Этюды из детства

Фантик
Тот наш первый двор в Ново-Николаевке вообще был полон для меня неизъяснимого, тупого страха. И дело не только в покосившемся деревце. В деревянном сортире я однажды различила поскуливание и с ужасом обнаружила в вонючей жиже живых кутят. Задыхаясь от вони, я их вытащила, вымыла и отнесла подальше на улицу от своего двора. Здесь бы, я уже знала, никто их не спас: лишних кутят было принято топить. Принято, заведено – и никакого, значит, злодейства как бы и не было. Некого было обвинять.
А однажды вечером я услышала истошные кошачьи вопли. Свора мальчишек привязала тощую кошку за длинную веревку и со всего размаха лупила головой обезумевшее животное об угол сарая. Один из них злобным, торжествующим голосом объяснил мне, что кошка разоряла птичьи гнезда и ее застукали на месте преступления. Смерть злодейке! Так принято, так положено.
Я ничего не могла сделать с установленными законами. Брела, оцепенелая, по двору. Под ногу попался фантик от конфеты, на нем было написано “Счастливое детство” по-украински. На рисунке какие-то дурехи с косичками раскачивались на качелях.
Я поняла, что взрослые просто придумали это “счастье”. А я в этом их “счастье” жить не желала. Я слышала, что взрослые, чтобы покончить с жизнью, кидались под поезд или автомобиль.
Но раз я была маленькая, решила я, то для меня и велосипед сойдет.
Я дождалась почтальона на велосипеде и смело кинулась ему под колеса. Велосипед грохнулся набок, тут же примчались соседи, стали ругать почтальона, меня схватили на руки. Даже царапины на мне не оказалось.
И тогда я решила дожить до взрослости и рассказать всю правду о “счастливом детстве”. Всю правду, а не то сладкое вранье, которое сочиняют вместо этой правды взрослые.

Голубые ворота
Они стояли на въезде в село. Два огромных столба и деревянный полукруг над ними. Надпись на полукруге: “Ново-Николаевка”. Я уже знала: это не просто село, а поселок городского типа. На улицах я осторожно приглядывалась, не появится ли откуда этот самый городской тип: вихляющая походка, кепка надвинута на колючий опасный взгляд.
Когда мы ехали из города в Ново-Николаевку, где папа “поднимал сельское хозяйство”, столбы весело увеличивались в ветровом стекле машины, бойко мчавшейся по запорожской степи. В уютном тепле машины, рядом с родителями было совсем не страшно.
Это когда медленно идешь к тем же столбам, но с другой стороны, через весь поселок, и они постепенно вырастают, а ты одна-одинешенька, то на душе становится грозно и рисково. За ними уже нет ни домов, ни палисадников, ни односельчан. Столбы – это край земли. Я одна, мне пять лет, я маленькая, а столбы вырастают все выше и выше, вот уже почти все небо закрыли. Но я все равно иду.
Под ногами скрипит жужелица. Значит, это зима. Хозяйки сыплют на обледенелые тропинки золу из печей, чтобы идти было не скользко.
Маленькие корявые комочки и впрямь похожи на мелких жучков, потому, наверное, и жужелица.
Ну вот, дошла. Осторожно кладу руку на поверхность правого столба. Он притворяется обычной, нагретой зимним солнцем доской, к тому же еще и с облупившимися чешуйками голубой краски. Но вот сейчас я пройду под аркой – и на меня обрушится то ужасное, огромное и манящее, что люди неточно, буднично называют словом “простор”.
Все, я сделала шаг, столбы остались позади. Теперь я подхвачена, пронизана простором, во все стороны – лишь ровная степь, победно гудят провода на певучих столбах вдоль дороги да ветер перекатывает облака по небу туда-сюда, и нет на него управы.
Потом, много позже, я увижу и море, и горы, и облака в иллюминаторе. Но я уже не испытаю того жуткого восторга: тот мой первый простор был громадней.

Ольга МАРИНИЧЕВА