Этюды из детства. За что хвалят – тем и будешь

Надо сказать, что пресловутым «развитием способностей» в школьные годы, начиная лет с десяти-двенадцати, мы занимались сами. Никто нас за ручку не водил и не записывал в специальные школы, кружки и секции, как нынче водится у родителей, бабушек и дедушек.

Ну разве что в самом начале, в классе первом или втором, почти всех записали в ненавистную «музыкалку», которую вскоре большинство ребят бросило, а на оставшихся мы смотрели с почтением, как на героев, и со скрытым состраданием.

Но уже классе в четвертом куда-то нас «записать» было невозможно: поиск вели мы сами, по всему городу Запорожье, чаще всего даже не советуясь с родителями, а нужные сведения собирали в среде ровесников, ребят постарше, а то и учителей.

Я, например, любила рисовать, на уроках рисования меня хвалили – что ж, еду через весь город на трамвае в художественную школу. Орнаменты, композиции, зарисовки птиц – хвалили меня весьма сдержанно, я и сама поняла, что быть художником – это не мое. А нам, как я теперь понимаю, было жизненно важно найти именно свое призвание, хотя слов таких, ясное дело, мы даже не сознавали. Лишь было ясно, что это наше личное дело, а не взрослых.

Но уже в пятом классе рисование померкло перед очарованием балетной студии, куда я пришла вслед за подружкой Наташкой Ломейко. Мама крахмалила марлю, чтобы топорщилась в несколько рядов – такая юбочка называется пачкой, мы с восторгом затягивали вокруг ног атласные ленточки, примеряя пуанты, и ради этой красоты терпели жесткий прессинг балетмейстера в зале, полном зеркал. Но увы, примой и любимицей сурового педагога стала не я, а моя одноклассница Наташка Ломейко, чего я вынести не могла и, станцевав все же со всеми «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик» на настоящей сцене, отправилась искать дальше.

Увлеклась иностранными языками (наша школа была специализированная, английская, потому второй и третий язык давались легко). С мамой за два месяца выучила немецкий в объеме техникума по ее старинному учебнику для педагогических училищ. С француженкой тоже повезло: студентка пединститута из какого-то села нашей области создала собственную методику: мы просто слушали французские песни и говорили только на остро волнующие меня темы – о первых свиданиях с мальчиком, например. Через две недели ежедневных занятий я уже вовсю болтала на этом галантном языке. И главное, в обоих случаях никакой критики, только щедрая похвала. (Правда, в школе заметили, что после этих опытов по-английски я стала говорить с каким-то странным произношением, вроде как по-китайски, и на что язвительно указали мои вредные девчонки-одноклассницы.)

А я ликовала: наконец судьба определилась! Буду лингвистом. Выбрала Харьковский университет, факультет структурной лингвистики. (Что это за «структурная», понимала с трудом, но звучало значительно.) Тем временем «для души» продолжала писать стихи и школьные сочинения, их обычно зачитывала перед всем классом наша классная руководительница Аэлита Юрьевна. Но, честно говоря, особого значения этой писанине я не придавала.

…Может, учителя все же больше знали о нас, чем нам казалось и чем знали о себе мы сами? Летом перед выпускным классом Аэлита Юрьевна показала мне газету с объявлением первого Всесоюзного конкурса школьных сочинений и мягко подсказала, чтоб я просто описывала все, что со мной летом произойдет. Да и девиз конкурса, который придумал Лев Кассиль, был прост: «Руку – на сердце, рукопись – на смотр».

Конечно, ни о каком писательстве или журналистике я и помыслить тогда не могла, это было почти то же самое, что мечтать стать актрисой.

И вот – победа! Нас было семьдесят со всей страны. Публикации в центральной печати, в поэтических сборниках… И – похвала из уст самого Льва Кассиля. Что могло быть достойнее? Впереди был журфак МГУ, «Комсомолка», «Учительская газета»…

Вот так я просто писала сочинения – а сочинилась жизнь…