Факультатив

Вторая думская монархия

Опыт исторических аналогий после президентских выборов

Сегодня нет недостатка в попытках проанализировать внутреннюю и внешнюю ситуацию, в которой оказались управители РФ и СНГ после августа 1991 – января 1992 г. При этом аналитики чаще всего сравнивают наше недавнее советское прошлое с нынешним базарно-мафиозным беспределом.

А что, если копнуть чуть глубже, в конец ХiХ – начало ХХ века, благо аналогии в царствование Николая ii и правление Бориса Ельцина и его коллег по партноменклатуре КПСС в СНГ просто напрашиваются сами собой?

Ведь еще в самом начале горбачевской перестройки покойный советский философ Мераб Мамардашвили пророчески писал: “Незавершенность опыта – это и есть Россия ХХ века. Гений повторений (наступления ногой на одни и те же “грабли” истории. – В.С.) буквально разгулялся на российских просторах, как в дурном сне…”

“Парламентов у нас, слава Богу, нет” П.А.столыпин.

Сравнивая Конституцию (основные законы) 1906 г., впервые вводившую в Российской империи режим “думской (парламентской) монархии”, с Конституцией 1993 г. в РФ, поражаешься почти текстуальному (а уж по духу – почти на сто процентов!) совпадению двух этих фундаментальных документов, как будто и почти ста лет не прошло. Такое ощущение, что творцы Конституции 1993 г. Сергей Филатов и Владимир Туманов (ныне председатель КС РФ), не мудрствуя лукаво, взяли архивные материалы конституционной комиссии 1905-1906 гг. графа Сергея Витте и его ближайшего помощника сановника Сергея Крыжановского и… списали все слово в слово.

Общее, что обьединяет две конституции – 1906 и 1993 гг., – это явный приоритет верховного правителя (царя или президента) перед представительной властью – парламентом.

Именно царю (президенту), а не Думе подчинялось правительство, и целых десять лет, с 1906 по 1916 г., вокруг этой “абсолютистской” статьи шла борьба думцев с царем, требовавших “ответственного” (перед Думой. – П.О.) правительства, Дума не имела также права вмешиваться в дела “императорского двора” (администрации президента), Священного Синода, “силовых министерств” (охранки, Отдельного корпуса жандармов, полиции), внешнюю политику.

Фактически, как и сегодня, за Думой сохранялась лишь одна существенная прерогатива – обсуждение и принятие бюджета.

Мощнейшим рычагом давления на думцев стало право царя (президента) досрочно распускать думы, а также в промежутках между сессиями издавать указы, имеющие силу думских законов.

В итоге две из четырех “царских” дум были распущены Николаем ii досрочно (первая – через три месяца после избрания – 22 июля 1906 г., вторая – через три с половиной – 16 июня 1907 г.), правда, без блокады и стрельбы по Таврическому дворцу – резиденции “царской” Думы – в Петербурге.

Реакция “общественности” на оба разгона была довольно вялой.

Экстремистские антидумские фланги этой “общественности” – большевики, Бунд, эсеры-максималисты, как и “черная сотня” из только что созданного Союза русского народа, выборы в i Госдуму бойкотировали.

В первой легальной большевистской газете “Новая жизнь”, в которой В.И.Ленин 26 ноября 1905 г. опубликовал знаменитую статью “Партийная организация и партийная литература”, где впервые призвал российских литераторов стать “колесиками и винтиками единого великого социал-демократического механизма”, созданной на крупные денежные пожертвования “белой вороны” русского купечества – Саввы Морозова, который через Максима Горького субсидировал в 1901-1903 гг. ленинскую “Искру”, укрывал в своем доме большевика Н.Баумана, “выкупил” Горького из тюрьмы, оплатил побег Троцкого из сибирской ссылки и т.д., 16 декабря большевистские члены ее редколлегии (Ленин, Богданов, Базаров) призвали “общественность” к кампании гражданского неповиновения в духе современных призывов Сажи Умалатовой и Виктора Анпилова: не платить налогов, изымать вклады из государственных банков и сберкасс, уклоняться от воинской повинности.

И хотя другие члены редколлегии – “беспартийные литераторы” – в лице Зинаиды Гиппиус, Бальмонта, Скитальца, Леонида Андреева и даже самого Максима Горького робко протестовали против такого явно провокационного экстремистского призыва, ленинцы за их спиной через рабочих типографии все же тиснули его в номер. Итог был печальным – тираж полиция конфисковала, а газету немедленно закрыли.

Впрочем, дурной пример оказался заразительным. Когда царь разогнал первую Думу, 182 ее депутата собрались в Выборге (тогда он находился на территории автономного Великого княжества Финляндского) и выпустили 23 июля 1906 г. аналогичный манифест-протест, где почти слово в слово повторили ленинские требования о гражданском неповиновении.

Никакого сколько-нибудь значительного резонанса в Российской империи оба призыва не имели, если не считать санкций к думским подписантам – все 182 “выборгца” были лишены заграничных паспортов и надолго доставлены под негласный надзор охранки, как в 1989-1991 гг. М.С.Горбачев с В.А.Крючковым сделали и в отношении членов Межрегиональной депутатской группы (правда, загранпаспорта у них не отобрали).

Однако разгон i Думы не облегчил положение “власти” – социальная обстановка в стране продолжала накаляться, и наибольшую угрозу представлял крестьянский бунт в деревне, “бессмысленный и беспощадный”. Второе издание “пугачевщины” через сто с лишним лет – массовые грабежи и поджоги помещичьих усадеб, отказ платить подати и исполнить воинскую повинность – сильно напугали и “власть”, и “общественность”, все еще питавшую народническую иллюзию относительно “народа-богоносца”, всех этих кротких тургеневских Герасимов из “Муму” и толстовских Платонов Каратаевых из “Войны и мира”.

Выборы во ii Государственную Думу в конце 1906 – начале 1907 г. очень сильно напоминали канун нынешних – 17 декабря 1995 г. – с тем лишь нюансом, что в отличие от Б.Н.Ельцина Николай ii фактически создал собственную “президентскую” партию – черносотенный Союз русского народа, который сумел в провинции провести в Думу значительное количество своих депутатов. Предвыборные лозунги черносотенцев разительно напоминали нынешние призывы “патриотов” из “Державы” А.В.Руцкого, КРО ген. А.И.Лебедя и ЛДПР В.В.Жириновского и даже… компартии Геннадия Зюганова.

В противовес “черным” экстремистам на левом фланге блокировались “красные” и “розовые”. На этот раз большевики и другие социалистические группировки отказались от бойкота и вместе с “левыми” кадетами профессора Павла Милюкова сумели провести значительное число своих избранников.

В итоге ii Дума оказалась “красно-черной” и практически неуправляемой. Взаимные оскорбления, драки, вызовы друг друга на дуэль (даже маститый проф. Милюков несколько раз дрался на шпагах “до первой крови”) стали нормой думских заседаний. Надо ли говорить, что вся российская репортерская братия просто упивалась этими скандалами, красочно расписывая их в столичных и провинциальных газетах, благо указ царя от 24 ноября 1905 г. и статьи 78-80 “Основных положений” (конституции) 1906 г. впервые вводили в России бесцензурную печать, запрещая лишь прямые призывы к свержению существующего строя, личные оскорбления членов правящего Дома Романовых и Священного Синода.

Все это сильно смахивало на нападки нынешней “демократической” прессы на Верховный Совет РФ или современную v Госдуму.

Но обьективно в условиях, когда парламентаризм западного типа ни в начале, ни в конце века так и не пустил глубокие корни в общественной жизни – и не случайно даже Петр Столыпин, много и охотно выступавший в iii Думе, при этом, однако, постоянно подчеркивал: “Парламентов в нашей стране, слава Богу, нет”, – вся эта газетная шумиха вела к дискредитации парламентаризма как такового.

“Дармоеды”, “бездельники”, “сидят на шее народа”, “имеют привилегии”, “гребут деньгу лопатой” – это из прессы разных направлений начала века.

Причем доставалось не только “розовым” (Павел Милюков и К0), но и “черным” думцам. В свое время Николай ii отклонил предложение Витте не включать в число кандидатов в депутаты неграмотных крестьян, ссылаясь на то, что тогда никакой “демократии” в его империи (на 70% неграмотной) не будет.

Союз русского народа и другие промонархические партии проводили во ii-iv Госдуму немало таких малограмотных “рабочих и колхозников”, просто не понимавших таких мудреных слов, как “вотум”, “консенсус”, “баллотировка” и т.п., откровенно зевавших или спавших на заседаниях, а в перерывах… воровавших думское имущество: медные ручки, краны, унитазы и т.д.

Уже в i Госдуме, как в наши дни Сергея Мавроди, лишили нескольких таких “депутатов из народа” парламентской неприкосновенности. Особенно впечатлял один из них: на соседнем с Таврическим дворцом рынке он украл… живого поросенка, был пойман, избит и в окружении большой толпы доставлен в околоток. “Бандитизм, воризм, – горестно восклицал по этому поводу монархист и думский депутат Виталий Шульгин, – слишком близко сидит под кожей каждого русского человека”.

Сей “думец”-вор на вопрос околоточного: “Зачем тебе нужно было воровать одного порося, когда на думское жалованье в 500 золот. руб. ты мог купить целое стадо?” – народный избранник ничего вразумительного, кроме “бес попутал”, ответить не смог…

И неудивительно, что в этой обстановке всеобщего охаивания “думцев” как “буянов”, “дармоедов” и “воров” Столыпину 16 июня 1907 г. удалось без труда произвести государственный переворот.

В качестве повода был избран сфабрикованный охранкой “заговор” 55 депутатов-думцев социал-демократической ориентации, якобы замышлявших свергнуть царя (президента). В нужный момент и нужное время на квартире одного из них нашли прокламации соответствующего содержания (впоследствии было установлено, что их, как и соответствующие черносотенные прокламации в защиту царя, печатали в одной и той же жандармской типографии по соседству с Зимним дворцом), а также оружие.

Столыпин потребовал от руководства ii Думы лишить 16 “активных” заговорщиков из 55 парламентской неприкосновенности.

Дума отказалась выдать на расправу охранке своих коллег. Это было квалифицировано Столыпиным как отказ думцев уважать верховенство власти царя (президента) и открытое нарушение конституции 1906 г., и указом Николая ii ii Дума была досрочно распущена.

Вслед за этим Столыпин указом царя провел кардинальное изменение избирательного права – избирательные “курии” (а все четыре “царские” Думы избирались, как Сьезд народных депутатов СССР, – по “куриям”: каждой “курии” отводилось определенное число депутатских мест в Думе; одномандатных территориальных избирательных округов в 1906-1912 гг. не существовало) были перетасованы. “Курия” землевладельцев (помещиков) получила в Думе наибольшее число мест, а наиболее революционная “мастеровых” (рабочих) – наименьшее.

В результате выбранная осенью 1907 г. iii Дума оказалась самой консервативной (но и наиболее законодательно продуктивной) – лишь треть ее левого крыла образовывали умеренные кадеты, тогда как две трети составляли ультраправые (среди них немало церковноприходских батюшек, благословленных Священным Синодом в думцы) и право-центристские “октябристы” спикера iii Думы фабриканта А.И.Гучкова.

Самому Столыпину эта политика кнута и пряника стоила жизни – 1 сентября 1911 г. в Киевской опере он был смертельно ранен агентом охранки псевдоэсером Дмитрием Богровым, так и не завершив свою программу – “сначала успокоение, потом реформы”.

Политические “грабли” истории

Основная причина перманентной конфронтации “власти” и “общественности” на думских трибунах коренилась в том, что главный носитель верховной власти в империи – Николай ii – и не думал отказываться от принципа единоличного самодержавия. Он совершенно сознательно в одной из первых тогдашних социологических анкет в графе “профессия” собственноручно начертал: “Царь, хозяин земли Русской”.

Принцип самодержавия Николай ii упорно проводил не только в Думе (“мое правительство, а не думское”), но и в гораздо более важных тогда сферах – в Русской православной церкви (РПЦ) и в армии.

В церкви он упорно противился созыву Патриаршего поместного собора (его сбор разрешило только Временное правительство в августе 1917 г., а завершил он свою работу избранием патриарха Тихона уже после большевистского переворота), но не потому, что был принципиальным противником патриаршества: просто он сам хотел быть и царем, и патриархом, на манер японского императора или английской королевы.

Такая твердолобая позиция уже в 1901-1904 гг. оттолкнет от царя часть высших иерархов РПЦ (отчуждение возрастет с приближением к двору “старца” Григория Распутина), позволит Керенскому заручиться “индульгенцией” части иерархов, “освятивших” отречение царя от престола 2 марта 1917 г., а некоторым близким к царю иерархам (его духовнику Г.Щавельскому, черносотенному депутату iv Думы С.Маньковскому и др.) встать даже на службу к большевикам, возглавив “сергианское обновление” РПЦ в 20-х годах под контролем ОГПУ.

В армии Николай ii также упорно отстаивал “самодержавный принцип”. Причем речь не шла о единоначалии, праве на верховное командование или сомнение в верности присяге царю – здесь русское офицерство и генералитет “демократии” не требовали. Их поражало другое – запрет Николая ii на свободу военной мысли. Когда после сокрушительного поражения в русско-японской войне в Военной академии Генштаба и высших военных училищах мыслящие офицеры начали устно и печатно обсуждать военную доктрину России в будущих войнах, царь самолично запретил эту дискуссию за два года до первой мировой войны, написав начальнику Академии Генштаба ген. Янушкевичу буквально следующее: “Военная доктрина состоит в том, чтобы исполнять все, что я прикажу”. И точка.

Даже такие убежденные монархисты, как “октябрист” Александр Гучков, и тот на сьезде своей партии в 1913 г. в Петербурге вынужден был поставить перед своими “партийцами” такую задачу: отныне сторонники царского манифеста 17 октября 1905 г. будут “защищать монархию против монарха, церковь – против ее иерархов, армию – против ее вождей”.

Как это напоминает произнесенную 80 лет спустя сентенцию “демократа первого призыва” Геннадия Бурбулиса: бывшие соратники Б.Н.Ельцина “должны защищать демократию от нынешних демократов…”

Незадолго до смерти, в 1932 г. в эмиграции в Париже, Гучков признался, что уже в 1916 г. с группой гвардейских офицеров он замышлял “хирургическую операцию” – насильственное отречение Николая ii от престола путем захвата его “царского поезда” по дороге из ставки в Петроград. По невыясненным причинам этот заговор провалился, но что Гучков заручился устным одобрением своего “хирургического” действия со стороны части членов Дома Романовых и большинства командующих фронтами – это факт.

Вообще вся эта большевистская, а также либеральная (эмигрантские труды Милюкова и других “временных”) легенды о давлении народных масс, классовой борьбе, протестах “общественности” и т.д., якобы оказавших решающее влияние на царя и окружавшую его дворцовую камарилью, не более чем плод фантазий фигурантов тогдашней исторической драмы. Одни пытались оправдать свое поражение, другие – представить свою неожиданную победу как проявление закономерности.

И лишь очень немногие тогда, в 1905-1917 гг., интуитивно разобрались в сути происходящего. Среди этих немногих оказался “беспартийный литератор” Дмитрий Мережковский, позднее, уже в эмиграции, выдвинутый (но не получивший) наряду с Иваном Буниным на Нобелевскую премию по литературе.

В своей сегодня почти неизвестной статье 1906 года “Грядущий Хам” (в 1990 г. в сокращенном виде ее перепечатал журнал “Новое время”, n 39, 21 сентября) известный декадент пророчески писал: “Кажется, нет в мире положения более безвыходного, чем то, в котором очутилась русская интеллигенция, – положением между двумя гнетами: гнетом сверху, самодержавного строя, и гнетом снизу, темной народной стихии, не столько ненавидящей, сколько не понимающей…”

Три года спустя, в 1909 г., страх интеллигенции перед “гнетом снизу” с призывом найти консенсус с “гнетом сверху” еще более отчетливо прозвучал в теперь хорошо известном сборнике “Вехи”.

Еще через восемь лет сам “буревестник революции” Максим Горький, немало поднаторевший в добывании денег на революцию для большевиков, в своих “Несвоевременных мыслях” (июль 1917 г.) с ужасом констатирует “…Главнейшими возбудителями драмы я считаю не “ленинцев”, не немцев, не провокаторов, а более злого, более сильного врага – тяжкую российскую глупость”.

И ста лет не прошло – другой “беспартийный литератор” Лев Аннинский вторит Дмитрию Мережковскому (“Литгазета”, 1989 г.): “Печальным детективом оборачивается наше традиционное народопоклонство …Не “бюрократов” страшно, а вот этой идущей снизу чумовой силы, не различающей градаций добра и зла. “Виновных” нет – все правы… “Отучали верить в Бога…” Кто отучал? “Душили… рубили…топили…” Кто все это с нами делал? Марсиане? Пришельцы? Тарелочники?” Мережковский (1906), авторы “Вех” (1909), Горький (1917), наш современник Аннинский. И все – об одном и том же, о “тяжкой российской глупости”. Ну чем не “дурной сон” России на протяжении одного века…

Владлен СИРОТКИН, доктор исторических наук, профессор