Евгений ВОДОЛАЗКИН: Общество обнаруживает склонность к авторитарному сознанию

Без произведений Евгения Водолазкина невозможно представить современную литературу. Его самый известный роман «Лавр» стал поистине событием и затронул, по мнению критиков, «глубинный нерв читательского мироощущения». Сейчас писатель заканчивает работу над новым романом «Чагин», а совсем недавно была издана забавная книга «Краткая история цивилизации в фотографиях Саши Гусова и текстах Евгения Водолазкина». В интервью «УГ» мы обсудили новый роман, а также преподавание, проблемы книжной индустрии, тонкости перевода и ликвидацию правозащитных институций.

– Евгений, в одном интервью вы рассказали, что быть хорошим отцом – значит быть итальянским папой. А есть ли подобные критерии для преподавателей и учителей? И как вы себя оцениваете в качестве преподавателя?

– Я работаю в системе Академии наук, где ученые занимаются исследованиями. Безусловно, время от времени я читаю какие-то курсы, лекции, но всерьез себя преподавателем не считаю. Когда-то я допускал мысль о том, что могу преподавать на постоянной основе в университете, но с возрастом все меньше хочется говорить и все больше ценишь письменное слово. Оно гораздо надежнее слова устного и ответственнее. С возрастом эта точка зрения во мне только укрепляется. В общем, я человек письменного слова, и все, что считаю нужным высказать, обычно можно найти на страницах моих романов.

– Вы часто вспоминаете Дмитрия Сергеевича Лихачева, вашего научного руководителя и наставника, и делитесь историями из жизни, как он содействовал и помогал вам. Есть ли у вас желание следовать его примеру, помогать молодым исследователям, принимать участие в устройстве судеб и возможно ли это в условиях вашей высокой загруженности?

– Дмитрий Сергеевич Лихачев действительно сыграл огромную роль в моей жизни и жизни моей жены. Мы познакомились в отделе древнерусской литературы Пушкинского Дома, который он возглавлял. Вообще он был человеком, который помогал чрезвычайно много.

Что касается помощи в науке, то обычно она осуществляется в виде научного руководства. Это большая работа, на которую у меня, к сожалению, сейчас нет времени. Возможности мои действительно очень ограниченны, потому что у меня какой-то совершенно безумный график: поездки, выступления, не говоря о прямой моей работе – научных исследованиях в области древнерусской литературы и работе над прозой. Но временами, если я вижу, что человек действительно очень талантлив и ему требуется помощь, я пытаюсь такую помощь оказать. Но на фоне бесконечного числа обращений, которые обычно получают писатели с просьбами помочь, их возможности очень малы. Я уж не говорю о том, что большинство просьб, к сожалению, невыполнимо в связи с невысоким качеством текстов. Есть какие-то редкие случаи, когда я вижу, что помощь необходима, и пытаюсь что-то сделать.

– Вы говорили, что у вас были мысли о преподавании как о чем-то постоянном. А посещали ли вас мысли о цикле открытых семинаров и творческих встреч с молодежью? Или общение через текст предпочтительнее?

– Я не стал бы никого учить ни в своих художественных текстах, ни тем более в какой-то гипотетической инструкции по технике письма. Основные вещи, которым можно научить, уже хорошо сформулированы: существует масса учебников и пособий по creative writing. Здесь, я думаю, ничего нового я не сказал бы. То же, что существует сверх учебников, человек должен найти сам. Курс творческого письма способен довести начинающего автора до среднего уровня. Так, тягач выводит самолет на взлетную полосу, но помочь взлететь не может. Полет зависит только от самого человека. Любой учебник, любые рекомендации – это то, что может научить азам мастерства. Невозможно научить быть Толстым или Достоевским. Можно анализировать их прозу в учебных целях – это полезно, но имеет только вспомогательное значение. Основное – это те моторы, которые внутри человека, или, если выражаться романтически, те крылья, которые поднимают человека в воздух.

– Для многих несетевых книжных магазинов, какими, к слову, славится Петербург, появилась недавно хорошая новость в связи с поправками в законопроект Государственной Думы. Речь об отнесении книжной торговли к социальному предпринимательству. Вы член Общественного совета по культуре при Президенте Российской Федерации. Принимали ли вы участие в обсуждении этого вопроса?

– Да. Я сказал, что книжные магазины следовало бы приравнять к магазинам, продающим товары первой необходимости. Потому что убежден, что книга должна быть для человека таким товаром, хотя слово «товар» в отношении книги, конечно, звучит несколько странно. Я могу выразить полное одобрение того, что такой закон принят. Это движение в правильном направлении, потому что книги сейчас очень дороги. В первую очередь нужно снижать их стоимость, потому что если роман стоит 800-900 рублей, то может ли его купить человек с нашей средней зарплатой? Мне кажется, что большой резерв заключен, допустим, в снижении арендной платы книжных магазинов. Есть еще ряд каких-то мер, допустим, увеличение числа букинистических магазинов. Ведь раньше их было очень много, и люди, которые не могли себе позволить купить новую книгу, покупали книги в букинисте. Несколько лет назад я был в Аргентине. Она занимает, по-моему, первое место в мире по количеству книжных магазинов на душу населения. И знаете, за счет чего? За счет того, что там огромное количество букинистических магазинов. Новые книги там дороги, но совершенно нормальным считается, прочитав книгу, отнести ее в букинист, где ее могут купить за гораздо меньшие деньги. Там этот круговорот книг в природе очень развит. В Буэнос-Айресе мне показали бывший театр, который переоборудован в книжный магазин. В партере там художественная литература, на первом ярусе – философия, политология, на втором – история, а на сцене – кафе. Я ни в коем случае не призываю переоборудовать оперные театры в книжные магазины, но хочу лишь обратить внимание на то, что существуют совершенно неожиданные, но очень эффективные способы поддержки книги.

– Тем не менее сегодня люди охотно расстаются с полными собраниями сочинений, с теми самыми советскими изданиями, которые тщательно собирались и коллекционировались. Создается впечатление, что население не читает.

– Да, это проблема. Я тоже видел такие библиотеки, которые просто отдавались или выбрасывались. Сегодня книги перестали быть тем, чем они были раньше. Помимо своего духовного потенциала книги были также предметом престижа. Сейчас домашнюю библиотеку в таком качестве никто не рассматривает, книги есть только у тех, кто их читает. В чем-то эта ситуация вроде бы здоровее прежней. Странно было наблюдать людей, абсолютно не интересующихся литературой, которые с неутомимостью трактора тащат в дом все, что издавалось. Вместе с тем Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил, что библиотеки собирать необходимо, что даже если человек не читает книги сейчас, то в будущем, может быть, он начнет их читать. Толчком к этому станет его домашняя библиотека.

– Существовала также проблема плохих советских переводов.

– Не вполне соглашусь с оценкой советских переводов. Переводы были (за некоторыми исключениями) весьма достойные, ведь у нас существовала замечательная переводческая школа. Достаточно вспомнить, что переводами (порой вынужденно) занимались литераторы первого ряда: Пастернак, Мандельштам, Заболоцкий, Цветаева, Ахматова… Сейчас, по-моему, плохих переводов больше, потому что дело поставлено на поток, переводят, что называется, на автомате. Но и в наше время есть подвижники, обдумывающие каждое слово. Они устраивают интереснейшие обсуждения на конгрессах переводчиков, которые проводит Институт перевода, есть у нас такое замечательное учреждение. Институт делает очень много для того, чтобы русские авторы стали известны за рубежом.

Перевод – предмет моего особого интереса, потому что мне приходится много работать с переводчиками. И то, что сейчас проводятся эти конгрессы, мне кажется очень важным. «Лавр» – это очень сложный текст для перевода. Мне он первоначально казался непереводимым, но после того как вышли английское, немецкое, французское издания, в которых переводчики блистательно справились с этой задачей, я понял, что хорошо перевести можно все. Допустим, перевод «Лавра», сделанный известной американской переводчицей Лизой Хейден, просто блистательный, он вызывает мое восхищение. В «Лавре» два языковых пласта: пласт современный во всех его сегментах и пласт средневековый, архаичный, и Лиза Хейден великолепно подобрала английский эквивалент архаики. Прежде чем начать переводить, она несколько месяцев читала Библию короля Джеймса, чтобы войти в архаическую лексику. Это то, что я называю высшим классом перевода, когда человек не просто по наитию перелагает русские слова в английские, а проводит огромную подготовительную работу. Кстати говоря, недаром Лиза Хейден получила премию переводчиков как раз за роман «Лавр».

– Как вы относитесь к ликвидации «Мемориала»^[1]? Ваша последняя книга «Оправдание Острова» содержит явно сатирический подтекст к современной ситуации, например, изображается власть, которая стремится переписать историю. И, если соотносить дату выхода романа и новость о суде над правозащитным центром, складывается впечатление, что вы словно предсказали настоящий день.

– Когда писал роман, я еще не знал о тучах, сгущающихся над «Мемориалом»*. Это можно назвать чистым совпадением. Но что касается самой истории с «Мемориалом»*, которая последовала за этим, то у меня она вызывает недоумение и неприятие, поскольку «Мемориал»* дает возможность узнавать что-то о прошлом, причем не только приятные вещи. То, что делает «Мемориал»*, должно интересовать в нашей стране всех, потому что очень многие семьи были затронуты тем жутким произволом и террором, который творился в 1930-е годы, да и не только в тридцатые. Не обошло это и мою семью. Один из моих родных, протоиерей Александр Нечаев, был репрессирован. Он пережил три ареста и погиб в лагере. То, что сейчас произошло с «Мемориалом»*, – это в конечном счете стремление лишить нас памяти. Если кому-то кажется, что замалчивание правды консолидирует общество, то это заблуждение. Чтобы преступления не повторялись, надо их осознать, а для этого о них нужно как минимум знать.

Возможно, какие-то вещи в «Оп­рав­дании Острова» я угадал, хотя это не политический памфлет. Там имеется в виду даже не столько Россия, сколько европейская цивилизация в целом. Я бы сказал, что сейчас наступило странное время. Общество обнаруживает склонность к авторитарному сознанию. Контроль не может осуществляться без внутренней готовности к нему общества, вот в чем беда. И сейчас как в нашем обществе, так и в западном я вижу эту готовность, это стремление к хоровому пению. Когда-то Сергей Аверинцев замечательно сказал об опасности коллективного высказывания: не важно, какие слова поет хор, они могут быть даже хорошими, но слова могут измениться, а привычка петь хором останется. Сейчас хор уже начинает заглушать солистов и у нас, и на Западе. Тексты у нас разные, но исполняем мы их хором. Что до истории, то это наука, о которой спорят, причем спорят аргументированно, приводя те или иные факты. Интерпретация может быть разной, но факты не должны замалчиваться и выводиться из научного оборота.

– При этом вашей подписи нет в коллективном письме о защите «Мемориала»*. Связано ли это с вашим положением в государственной структуре?

– Если вы имеете в виду мою работу в Совете по культуре при Президенте РФ, то она никогда не мешала мне высказывать свое мнение. Ровно наоборот – как раз для этого я в совет и вошел. По всем волнующим меня поводам я стараюсь высказываться лично, но письмо в защиту «Мемориала»* я бы подписал, просто оно прошло мимо меня.

– Напоследок интересно узнать о ваших текущих творческих делах. В одном из интервью вы говорили о романе «Чагин». Можете ли вы поделиться, в какой он стадии, над какими научными исследованиями и художественными произведениями вы трудитесь сейчас?

– «Чагин» еще довольно далек от окончания, но сейчас я выхожу на финишную прямую, когда уже примерно понятно все, что будет сказано. Это самая приятная часть работы над романом, когда поезд разгоняется и направление рельсов вполне четко очерчено. Что касается науки, я по мере сил занимаюсь тем, чем занимался всю свою жизнь, – древнерусским историческим повествованием.

^[1]        Организация, признанная иностранным агентом на территории РФ.