народ был на грани нравственной и физической гибели.

В своей статье «Испытание свободой» (опубликованной в Париже в 1937 г.) она напишет ответ на вопрос «что делать?»: «Христос дал нам две заповеди – о любви к Богу и о любви к человеку.

Смерть четырехлетней дочери Настеньки 7 марта 1926 г. перевернет ее всю, с кладбища Елизавета Юрьевна вернется уже другим человеком. «Я увидела перед собой новую дорогу и новый смысл жизни: быть матерью всех, всех, кто нуждается в материальной помощи, охране, защите». Ее пострижение в монашество не удивило парижскую эмиграцию. Это произошло в 1932 г., сразу после развода с Д.Е.Скобцевым. Она приняла монашеский постриг.

Мать Мария – так отныне будут звать ее. Имя выбрано не случайно, с ним связаны представления людей о материнстве, о самых лучших женских чертах. Так звали и мать Иисуса Христа.

Отпер ты замок от сердца бедами,

Вот лежит теперь дорога скатертью

Во все стороны. То быть мне матерью,

То поставил над церковной папертью,

Чем еще велишь мне быть – не ведаю.

Одно из описаний внешности Елизаветы Юрьевны в первые годы эмиграции содержится в воспоминаниях Т.Манухиной: «Внешне Е.Ю. напоминала нашу курсистку-революционерку того старого стиля, отличительной чертой которого было подчеркнутое пренебрежение к своему костюму, прическе и бытовым стеснительным условиям; видевшие виды темное платье, самодельная шапочка-тюбетейка, кое-как приглаженные волосы, пенсне на черном шнурочке, неизменная папироса. Она была такой русской, такой до улыбки русской… И лицо у нее тоже совсем русское: круглое, румяное, с необыкновенно живыми «смеющимися» глазами под темными круглыми бровями и с широкой улыбкой с той хитринкой, умной насмешливостью, которая отлично знает относительную ценность слов, людей и вещей».

Монашество резко изменило внешний облик Елизаветы Юрьевны, теперь Матери Марии. В длинной широкой рясе, с четками вместо папиросы, в «бабушкиных очках» – вместо пенсне… Она нашла для души своей ту гармонию, что примирила ее с миром, давала ее сильной, целостной натуре твердо стоять на земле. Она по-прежнему оставалась общительной, веселой, любящей ходить в гости, беседовать; она дала однажды девушке померить свою монашескую одежду – ее осудили. Об этих странностях, о ее необычных поступках говорил весь русский Париж, но умные, проницательные люди замечали, что самое духовно-сокровенное она не раскрывает.

Наконец-то. Дверь скорей на ключ!

Как запущено хозяйство в доме,

В пыльных окнах еле бьется луч,

Мыши где-то возятся в соломе…

Вымету я сор из всех углов,

Добела отмою стол мочалой,

Соберу остатки дум и слов –

И сожгу, чтоб пламя затрещало.

Отныне единственным ее стремлением, по словам митрополита Евлогия – главы Православной церкви за рубежом, совершившего обряд пострижения Елизаветы Юрьевны в монахини, – было «отдаться общественному служению безраздельно». Она называла себя монахиней в миру.

Первым ее детищем было открытие женского благотворительного общежития для тех заброшенных и отверженных, кто погибал от одиночества на окраинах одной из красивейших столиц мира – в Париже.

Для общежития на авеню де Сакс Мать Мария по-хозяйски отыскивала мебель, продукты, одежду. Все было построено на самоокупаемости, с гордостью говорила она. Но этого ей было мало, хотелось духовно объединить этих разных женщин. Своего она уже почти ничего не имела. «Я устроилась возле кочегарки, там неплохо, удобно за отоплением присматривать и спать тепло…» О ней уже знают все бездомные, безработные эмигранты. С этой трудной, непосильной ношей ей помогает справляться близкий человек – ее мать Софья Борисовна Пиленко.

Новое трагическое потрясение обрушилось на Мать Марию – в Москве неожиданно умерла дочь Гаяна, заболев тифом. Кто был рядом с ней в те дни, ощутил не только глубину горя матери, но и стал свидетелем ее духовной силы. Не было ни рыдания, ни слез – одна печаль.

Трагическая утрата не сломила Елизавету Юрьевну. Она вновь неистово трудилась для других. Так, на улице де Лурмель, 77, был открыт новый дом русских эмигрантов. Здесь были теперь не только женщины, а молодежь и старики, целые семьи, которые все чаще стали называть ее просто Мать. Имя Мария звучит все реже и реже. Для них она успевает и умеет делать все: плотничать, малярничать, шить, стирать, мыть полы, стучать на машинке, набивать матрацы, доить коров, полоть огород, писать иконы, гадать по руке, вышивать, кашеварить. «Вот стоит Мать Мария над огромным котлом, размешивая щи, простоволосая, в очках, потом на несколько минут уйдет в соседний чуланчик и вдруг появится с бумажкой и торжественно заявит: «А я вот стихи написала». Глубина этих стихов необыкновенна и доступна не сразу, ведь сам автор как бы подсказывает нам: «…Прислушайтесь к стихам, найдите смысл между слов…» Это поэтическое, единое видение мира через призму тончайших чувств, мучительных исканий, бесконечных сомнений и пророчеств:

И здесь, средь путников одна,

Я о пути не вопрошаю –

Широкая дорога к раю

Средь звезд зеленых мне видна.

Здесь, в Париже, она вновь возвращается к русской философии. Ею написаны книги о А.Хомякове, Вл.Соловьеве, Ф.Достоевском.

Последний особенно близок и понятен ей. Мать Мария принимает его как Художника и Психолога, вместе с героями Достоевского она исследует пути человека и человечества, обращаясь к Христу, ищет ответы о судьбе России, русского народа, его душе.

«Может быть, главное предызбранное назначение русского народа в судьбах всего человечества и состоит лишь в том, чтобы сохранить в себе этот божественный образ Христа во всей чистоте, а когда придет время, – явить этот образ миру, потерявшему пути свои, – пишет Ф.Достоевский, – для великого всебратского единения».

Отныне эта вера поддерживает и направляет ее, и всех людей Мать Мария теперь несколько категорично делит на две группы – тех, кто несет на себе печать Достоевского, и других.

В этом сложность и непостижимость изгибов души Матери Марии.

Монахиня, в миру она ходила в мужской одежде – другой не нашлось, долго боролась с соблазном закурить – не выдержала, закурила. Ее внешний непонятный образ скрывал внутренний мир богато одаренной натуры, ранимой души и бесконечной доброты, самоотверженности.

О Боже, отчего нам так бездомно?

Зачем так много нищих и сирот?

Зачем блуждает Твой святой народ

В пустыне мира, вечной и огромной?

Я знаю только радости отдачи,

Чтобы собой тушить мирскую скорбь,

Чтобы огонь и вопль кровавых зорь

Потоплен в сострадательном был плаче.

Все свои силы она тратила на поездки по Франции для помощи согражданам, чаще из лектора превращаясь в духовника.

В марсельских трущобах она говорила о Христе, о России, но чаще всего, выслушав собеседника, брала тряпку, мыла полы, готовила нехитрую пищу.

Ее беседы, стихи не носили выраженного мистического или аскетического характера. Главным для нее было служение людям.

Мать Мария чутко уловила смертельную опасность, исходившую от фашизма. В статьях «Вопросы разоружения в Лиге Наций» (1926) и «Расизм и религия» (1938) она предупреждала о страшной опасности, которую нес нацизм миру.

«Во главе расы господ стоит безумец, параноик, место которому в палате сумасшедшего дома», – уточнит она уже в 1941 г.

14 июня 1940 г. Париж был сдан без боя, а в августе начались первые антифашистские манифестации, диверсии участников Сопротивления. Гестапо было хорошо осведомлено о той работе, в которую сразу же с большой самоотдачей включилась Мать Мария. Она носилась по Парижу, оказывая помощь военнопленным, арестованным, передавала им посылки, выдавала фиктивные удостоверения, спасая от концлагерей. Ее приюты на улицах Лурмель и Наузи хорошо знали многие.

Когда в 1941 г. началась война Германии с Россией, ее душа была там, в далеких русских равнинах, на полях сражений, ее пламенный патриотизм вспыхнул ярко. Однажды в столовой на улице Лурмель обсуждали бои под Харьковом, радио сообщило, что погибли десятки тысяч русских солдат, некто заметил, что жаль – мало. В гневе побледневшая Мать Мария крикнула: «Ступайте вон, адрес гестапо вам известен». Душой она была в России, а здесь открыто бросила вызов фашизму – Злу, ибо фашизм уничтожал Человека, личность, а эта ценность была для Матери Марии величиной, абсолютной во все времена.

Таким видел и принимал мир и ее сын Юрий – ее друг, единомышленник, всеобщий любимец, добрый, кроткий… Его арестовали 8 февраля 1943 г. и увезли в неизвестном направлении. В воспоминаниях И.Н.Вебстер – одной из узниц концлагеря Равенсбрюк – есть несколько строк о последней встрече матери с сыном в компьенском пересыльном лагере: «…Пять утра… Светало, с востока падал какой-то золотистый свет на окно, в раме которого стояла Мать Мария. Вся в черном, монашеском, лицо ее светилось, и выражение на лице такое, какого не опишешь, не все люди даже раз в жизни преображаются так… под окном стоял юноша, тонкий, с прекрасным чистым прозрачным лицом, на фоне восходящего солнца – и мать, и сын были окружены золотыми лучами… Мир не существовал для них… незабываемая картина скорби и молчаливого страдания и… надежды».

В концлагере «Дора» Юрий не носил отметки, указывающей на французское гражданство. Он разделил судьбу русских из СССР. Не отрекся от матери – умер на земляном полу концлагеря в 1944 г. Мать Марию арестовали позже как одну из участниц движения «Православное дело». Первые дни она находилась под Парижем, затем в Компьене (где встретилась с сыном), потом ее перевели на север Германии в женский концлагерь Равенсбрюк, недалеко от уютного городка Фюрстенберг.

На берегу красивого озера, в лесу, располагался лагерь смерти. В бараках женщин расселили по нарам. Рядом, на соседних нарах с Матерью Марией, находилась сестра Шарля де Голля – Женевьева. В одном документе говорилось, чем были заполнены их последние дни: «Около нее мы молимся или иногда поем вполголоса. Мать Мария часто ходит к русским солдатам, она рассказывает с восхищением об их мужестве, в их лице находит отражение дочери Гаяны.

…На матрасике устраивает маленькие «кружки», беседует о русской революции, о коммунизме, о собственном политическом опыте, иногда забирает еще в большие глубины и говорит о собственном духовном опыте».

В воспоминаниях матери – Софьи Борисовны Пиленко – есть такой факт. Как-то фашистский офицер грубо высказался, что дочь у нее дурно воспитана, так как помогает только евреям. Софья Борисовна ответила гестаповцу: «Моя дочь настоящая христианка, для нее нет ни эллина, ни иудея, а есть несчастный человек. Если бы вам грозила беда, она помогла бы». Присутствовавшая здесь же Мать Мария, улыбнувшись, произнесла: «Пожалуй, помогла бы».

Как отмечают исследователи, возможно, в этом и заключалась особенность сознания и поведения этой необычной женщины, человека, отмеченного печатью гения Достоевского. Это уникальная черта. Она откровенно презирала и игнорировала Зло, бросала ему вызов и бесконечно верила в победу человека над ним.

В лагере Мать Мария вышивала изображение Божьей Матери, держащей Младенца Христа… Загадала: успеет вышить – выживет.

Равенсбрюк был особым лагерем. Палачи придумали изощреннейшую систему наказаний – бритье наголо, лишение пищи, долгие стояния на плацу в любое время года, телесные наказания, средневековые пытки, медицинские эксперименты. Словом, делалось все, чтобы убить в человеке Человека. В этот лагерь были брошены женщины и дети 18 национальностей со всех концов мира, 92 тысячи погибли мученической смертью. Работать узниц заставляли до изнурения. А для пожилых и нездоровых устроили «ателье» вязания. Мать Мария вязала, вышивала, продолжала писать стихи (в том числе о Равенсбрюке) и мечтала о Победе.

К августу 1944 г. она была изнурена до предела, но все равно вновь находила силы помочь более слабым, поддерживала их.

Луч надежды коснулся ее, когда из Франции внезапно была получена от друзей посылка. И Мать Мария опять проводила свои «встречи», опять думала и говорила о России-родине.

Война приближалась к своему концу, и нацисты стремились быстрее уничтожить узниц Равенсбрюка. В лагере свирепствовала дизентерия. Состояние Матери Марии ухудшалось. В те дни она была в «бесконечном созерцании», не жалуясь, «вне царства живых». В начале февраля ее отправили в соседний концлагерь как «отработанный материал». По неизвестным причинам ей и нескольким узницам удалось избежать газовой камеры. Они были вновь возвращены в Равенсбрюк.

И все же 31 марта 1945 г. Мать Мария погибла в газовой камере. По воспоминаниям французских коммунисток, она добровольно пошла на смерть вместо своей подруги. В других документах говорится о том, что она погибла при очередной селекции.

Но мы знаем главное, что свершила эта мужественная женщина, уходя в бессмертие: и в земном аду она сумела спасти и сохранить Человека в человеке.

Свой крестный путь земной

Прошла сама Любовь

Под именем Мария,

Придя на Землю

В этот судный час,

Чтобы помочь

Истерзанной России

И возродить

Для новой жизни нас.