Этот поезд в огне… Размышление над повестью Виктора Пелевина

В никуда из ниоткуда

Тот, кто отбросил этот мир,

Сравнил его с желтой пылью.

Твое тело подобно ране,

А сам ты подобен сумасшедшему.

Весь этот мир –

Попавшая в тебя желтая стрела.

Желтая стрела, поезд, на котором

Ты едешь к разрушенному мосту.

то “письмо” “без адреса и адресата” было нацарапано на стене тамбура одного из восточных вагонов “Желтой стрелы”…

“Желтая стрела” – это аллегория человечества, его конкретизация. Это поезд, идущий из ниоткуда с Востока в никуда на Запад. Но расшифровать такую обратную гиперболу в двенадцатой главе (т.е. в первой: главы идут в обратном порядке) практически невозможно: речь, кажется, идет о событиях в обычном поезде. Такой сюжетный ход характерен для произведений Пелевина. Очень часто какая-нибудь невзрачная мысль, случайно брошенная фраза по ходу развития действия приобретают новый, определяющий смысл и заставляют читателя возвращаться к себе снова и снова. Так и в “Желтой стреле”. Только во второй половине одиннадцатой главы читатель осознает, что поезд – аллегория человеческого бытия, а действие происходит в той его части, которая кратко выражается словосочетанием “Россия девяностых”.

Приметы времени

Часть эта изображена изнутри и явно сатирически.

Например, тема деградации современной прессы, “высасывания из пальца” материалов, претендующих на сенсационность.

Другая больная реалия времени – секты – показана в повести достаточно широко. Наиболее ярким эпизодом, отражающим отношения автора к этой проблеме, является разговор Андрея со своим приятелем.

” -…Серегу видел недавно. Очень сильно изменился. Не пьет, не курит. Утризм принял.

– Это еще что?

– Это религия такая, очень красивая. Они верят, что нас тянет вперед паровоз типа “У-З” – они его еще тройкой называют, – а едем мы все в светлое утро. Те, кто верит в “У-3″, проедут над последним мостом, а остальные – нет”.

Гоголь конца двадцатого века?

Следующая особенность повести – типизация характеров персонажей. Не является ли такой подход продолжением гоголевских традиций? Возможно. В связи с этим несправедливо было бы не упомянуть роман Пелевина “Жизнь насекомых”, который, будучи вполне оригинальным произведением, основан на идее “Мертвых душ”. Но в “Желтой стреле” представлены не только типы мертвых душ – насекомых, но и типы людей, стремящихся освободиться от круга кармы, как говорят буддисты (по Пелевину – сойти с поезда).

Таков, например, Андрей – молодой человек, задумывающийся над тайной и смыслом бытия, “безбилетник” жизни.

Еще один характерный тип девяностых – философ в спортивном костюме (Хан), не пишущий диссертаций, не участвующий в научных дискуссиях, но следующий выбранной философии, развивающий и не старающийся популяризировать ее.

Из мертвых типов, представленных в повести, интересен тип обывателя – вечный, пожалуй, для всех народов и времен. Сосед Андрея по купе – человек традиционных и даже реакционных взглядов, сетующий на расхищение “народного богатства” и при первой же возможности присоединяющийся к этому расхищению.

Критический солипсизм

Но все эти реалии времени, типы – лишь облицовка. Основа же заключена в тех мыслях, которые автор хочет донести до читателя.

Ключ к этим мыслям – главенствующий в повести образ поезда, который, кстати, встречается и в других произведениях Пелевина (например, в романе “Чапаев и Пустота”).

Так как основой мировоззрения живых типов Пелевина является солипсизм – отрицание действительности окружающего мира, первенство Сознания над явлениями и процессами, происходящими в нем, то, если применить это к образу поезда, смысл человеческой жизни-смерти сводится к тому, чтобы “ехать в поезде и не быть его пассажиром; а потом, когда “Желтая стрела” остановится, просто сойти (или проснуться, так как во многих произведениях Пелевина “круг кармы” сравнивается со сном сознания). Да, вот только “Желтая стрела” никогда не останавливается! Остается искать пути выхода из поезда и придумывать способы его остановки.

Для многих эти поиски заканчиваются в бутылке или шприце, что Пелевин сравнивает с вылезанием на крышу поезда. Один из героев повести говорит об этом, что подниматься на крышу не только бесполезно, но, скорее, даже вредно, потому что там человек оказывается только дальше от возможности по-настоящему покинуть поезд…

Но какой же путь предлагает сам Пелевин? Он считает, что сначала надо прочитать “письмо”, заложенное в Сознании, и понять, что мы постоянно отправляемся в путешествие, которое закончилось за секунду до того, как мы успели выехать. И тогда для того, кто осознал это, поезд остановится, и можно будет сойти и услышать “сухой стрекот в траве, шум ветра и тихий звук собственных шагов” вместо бесконечного стука колес…

Правда же, оригинальный взгляд на мироздание?

Но все новое – хорошо забытое старое. Это утверждение можно отнести и к творчеству Виктора Пелевина. Ведь солипсизм зародился еще в XVIII веке. Но несомненным новшеством в литературе (да и в философии) двадцатого века, привнесенным Пелевиным, является то, что он в своих произведениях соединил в одну стройную мысль два абсолютно противоположных учения: солипсизм (поезд, сон сознания) и утверждение о всеединстве сознания (письма).

Пелевиным восхищаются и порицают, пытаются следовать указанному им пути и называют сумасшедшим. Но если в отечественной литературе появляются такие авторы, то рано говорить о вырождении русской культуры.

Алексей ТЕРЕХОВ