Факультатив

Домик в Ташкенте

Малоизвестные страницы жизни Сергея Есенина

Здание Музея С.Есенина в Ташкенте. Гравюра А.ДОНЕЦ.

Татьяна Сергеевна ЕСЕНИНА с внучкой. Снимок из личного архива.

От соседнего проспекта домик отгорожен многоэтажным зданием. Гул городских машин почти не доносится сюда. Сегодня музей посетителей не принимает: идет его капитальный ремонт. С Ольгой Юрьевной Чеботаревой, педагогом-историком, директором музея, через мавританские дверные проемы следуем из комнаты в комнату – свежие полы, застеленные старыми газетами, идет побелка стен. – Музей, – говорит Ольга Юрьевна, – получил статус государственного. Обновляем экспозиции. Сколько их есть – государственных музеев Сергея Есенина? В Константинове, на Рязанщине – родине поэта, в Москве – в Большом Строченовском переулке. И вот, представьте, и в Ташкенте, теперь уже за рубежом, что сегодня – почти сенсация. Ведь русский язык, русская культура во многих бывших республиках СССР ныне явно не в почете, обрекаются на забвение. В суверенном Узбекистане не только сохранен музей русского поэта, но и получил на его реконструкцию бюджетные средства.

Двухнедельное пребывание Есенина в Ташкенте в мае 1921 года (и двухдневное – в Самарканде) давало слишком мало оснований, чтобы затевать создание публичного хранилища. Проживал поэт (точнее, только ночевал) в вагоне на запасном пути Ташкентского вокзала. Личных вещей не оставил. И в отличие, скажем, от его иных, более длительных и более поздних поездок, например в Закавказье в 1924-1925 годах, не создал о жарком южном крае ни стихов, ни прозы. Но вот оно, впечатляющее свидетельство народной любви к поэту – любви не только возвышенной, глубоко сердечной и искренней, но деятельной, внесшей коррективы в самое понятие о праве веси на создание мемориала. Что-то очень значительное и доказательное сделано в Ташкенте, казалось бы, из ничего. Подлинные автографы С.Есенина, редчайшие издания его произведений, начиная с “Радоницы” 1916 года, с пометками поэта или близких ему (сестер А.А. и Е.А.Есениных, Т.Бениславской, Н.Вольпина), уникальные фотографии и все имеющиеся грампластинки с записью голоса поэта, собранные внуком журналиста В.Г.Михайлова, в доме которого в Ташкенте гостил поэт. Редкие издания местных поэтов двадцатых годов, подаренные музею инженером-энергетиком В.Юферевым, и многое другое. Из бытовых экспонатов, данных семьями, в которых достоверно бывал поэт, воссоздается уголок гостиной, типичной для старого русского дома в Ташкенте. На основе фонда долгие годы прожившего в Ташкенте поэта Александра Ширяевца создается экспозиция “Есенин и мы”. На студии “Телефильм” снята документальная лента. По заказу совета музея издаются спецвыпуски “Мир Есенина”. Долгие годы подробности пребывания Сергея Есенина в Ташкенте были неизвестны. В литературных энциклопедиях начала тридцатых и середины шестидесятых годов перечисляются маршруты его поездок по России и бывшему СССР – Мурманск, Архангельск, Крым, Закавказье и другие адреса. Ташкент не упоминается. Его письма, в которых содержатся впечатления о поездке в Туркестан, восхищенные отзывы об архитектурных шедеврах Самарканда, в широкой печати еще не приводились. Первыми тему этого вояжа поэта высветили журналисты, а ликвидировать белое пятно в биографии поэта взялись местные литературоведы Петр Иосифович Тартаковский и Сергей Иванович Зинин. Собранные ими материалы послужили основой для создания передвижной выставки с краеведческим уклоном, а затем и музея. Сначала самодеятельного, народного, в трехкомнатной квартире на окраине города, а теперь – преобразованного в государственный. Уже здесь, в особняке в центре Ташкента, и, кстати, на Пушкинской улице. И тут надо отдать должное истинным подвижникам на этой ниве – поэту и художнику Вадиму Николюку, он был первым директором музея, и искусствоведу Альбине Витольдовне Маркевич. Музей еще в прежней своей экспозиции стал важным очагом культуры, местом паломничества для есенинолюбов. Узбекскому читателю Есенин знаком тоже сравнительно давно. Его “Персидские мотивы” представлены переводами лучшего национального поэта Эркина Вахидова. Гениальный русский поэт был и остается в программе узбекских школ. Экскурсии учеников сюда проходят обычно с большим интересом. Но, может быть, самое любопытное, что усилиями того же С.Зинина, депутата узбекского меджлиса (парламента), президента Русского культурного центра в Ташкенте, при участии группы краеведов и библиофилов, сплотившихся вокруг музея, высвечивается еще одна грань дарования великого русского поэта XX века. Я бы даже сказала – приоткрывается непостижимая тайна рождения или “вынашивания” поэтического замысла.

* * *

Вспомним из “Персидских мотивов”: “Никогда я не был на Босфоре, Ты меня не спрашивай о нем…” Можно не спрашивать поэта и о том, как “синими цветами Тегерана” он лечил “былую рану…в чайхане”, – не был он в Тегеране. Не надо стараться узнать от него что-то детальное про “голубую родину Фирдуси”, про то, например, какое основание было у поэта надеяться, что Персия не может позабыть о нем – о “ласковом урусе”. В Персии он вообще не был. И “Шаганэ, ты моя, Шаганэ” вовсе не из Шираза. И не “персиянка”, а юная учительница-армянка из Батуми (впоследствии заслуженный учитель Шагандухт Нерсесовна Тальян), увлечение которой вызвало появление на свет собирательного образа женщины Востока, пленительные строки о ней. В полете любви и вдохновения поэт выше земных границ и различий, кто кому молится, кто какой крови. “Персидские мотивы” создавались по соседству с Персией, по ассоциации, в традициях восточной лирики, богатой иносказаниями, в эстетической манере персидской поэзии. Конечно, прямых совпадений с ее идеями и поэтикой в цикле не так уж много. Зато в нем – целая россыпь тончайших наблюдений из жизни, нравов, мелодий Востока. Откуда они? Вопрос не праздный, если учесть, что поездка Есенина в Закавказье была по преимуществу городской и приморской. Поэт был обласкан здешними верхами, прессой, почитателями его таланта по преимуществу из, как сегодня говорят, “русскоязычного населения”. У него оставалось не так много места для постижения тонкостей национальной жизни. (Недаром была просьба сверху к спутникам поэта – создать для него “иллюзию Персии”). Тогда откуда его меткие штрихи именно о мусульманском Востоке? А вот как раз отсюда – из его поездки в Ташкент, где его давний интерес к Азии, к ориентальной национальной поэтике был во многом подвигнут еще и обстоятельствами, в которых он там оказался. Давно состоявший на подозрении политорганов в Москве, неоднократно подвергавшийся приводам в ОГПУ как певец “уходящей Руси” и буян, поэт в Ташкенте попал, что называется, из огня да в полымя. Тогдашнее партийное руководство Туркестана, местными кадрами почти не представленное, было левее левого, католиками больше, чем папа римский. Приезд поэта-имажиниста в щегольском костюме и шляпе буржуазного покроя, а за ним еще тянулась дурная слава гуляки и башибузука, местными властями был встречен настороженно. Газеты о его пребывании не дали ни строчки. Не появилось ни одной афиши. Конечно, все делалось “по указанию”. Не были столь ажиотажными и “многолюдными” и встречи поэта в общественных местах Ташкента, как утверждалось в недавних здешних публикациях. В одной из них, принадлежащей перу местного краеведа Б.Голендера и богатой интереснейшими деталями, в конце дается картинка: за настежь открытыми окнами дома литератора Валентина Вольпина, где Есенин действительно впервые прочитал друзьям все главы “Пугачева”, его, дескать, слушала “запруженная” народом улица, и по окончании чтения она “вдруг разразилась неистовыми аплодисментами”. Но это грешит милым перебором красок. Ближе к истине свидетельства, что встречи Есенина с почитателями его таланта в Ташкенте проходили тише и в основном на дому. Что касается его выступлений в Доме Красной Армии, в Публичной библиотеке, Союзе поэтов, то вернее предположить: они организовывались исподволь, с некоей долей риска для их устроителей. Художник Александр Волков, у кого гостил поэт, оставил в своих записях: “Часа три сидели мы вот так на полу. Вдруг Есенин нервно вскочил, прислонился к стене и стал читать прекрасным звонким голосом. После этого пошли с ним в старый город”. “В старый город!” Вот она, важнейшая деталь пребывания поэта в Ташкенте. Отторгнутый властями, лишенный прессы и открытой аудитории (теперь мы можем сказать: может, и хорошо, что так сложилось), он откладывает на время поэтическое перо и львиную долю времени проводит в беседах с ремесленниками, торговцами, менялами, музыкантами, в чем ему помогают его друзья – переводчики с узбекского и таджикского. Это были встречи с глазу на глаз с “настоящим” Востоком, без “иллюзий” его. Необычайно узкие улочки старого города и большая луна, утренний вопль ишака и пряные запахи базара, грустные мелодии национальной флейты-ная – все это откладывается в душе поэта и войдет потом в мелодии “Персидских мотивов”. Право же, не был поэт в Тегеране, зато провел долгие часы в чайханах глинобитного Ташкента, где дух персидской поэтики был ощутим куда сильнее, чем в том же Баку, где “синими цветами” воды и небес так легко лечить душевные раны.

* * *

Мысль о поездке в Ташкент возникла у Есенина отнюдь не от бесшабашности и страсти по экзотике, как это следует из “Романа без вранья” Мариенгофа. В ту пору, как мы уже сказали, поэт начал писать драматическую поэму “Пугачев”, и ему хотелось побывать в Поволжье, Оренбургской и “киргизской” степях, чтобы лучше прочувствовать обстановку, где полыхал бунт “бессмысленный и беспощадный”, и полнее отобразить трагический образ крестьянского вождя. Поволжье в тот год было охвачено голодом, вызванным не столько засухой предыдущего года, сколько гражданской войной. Тысячи волжан устремились в Среднюю Азию – там, по слухам, было сытнее. Поэт сопереживал и этому народному горю. И случилось так, что чуть ли не в одно время, чуть ли не друг за другом следовали они на юг под стук колес – крестьянский паренек Мишка Додонов из неверовского романа “Ташкент – город хлебный” и крестьянский поэт Сергей Есенин. Правда, первый ехал на крыше товарок или в тамбурах пассажирок, второй же – наудачу, по приглашению – в спецвагоне служащего Наркомата путей сообщения Григория Колобова, у которого с поэтом были давние дружеские связи. Был у этой поездки и личный повод. “В Ташкенте, – писал Есенин незадолго до отъезда, – у меня друг большой живет, Шурка Ширяевец, которого я никогда не видел”. Ширяевец – псевдоним проживавшего в Ташкенте поэта-волжанина Александра Васильевича Абрамова. В сборниках, выходивших в Москве и в Петрограде, их стихи и имена не раз оказывались рядом. “Я полюбил вас с первого прочитанного мною стихотворения”, – писал Есенин Ширяевцу в 1915 году. В конце декабря 1925 года, перед роковой поездкой в Ленинград, Есенин зашел на Ваганьковское кладбище на могилу друга (тот умер, живя в Москве, в 1924 году). Нашел ее не в порядке. Был крайне удручен. “Все там лежать будем – около Неверова и Ширяевца”, – записал он. Увы, его слова оказались трагически вещими. Через несколько дней Есенина не стало, и его похоронили рядом с “Красным бояном”, как он звал Ширяевца. Есть еще одно обстоятельство, что навсегда породнило Есенина с Ташкентом и подогревало идею его музея, помогало ее реализации. Здесь всю основную жизнь провела дочь поэта – Татьяна Сергеевна Есенина, журналистка и писательница. Как эвакуировалась сюда из Москвы в ноябре 1941 года, так и осталась здесь навсегда. Здесь и умерла в 1992 году, на 75-м году жизни. Многие годы ее связывала с моим отцом работа в редакции – сначала в узбекском отделении ТАСС, потом в газете “Правда Востока”. Она часто печаталась. Но если кто-либо попытается полистать подшивки газеты тех лет и найти ее публикации, придет в недоумение: а где они? Дело в том, что Татьяна Сергеевна подписывалась фамилией мужа – Кутузова. И не только потому, что имя отца не хотела связывать с газетной бодягой – ей в равной мере был родным и В.Э.Мейерхольд, у которого она воспитывалась с четырехлетнего возраста до ареста отчима в 1938 году. Но свои литературные произведения – сатирический роман-гротеск “Женя – чудо XX века”, полный мудрости, жизнелюбия и иронии (был напечатан А.Твардовским в “Новом мире” в 1961 году, потом издан в переводе на английский в США и сербский в Югославии), а также свои мемуары “Дом на Новинском бульваре” (журнал “Согласие”, 1991 г., # 1), а еще раньше “Зинаида Николаевна Райх” – воспоминания о матери, выдающейся русской актрисе (в книге “Есенин и современность”, М., 1975 г.) – публиковала уже под своим именем – Татьяна Есенина. У Татьяны Сергеевны два сына – внуки Сергея Есенина. Сейчас они москвичи, уже в почтенном возрасте. Владимир-старший носит фамилию отца – Кутузов, а Сергей материнскую – Есенин. Некоторые несовпадения и в их занятиях. Владимир Кутузов – литератор, а Сергей Есенин-младший – строитель. В юношеские годы был альпинистом и в связке восходителей поднялся на главный восьмитысячник Памира. До сих пор помню отцовский розыгрыш над соседом по квартире – одержимым есенинолюбом и слегка рассеянным человеком. Как-то, возвратясь с работы, отец спросил соседа: – Слышал? Есенин-то покорил “пик Коммунизма”. – Как покорил? – переспросил сосед. – Ну как, поднялся туда! – Какой Есенин? – Как какой – Сергей Есенин. Сережка! Словом, высочайшую, заветную вершину в поэзии и в поднебесье покорил человек по имени Сергей Есенин.

Ирина ДИМОВА, кандидат педагогических наук