Желтые цветы
Перед первым в моей жизни первым сентября главная забота моя была о букете. Мама предложила, как ей казалось, удачный выход: раз в нашем дворе, в отличие от всех односельчан, цветы еще не росли, то можно просто собрать в одичавшем саду за конторой мелкие желтенькие ромашки – они назывались ноготки, или календула. Я маме поверила – она же была учительницей в той же сельской школе. И вечером весело обрывала цветы в старом ничейном саду.
Но утром, уже на подходе к школе, я впала в ступор, увидав в руках детей море царственных георгин, гладиолусов, лилий… Потом меня отвлек совершенно новый мир с голубыми партами, огромными классными досками, высоченными потолками (говорят, это был бывший помещичий дом). В этом мире мне теперь предстояло жить.
Цветы все разобрали, уставили в банки и вазы, и я успокоилась, что и мой букетик где-то прислонился-пригодился.
После четырех уроков ученики нашей начальной школы уже разошлись, а я осталась ждать свою маму, учительницу старших классов. Уборщица подметала коридор, я стояла у окна и вдруг увидела в ее мусорной корзине тот самый знакомый мне желтый букетик…
Стало так горько, будто это сама школа в первый же день отвергла, выплюнула меня вместе с теми злосчастными цветочками. Маме я ничего не сказала: зачем огорчать. Просто тихо плакала вечером в подушку.
Мои эксперименты
Взрослым я почти не задавала никаких вопросов. Предпочитала находить на них ответы сама.
…То и дело слышалось: “У тебя совесть есть?”, “Где твоя совесть?”. А откуда было мне знать, есть эта пресловутая совесть у меня или нет ее? Тогда я вспомнила тоже непонятные мне слова: “угрызение совести”. И подумала: если я совершу что-то заведомо плохое, стыдное, я должна буду ощутить, как что-то меня грызет. Вот это и будет совесть.
Из всех преступлений я выбрала самое, по моим понятиям, подлое: кражу денег из карманов висевших на вешалке родительских пальто. (Это была настоящая подлость, ведь деньги мне и так давали на все мои расходы). Еле дождавшись, пока все из дома уйдут, я кинулась к вешалке и стала медленно, бумажку за бумажкой, монетку за монеткой, вытаскивать деньги из маминого, папиного, бабушкиного пальто. При этом с огромным напряжением прислушивалась к своим ощущениям, когда же начнется обещанная грызня? Так и не дождалась. Ни одно чувство во мне не шевельнулось, кроме любопытства. Эксперимент был завершен: совесть у меня отсутствовала. Начисто.
Только много лет спустя я поняла, что чувство совести, как и чувство Бога, искусственно вызвать в себе невозможно.
О Боге я тоже упорно думала в классе третьем – тайком от всех, ибо верить в Бога во всем моем окружении было не принято, стыдно.
Какой же триумф я испытала, когда все мои сомнения разрешились: Гагарин полетел в космос и никакого Бога там не нашел!
У нас как раз гостила деревенская бабушка с Волги – баба Васенька, мамина мама, и я с радостным воплем помчалась к ней и, уткнувшись в ее мягкий, уютный живот, победно оповестила ее о несомненном научном открытии: “Бога нет! Гагарин его не увидел!”
И – была сражена ее абсолютным спокойствием и непобедимостью: “Ну и что ж, что не увидел? – ответила баба Васенька со своей извечной доброй улыбкой. – А Он все равно есть”.
И вот эта спокойная, глубокая уверенность, несомненная, как мягкий бабушкин живот, вдруг поколебала мою абсолютную веру в научный эксперимент.
…Был еще один эксперимент, мысленный. Ежедневный. На полочке в ванной в нашем сельском доме стояла квадратная металлическая коробочка с зубным порошком. А на ней было нарисовано здание МГУ. Величественное, как дворец, и жутко притягательное. Я уже знала от мамы, что это главный университет всей страны и что в него из нашей сельской школы поступил ее лучший ученик, чем она очень гордилась.
С тех пор, чистя зубы утром и вечером, я и так, и этак прикидывала на себя заветную картинку, и ничего не получалось. Ведь таких поселков и сел в стране миллионы, а университет один, и если наша крохотная Ново-Николаевка уже использовала свой шанс, то по всем моим расчетам было абсолютно ясно, что на ту же географическую точку ради какой-то пигалицы стрелка судьбы повторно ну никак не повернется…
Вот почему, став абитуриенткой, а потом и студенткой МГУ (правда, уже после другой, городской школы), я, подходя к высотному зданию на Ленинских горах, всегда немного пугалась, что эта громадина сейчас опрокинется и раздавит меня за мою дерзость, нарушившую сто раз выверенную мною в детстве теорию.
Комментарии