Этюды из детства

Гори, гори ясно!
Белый, белый день. Мне три с половиной года. Белые ромбики кирпича, которыми выложена клумба. Я сижу на корточках в белом платьице у клумбы и вижу перед глазами папины белые брюки и белые парусиновые туфли. Откуда-то сверху, чуть ли не из-под неба, доносится папин голос. Он произносит какую-то нелепость: что дедушка умер. Но я же точно знаю, что быть такого не может…
Дед был главным в моей крошечной еще тогда жизни. Первую половину дня все мои игры и мысли вертелись вокруг ожидания, когда он вернется с работы, хрустя очередной шоколадкой в кармане. Он закрывал для меня весь мир. Не просто потому, что был высокий, а потому, что любил меня такой любовью, перед которой никакие беды и напасти не страшны. Вот это я и помню: полную, абсолютную защиту и покой. И – ослепительную радость, когда мы с ним водили в моей комнате хоровод, распевая: “Гори, гори ясно, чтобы не погасло”.
Можно даже сказать: мое настоящее детство, которое принято называть счастливым, кончилось в тот белый летний день 1954 года.
Нет, я не плакала. Просто стало очень тоскливо жить. И сам город тоже поскучнел, нахохлился – будто дед держал его на своих плечах. Месяц за месяцем в те годы почему-то усохли многочисленные фонтаны, их мраморное дно потрескалось, погнулись лошади на карусели в парке. Исчезло изобилие конфет и шоколада в кондитерских. Только табачная лавка еще держалась. Внутри она сама была похожа на табакерку: и потолок, и стены были густо выкрашены какими-то золотыми узорами на багровом фоне. Под стеклом лежали огромные красочные коробки с сигаретами с тремя богатырями на обложке. Но я приходила не глазеть. Я стояла где-нибудь в уголочке и просто нюхала. Вдыхала сладковатый табачный запах – запах моего деда. Коробочка с медалями, военные фотографии, стопка писем с фронта да вот этот запах – вот все, что мне от него осталось. Да, еще – семейная легенда: когда дедушка уходил на войну, они с бабушкой уговорились в одно и то же время смотреть на Полярную звезду и мысленно через нее переговариваться.
Вот и я потом каждую ночь вставала в темноте и подолгу стояла у окна, найдя на небосклоне Полярную звезду. И что-то шептала – такое, что мог бы понять только мой дед.

Маленькая, а тяжеленькая!
Отца перебрасывали с одного места на другое по всей Запорожской области, и так мы ненадолго очутились в опрятном, под стать своему имени, селе Беленькое, на крутом берегу Днепра.
Именно здесь успела появиться на свет моя младшая сестричка.
Тот день мне казался особенно солнечным (хотя на дворе стоял уже ноябрь). Мы с папой и бабушкой торжественно вышагивали по совершенно непонятному мне в мои три с половиной года маршруту: мы шли к маме в больницу, но там нас теперь ждали сразу два родных человека. Конечно, мне уже объяснили заранее, что скоро у меня будет братик или, скорее, сестричка, даже имя ей уже подобрали: Верочка.
Все вокруг целовались, поздравляли друг друга, я тоже волновалась, но мне был абсолютно непонятен весь этот переполох, как и то, зачем моим родителям какая-то Верочка, если я уже у них есть.
И вот – маленькая больница, мамина палата залита насквозь солнцем, как аквариум – водой, в окно лезут покрасневшие листья дикого винограда, отбрасывая узорчатую тень на подушку. Моя красивая мама улыбается мне с кровати, поддерживая на подушке небольшой продолговатый сверток. И я, наконец, вижу это загадочное существо. Мама просит, чтоб мне дали этот сверток подержать. Мне бережно кладут его на руки, обмотанный мягкой фланелькой в белую и рыжую клетки. Я едва успеваю заметить что-то неприятно красное, сморщенное в отверстии свертка, а все присутствующие глядят на меня и ждут мою реакцию. Я же, ну как назло, ничего торжественного не чувствую. И поэтому говорю то единственное, что меня честно поразило: “Маленькая, а тяжеленькая”.
С тех пор в семье то и дело на все лады повторяли с умилением эту фразу, раз двести пересказывали ее гостям за каждым застольем, будто я и впрямь изрекла что-то необычайно мудрое.
…А я, выходя из больницы, прямо на крыльце горько разревелась: “Как же я буду называть ее Веичкой?!” (Букву “р” я тогда еще не выговаривала). Мне тут же предложили выбрать другое имя, без “р”. Так Верочка стала Леночкой. На всю нашу общую жизнь.

Ольга МАРИНИЧЕВА