Эвфемизмы. Культура речи под угрозой

Ученые утверждают: когда рождается слепой ребенок, умственная деградация ему не угрожает, потому что он может слышать. Если ребенок рождается глухим, но зрячим, у него, как правило, наблюдаются признаки умственной отсталости, которые нужно преодолевать особыми процедурами. То есть человек, рожденный вне слова, обречен на умственную отсталость. Слово рождает мысль, слово рождает образы. И правда, самые красивые образы – словесные. Шедевры образов рождает поэзия, а не скульптура или живопись. Но что происходит сегодня со словом, с языком? Справляется ли он с потоком неологизмов, сленговых словечек, иностранных слов, хлынувших в открытые ворота российской действительности? Мы попробовали узнать на этот счет мнения специалистов.

Людмила ВЕРБИЦКАЯ, президент Санкт-Петербургского государственного университета, убеждена, что любой язык, русский в том числе, – это внутренне организованный, со своими законами организм:

– Действительно, язык справляется со всеми проблемами, возникающими на его пути. Мы пережили процесс отрыва от письменного текста. Я помню то удивление, которое испытывали от сознания того, что наши политические лидеры могут говорить без бумаги. Хотя если вспомнить, то еще Петр Первый у членов своего правительства отбирал написанные тексты и смотрел, может человек повторить то, что написано, или нет. Таким образом, жанр чтения текста мы все-таки пережили. Однако вместе с этой прогрессией в язык вошли просторечные пласты. Философ Владимир Соловьев говорил о том, что каждый человек должен владеть тремя стилями: высоким, на котором можно говорить с Богом, средним, на котором можно общаться с собеседником, и низким, на котором можно говорить с самим собой. Что получается на сегодняшний день? Высокого стиля не стало, на среднем мы обращаемся и к Богу, и к собеседнику, а низкий стиль вошел в литературный язык. С этим нельзя мириться. Необходимо на законодательном уровне установить для тех, кто собирается посвятить себя карьере политического, государственного, общественного деятеля, экзамен по культуре речи. Тот, кто может влиять на аудиторию, должен говорить на прекрасном русском языке. Страшны не заимствования: все понимают, что с появлением новых направлений в науке без них не обойтись. Угнетают выражения типа: «Такие шузики видела, зашибись». Еще Щерба отсылал к произведениям лучших писателей, когда говорил, где найти прекрасный русский язык. Но то, что сегодня составляет содержательную часть «сетературы», не может являться образцом. Конечно, те процессы, которые сейчас происходят в русском языке, в какой-то мере реакция на то, что было. Русский язык называли деревянным, он был задавлен штампами, в нем не чувствовался человек, личность, и с приходом в язык настроения, внутреннего мира человека он неизбежно должен был измениться. И все-таки я не понимаю, почему, к примеру, для депутатов Госдумы определенной бравадой являются некоторые неформальные выражения. Почему они должны звучать с экранов телевизоров и со страниц газет?

Александр МЕЛИХОВ, писатель, заместитель главного редактора журнала «Нева», считает, что в художественной литературе на каждом этапе развития происходила борьба за язык. Каждое новое слово в литературе завоевывалось и считалось современниками бунтом или революцией:

– Карамзинский язык, который сегодня считается слащавым, был языком новаторским. Когда карамзинисты утверждали, что в литературе нужно говорить языком хорошего общества, а не высоким ломоносовским стилем, это считалось хулиганством. Каждое новое произведение Пушкина вызывало возмущение языком. По поводу невиннейшей, изящной поэмы «Руслан и Людмила» известный критик писал, что это похоже на то, как в Дворянское собрание вошел бы мужлан в армяке и закричал: «Здорово, братцы!». Каждый писатель, когда хочет расширить сферу изобразительности, непременно должен обновить язык. «Один день Ивана Денисовича» Солженицына произвел фурор эвфемизмами типа «на столе маслице да фуяслице». Литература требует обновления языка, и если даже писатель примет консервативную позицию, мол, пусть улица говорит, как хочет, а я буду писать языком Тургенева, его перестанут читать.

Мне кажется, вульгарного языка просто нет. Есть вульгарный образ мыслей и вульгарный образ чувств. Если взять какого-либо «новоруса» и дать ему язык Пушкина, он из него возьмет три существительных и два глагола и будет ими обходиться.

Обновление языка обогащает литературу, но, на мой взгляд, новые слова литература должна в себя впускать после фильтра и большого испытания. Проблема не в том, что пришло много плохих слов: плохих не бывает, каждое слово в устах программиста, наркомана, подростка уместно, а исчезла инстанция хорошего вкуса, которая дает словам право на публичное существование. Если бы эта инстанция отождествилась с государством, то проблем было бы меньше. Публичный язык сегодня находится без охраны, поэтому каждый несет туда все, что вздумается.

Людмила ЗУБОВА, профессор кафедры русского языка факультета филологии и искусства Санкт-Петербургского государственного университета, уверена, что язык не может не меняться, потому что он живой:

– Очень многое из того, что слышим, нам не нравится. Может, потому что сталкиваемся с некой языковой агрессией среды, которая нам чужда. Люди перестали стесняться, отсюда грубость, назойливые скабрезные намеки, убогое пустословие, безграмотная и безответственная речь, но все эти качества указывают на свойство языка. На то, что он – живой. Все станет иначе с языком, когда заказчиками текстов станут люди с высоким уровнем культуры и хорошим вкусом. Никакой закон развития языка не остановит. Нам многое не нравится, но неизвестно, что останется в языке через время. В 1921 году ученые рассуждали на тему, что останется в языке: слова «извиняюсь» или «пока»? «Извиняюсь» говорят герои Чехова, и оно должно остаться в обиходе, считали они, а «пока» – слово уродливое и вряд ли останется. Мы наблюдаем сегодня обратное. Язык сам выбирает из потока то, что нужно. То есть слова выразительные. Точно так же нельзя обойтись без новых иностранных слов. Во-первых, потому что наш лексикон состоит большей частью из слов иностранных, собственно славянских слов меньше. Ничего страшного в том, что мы едим суп, а не похлебку. «Суп» – французское слово, но кто об этом помнит? Язык умеет приспосабливать слова. В начале 1990-х годов появилось слово «спонсор», которое поначалу тоже шокировало. Потом русский народ – народ с юмором и чувством языка -стал называть спонсором богатого любовника и вообще какого-то волшебного помощника, что отразилось в черной рекламе. В слове «меценат», согласитесь, было бы меньше колорита. «Спонсор» – выразительно фонетически, энергично. Поэтому особенно беспокоиться о порче языка не надо. Языку ничего не грозит, кроме атрофирования чувства языка из-за огромного количества канцелярских оборотов, которые попадают не в свою среду. Такие сочетания, как «затылочная область головы» или «лесной массив» уже не вызывают раздражения, хотя должны вызывать.

Есть одна вещь, которая вымывает слова из языка. Это – эвфемизмы. То есть попытки заменять неприличные слова более приличными, но те приличны только на первых порах. Потом они становятся еще хуже, неприличнее. Примеров тому масса. То же выражение «ненормативная лексика». До середины 1980-х годов этим сочетанием назывались такие слова, как «вложить», «ихний», «заместо», то есть обычные социальные просторечия. Потом эта «ненормативная лексика» стала эвфемизмом, который заменяет простое внятное слово «мат», в котором ничего страшного нет, потому что это прямая номинация того, что существует, но почему-то само слово «мат» стало неприличным. Понять это трудно. Зачем эта косвенная «ненормативная лексика»? Теперь уже и просто «лексикой» обозначают мат. То же с «супружеским долгом», «критическими днями». Это тоже стало эвфемизмом. Реклама дает нам эвфемизм, который устраняет прямую номинацию и слова. Если в XIX веке можно было сказать «совокупляться» в значении «просто встречаться», то сегодня так сказать нельзя, потому что это стало эвфемизмом, потом стало неприличным словом.

Как мне кажется, кроме этого языку ничего не грозит, но нужно воспитывать чувство языка. Когда школьная учительница требует от ученика, чтобы он отвечал «полным ответом на вопрос», вместо того чтобы ответить то, что бывает в естественных диалогах, то она тем самым портит ребенку чувство языка. Потому что если есть вопрос, то на него естественный ответ – неполный. Ребенок не должен повторять всю конструкцию вопроса. Университеты, ведущие подготовку учителей, должны заботиться о том, чтобы воспитать у будущего учителя чувство языка.