Евгений ЯМБУРГ: Ребят надо готовить к жизни в открытом обществе

Как сквозь эпоху Аллы Пугачевой (согласно крылатому выражению) прошло несколько «мелких политических деятелей», так и сквозь тот период, сколько Евгений Александрович Ямбург бессменно стоит у руля школы №109, прошли разные режимы, генсеки, президенты, деятели культуры. Он кажется многоликим: учитель, культуролог, публицист, приглашенный эксперт на радио и телевидении, театральный режиссер… Но если пообщаться с ним поближе, то можно понять, что эти ипостаси неразрывно связаны друг с другом. Разговор получился сложным: о вере и эмпатии, о культуре и бескультурье, о доносительстве и альтруизме, о жизни и смерти и о новой книге Евгения Александровича «Трагический оптимизм», вышедшей недавно в издательстве «Бослен».

Листайте вправо, чтобы увидеть больше изображений

– Евгений Александрович, давайте начнем с Пастернака. Каждый из ваших спектаклей вы заканчиваете таким обращением к детям на сцене и взрослым в зале: «Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь». А вы сами ощущаете себя сотворцом этого живого следа?

– Я просто иду по нему, потому что, слава богу, я имел счастье и возможность просто общаться или лично очень хорошо знать некоторых людей, таких как Григорий Соломонович Померанц, например, или Стругацкий, Окуджава… И, безусловно, я опираюсь на тех людей, которые меня сформировали как личность. Нам всем важно иметь своих Учителей, и перед Померанцем все время хотелось встать на цыпочки и смотреть снизу вверх. Он однажды сказал две важные и судьбоносные вещи: «Вот вы на меня смотрите снизу вверх, ваши учителя смотрят так на вас, а на них – ученики вашей школы», а второе – с каждой ступени видны звезды. Лестница Якова высока. Поэтому, я считаю, все, кто находится в культурном процессе, именно так и должны жить.

– В марте этого года вышел спектакль «Глазами Аристофана» по вашей оригинальной пьесе, и диапазон оценок и отзывов был велик. На ваш взгляд, он оставит в памяти детей и взрослых такой же след, как и предыдущие?

– Никто же не обязан иметь одну и ту же точку зрения. Чем больше разных позиций, тем, на мой взгляд, богаче и сильнее спектакль. Он фактически фиксация очень важного переломного момента в культуре, в эпохе, это осознано будет позже намного. Он о том, что культура вечна, и какие бы цивилизационные кризисы ни происходили, есть вечные ценности. А дальше начинается затемнение, ведь пути добра и зла переплетены. И возникают парадоксы: справедливость же, например, – это высшая ценность, но она не предполагает милосердия. Или свобода для волков оборачивается смертью для овец.

– На книжной ярмарке, проходившей на Красной площади, вы представили свою новую книгу «Трагический оптимизм», названную так, по вашим же словам, по формуле великого ученого и мыслителя Андрея Дмитриевича Сахарова…

– Видите ли, Андрей Дмитриевич – это вообще особая планета. Жизнь в принципе и так трагична, потому что мы знаем, чем все это кончается. (Смеется.) Но это же не повод для уныния – одного из главных грехов в христианстве. Не так давно я ознакомился с текстом и видеозаписью протоиерея Виктора Григоренко, человека, который входил в окружение отца Александра Меня и который сохраняет сейчас его наследие. Я тоже имел честь и счастье быть знакомым с отцом Александром, и он, имея уже тяжелейшее онкологическое заболевание, был благодарен Богу за длинную жизнь, хотя ему было всего 62 года. Кстати говоря, Григоренко – глубоко верующий человек и страдает не от собственной болезни, а от тех реалий, с которыми сталкиваются он и его прихожане в эту трудную переломную эпоху, когда все точки над i должны быть поставлены, особенно христианами. Однако, как писал Бродский (а мы не знаем наверняка, был ли он глубоко верующим человеком): «Но пока мне рот не забили глиной, // Из него раздаваться будет лишь благодарность».

– В вашей жизни помимо Пастернака, Бродского большое значение имеет другой поэт – Александр Павлович Тимофеевский, который, к сожалению, ушел от нас в январе этого года. Что вас связывало?

– Во-первых, меня связывала с ним дружба как со старшим товарищем, а во-вторых, я должен сказать, что он был очень известным и неизвестным одновременно. Все цитируют «Пусть бегут неуклюже…», нет такого человека, который не знал бы этой песенки. Но Тимофеевский ведь работал во всех регистрах: и в философском, и в социальном, и в политическом. Собственно, он и печататься-то начал лишь где-то в шестьдесят лет… Его не печатали, потому что он был граждански активным человеком, помогал «Хронике текущих событий». И он считал, что мы все ответственны за преступления, которые совершены от нашего с вами имени: «…Но был я человеком, // Узнавшим стыд и страх, // Виновным вместе с веком // Во всех его грехах». Я приглашал его в школу, он встречался с ребятами и девяносто процентов выступления посвятил «гражданину вселенной» Велимиру Хлебникову. Он блистательно показал, насколько Хлебников кинематографичен. Потом он же сам не так-то прост, Тимофеевский. Возьмем его стихи про сына, который поднимает пьяную маму из канавы…

– Да, это «России», написанное в день ввода танков в Прагу в шестьдесят восьмом году…

– Именно, но таких мальчиков я же знаю лично. И, как правило, из них самих алкоголики не получаются. Но это его родная мать. И скольким таким мальчикам я помогал, не давал органам опеки разлучить их с матерями, отправить в интернат. Но это ведь только один слой, в поэзии слово не равно самому себе, это же не публицистика. И вот танки входят в Прагу, но это же мать, Родина, ее же все равно любишь…

– У Тимофеевского получается очень хорошо играть со словами.

– Да, я вот, например, читаю внучкам: «Вчера мы ели суп с котом». Пауза. Шок. «Кот ел сперва, а я – потом». Смех. И вот Александр Павлович так показывает, как можно с языком играть, будто с глиной, и лепить образы. Это же потрясающий русский язык, вот вам и вклад России в мировую культуру.

– В третьей части «Трагического оптимизма» есть глава про современных Павликов Морозовых. Она, правда, касается инцидентов, связанных с прививками от ковида. Но как быть теперь, в политически турбулентную эпоху, когда доносительство вновь становится в ходу, причем абсолютно на разных уровнях? При этом дети «стучат» на взрослых не реже, чем взрослые на детей.

– Это, кстати, не такая простая тема, как вам кажется. Когда наступила «оттепель», Анна Андреевна Ахматова сказала, что «встретились две России: Русь сидящая и Русь сажающая», и был задан вопрос: кто же написал четыре миллиона доносов? Это одна сторона дела. К сожалению, в нашей ментальности это есть. А вторую сторону вопроса затронул Достоевский в беседе с издателем Сувориным. Если бы они, стоя у магазинной витрины, случайно подслушали разговор, что Зимний дворец будет взорван через десять минут, пошли бы донести? Ведь могут погибнуть люди. И в результате эти двое понимают, что не донесли бы. Но надо все-таки проводить водораздел между терактом, в результате которого погибают люди, и возведением напраслины в личных корыстных целях.

– В одном современном мультфильме художника Куваева сказано: «Людей от животных отличает чувство эмпатии». Но куда сейчас эта эмпатия неожиданно у многих людей девается и по­чему?

– Мы не боги и не звери одновременно. Есть, конечно, природные инстинкты: продолжение рода, добыча пищи и так далее. И в этой ситуации есть тот архаический пласт, доставшийся нам от животных, он никуда не делся, а есть вопросы, связанные с культурой, цивилизацией, которые находятся в вечном борении, их надо как-то контролировать. Это очень сложно, особенно когда наступают такие явления, как война, голод… Многие тормоза ослабевают. Но, с другой стороны, и с животными не все так понятно. Был такой замечательный советский генетик Эфроимсон. У него была статья «Родословная альтруизма», в которой он проводил идею, что выживали не те, у кого клыки были сильнее, а те, кто мог пожертвовать собой ради спасения всего стада. Конечно, где-то 90% эмпатии связано с культурой, но и животных тоже не будем обижать!

– Помимо школы вы много работаете с детьми, которые борются с онкологией. Встречаетесь, открываете образовательные центры по всей стране. Стало ли это сейчас труднее в техническом смысле, в смысле поставок лекарств?

– Конечно, стало намного труднее. Возьмем, например, лейкоз, рак крови. Пересадка костного мозга требует всемирного банка, а костный мозг живет всего 12 часов. В этой ситуации, если он был в Германии, то напрямую доставлялся в Россию, и наоборот. А в связи со всевозможными санкциями эти процессы сейчас крайне затруднительны.

– 27 января, в День памяти жертв холокоста, состоялась премьера вашей программы «Уроки холокоста» на YouTube-канале «Образователи». Последний выпуск вышел на этом портале месяц-полтора назад. Почему вдруг сейчас, в этом году появилась потребность проговорить эту тяжелую, но важную тему?

– И будет еще два выпуска, я стараюсь не спешить. Тут я могу вспомнить с горькой иронией, что евреи меня упрекают, мол, слишком мало про евреев. А русские – что опять про евреев! (Смеется.) А я смотрю на это как педагог, мне интересно, как из совершенно милых детишек вырастают палачи. Не жертвы, а палачи. Я этот вопрос последовательно разбираю. Меня интересуют и рай, и ад, поэтому недавно я посмотрел дневники Йозефа Геббельса, который был достаточно образованным человеком. Так вот, он говорил, что еврей – только псевдоним врага. А под ним может быть кто угодно: цыгане, темнокожие, гомосексуалисты, украинцы, все славяне… То есть это разжигание ненависти в человеке, механизмы которого я исследую. Геббельс читал и Чехова, и даже пытался влюбить Гитлера в Достоевского, у которого, кстати, есть и жуткие антисемитские высказывания! Но даже он очаровался шестичасовым парадом молодых людей, будущего пушечного мяса. Эти пустые головы надо было чем-то заполнить. Их заполнили преданностью вождю.

– Вы признанный педагог, профессионально работающий театральный режиссер. А в каких еще областях вы бы хотели себя попробовать?

– Уже готов синопсис 12-серийного фильма по моей книжке «Педагогический декамерон». Мы написали с композитором Станиславом Коренблитом песню «Детки и предки», эдакий ответ Тургеневу, главную музыкальную тему. А фильм будет сниматься в самой провинциальной школе, в Ростове-на-Дону. Люди должны понимать, что «это про нас». Надеюсь, что съемки начнутся в ноябре.

– Начали живым следом, им же и закончим: у Юрия Шевчука есть известнейшая песня: «Это все, что останется после меня…». А куда за пядью пядь пройденный с вашей помощью путь приведет детей и взрослых? И что останется лично после вас?

– Кризисы были всегда, а ребят надо подготовить к жизни в открытом обществе и открытом мире. А это развитие критического мышления, договороспособности. Образование и воспитание – это координированный рост свободы и ответственности. Это не антитеза. Мы оставляем детям не очень хорошее наследство, ведь им придется распутывать те узлы, которые очень запутаны. Два мастера «окончательного решения» были в ХХ веке, оба пришли к краху. Век нынешний будет много страшнее, поэтому потребуются люди, способные к самоограничению, к тому, чтобы брать на себя ответственность, отвечать за принятые решения.