Есть у тучки светлая изнанка? Точка зрения

Летом текущего года под Санкт-Петербургом состоялась встреча президентов восьми мировых держав. «Великолепная восьмерка» ежегодно собирается на саммит по очереди у каждого участника мировой элиты. На этот раз хозяином выступал В.Путин. Накануне полномасштабного формата он встретился «тет-а-тет» с президентом США Джорджем Бушем. Отношения наших стран, по признанию представителей обеих сторон, хуже, чем когда бы то ни было за последние 15 лет. Прежнее «асимметричное партнерство», когда США «располагали и определяли», а России приходилось «предполагать и исполнять», нарушилось. Возникли противоречия, и в Стрельне российский президент не стремился их смягчить, а, напротив, сознательно пошел на обострение потенциально конфликтных тем и делал это публично в ходе ночных конференций для прессы. В Санкт-Петербурге оба президента поспорили о том, чья демократия сувереннее.

Картинка, которую описывал Василий Аксенов в своей ранней повести «Звездный билет», была как бы и из моей юности. В московском дворе мы, как и ее герои, собирались вокруг чемоданного патефона, где «придавленная в центре, чтобы не вспучиваться, перевернутым бокалом, крутится самодельная пластинка…». Поклонники джаза ловили и записывали звуки из эфира на программе «Голос Америки». Продукция подпольной индустрии распространялась музыкальной фарцой на пластинках, сделанных из рентгеновских пленок, под названием .

Антиамериканские настроения наблюдаются сейчас во всем мире: и в Старом Свете, и в Латинской Америке, не говоря уже об Афганистане, Ираке и Иране. Что касается России, то история наших отношений с Америкой знает разные периоды. Меня заинтересовал взгляд на эти отношения В.Аксенова – культового писателя, как принято теперь выражаться, который поселился в Америке, после того как в 1980 г. его выслали из СССР. Спустя два десятилетия он написал повесть «В поисках грустного бэби», где рассказывает о зарождении своей любви к Америке и о метаморфозах своего отношения к ней. Его ранняя проза 60-х годов (прошлого века!) печаталась в журнале «Юность». Тогда журнал переходил из рук в руки, зачитывался до дыр. В них обязательно присутствовал джаз. С него и начнем.

«Джаз на костях»

Картинка, которую описывал Василий Аксенов в своей ранней повести «Звездный билет», была как бы и из моей юности. В московском дворе мы, как и ее герои, собирались вокруг чемоданного патефона, где «придавленная в центре, чтобы не вспучиваться, перевернутым бокалом, крутится самодельная пластинка…». Поклонники джаза ловили и записывали звуки из эфира на программе «Голос Америки». Продукция подпольной индустрии распространялась музыкальной фарцой на пластинках, сделанных из рентгеновских пленок, под названием «Джаз на костях».

В своей, уже американской повести Аксенов вспоминает, что «кто-то первым записал песенку «Грустный бэби» на рентгеновскую пленку, и с тех пор среди теней ребер и альвеол уже поселилось откровение о том, что: «Every cloud must have a silver lining…» – «Есть у тучки светлая изнанка».

Когда провинциальному девятнадцатилетнему студенту случилось попасть в московское «высшее общество», он обнаружил американские радиолы, на которых двенадцать пластинок проигрывались без перерыва, он пережил потрясение: «А что это были за пластинки! Мы в Казани часами охотились на наших громоздких приемниках за обрывками этой музыки, а тут она присутствовала в полном блеске, да еще сопровождалась портретами музыкантов на конвертах: Бинг Кросби, Нат Кинг Кол, Луи Армстронг, Пеги Ли, Вуди Герман». В разгар холодной войны Соединенные Штаты и не подозревали, констатирует «провинциальный стиляжка», сколько у них поклонников среди правящей советской элиты.

Позже стали появляться и отечественные исполнители джаза. Аксенов задается вопросом: «Почему русские мальчики так страстно полюбили музыку столь отдаленной страны?» Может быть, предполагает он, отгадка как раз и состоит в ее отдаленности, почти стопроцентной недоступности? А возможно, «американская музыка придавала русскому мечтателю «лица необщее выражение», и рассказывает о морском офицере, флаг-связисте Балтийского флота капитане Колбасьеве. Россиянам имя его стало широко известно после отечественного кинофильма «Мы из джаза». В истории советского джаза еще предвоенной поры он был, отмечает Аксенов, самым крупным знатоком этой музыки, к его уникальной фонотеке в квартире на Моховой улице в Ленинграде обращались профессиональные джазисты. Следуя американской традиции, один из них написал для капитана Колбасьева пьесу «Блюз Моховой улицы».

Чекисты ленинградского НКВД отреагировали на это по-своему, в 1937 г. они арестовали и убили славного капитана. Но времена менялись. Аксенов пишет: «Комсомол из гонителя джаза превратился в его спонсора. При этом ставилось одно условие – играть «джаз с русским акцентом». Абсурд, потому что джаз без американских тем – это все равно, что «русская тройка без лошадей». С чем же связано гонение на эту музыку?

В те времена, объясняет советский диссидент, «джаз читался в контексте какой-то смутной свободы. Он был запретным плодом. Для одних – «играть и любить джаз было, кроме наслаждения, еще и сопротивлением. Для других – джаз был скорее сферой свободного духа». Что касается отношения к Америке, то, говорит писатель, до войны в народе, по сути дела, не было никакого ощущения Америки. Если говорить об американских настроениях в СССР во время войны, то возникло, пишет Аксенов, «стойкое ощущение Америки как страны сказочного богатства и щедрости».

Лично мне понятно, почему возникло такое ощущение. Воюющей России США оказывали материальную помощь. Она была разнообразной, но мне до сих пор памятны мясные консервы с этикеткой «Три поросенка». Невысокая эллипсовидная банка с красочной картинкой открывалась ключиком, прикрепленным к ее боку посередине. Ключик поворачивали так, чтобы на него накручивалась полоска жести вдоль корпуса банки. Докрутив до конца, ты получал две половинки емкости, наполненные розовой свиной тушенкой «со слезой». Аромат и вкус воздушной паштетной массы в те голодные годы потрясал. Не забыла я и соевое молоко, которое выдавали нам, детям. Предполагаю, что американцы присылали его в виде соевого порошка, который на месте заливали кипятком – получался напиток, напоминающий по виду и вкусу слабый раствор какао.

Вернемся к американской книге Аксенова, где он отмечает: «Встречи в Европе на волне победоносной эйфории породили идею о том, что мы, то есть русские и американцы, очень похожи. Если бы вы попробовали уточнить, в чем же мы так похожи, то в большинстве случаев ответ бы звучал так: «Они, как мы, простые и любят выпить». Далее он отмечает, что «десятилетия послевоенной антиамериканской пропаганды не поколебали этой уверенности в «похожести». Среди всех этих смутных послевоенных проамериканских настроений и массированной антиамериканской пропаганды возникла и возросла группа советских людей, подсознательно, эстетически, эмоционально и даже отчасти идейно устремленных к Америке». По оценке В.Аксенова, радиостанция «Голос Америки» и передаваемый в ее эфире джаз «был и в самом деле американским «секретным оружием». Так возникал в воображении нашего поколения, констатирует «комсомольский хиппи», немыслимо идеализированный, искалеченный, но и удивительно истинный, если говорить о каком-то астральном ее контуре, образ Америки.

На родине джаза

И вот Аксенов в Штатах. Теперь, став почти американцем, он «имеет возможность любым вечером без всякой спешки, без всякого ажиотажа отправляться погулять по джазовым местам». Его уже не поражает, что «эти суперзвезды играют здесь запросто в маленьких кафе, и здесь никто их не окружает, задыхаясь от восторга, как это происходит в Восточной Европе и в России…».

Узнав, что он из Советского Союза, черный музыкант стал рассказывать, как был в России. Еще в аэропорту его встречали джазовые музыканты и фэны: «О, Боже Всемогущий, они нас всех знали по именам, знали, кто с кем и когда играл, названия наших альбомов, даты выпусков, все клубы, в которых мы когда-либо играли, они и про других лабухов спрашивали, поверьте, они больше знали о джазе, чем мы сами. Среди них были парни из Сибири, прилетели нас слушать – воображаете? – и одна девушка даже из Ташкента. Чудо из чудес, все они говорили по-английски, так что нам и переводчики не требовались. Они нам принесли цветы, а один даже вынул из кармана бутылку и пустил по кругу, чтоб все сделали по глотку. Русские – такие кисы…».

Вряд ли он имеет в виду физическую красивость или кошачью гибкость нашего народа, подумал я, скорее всего его теплые душевные качества.

Музыкант вернулся на сцену, бурно взялся за клавиши в своем, как сейчас говорят, фанкующем стиле. Кончив свою программу, он вернулся к нашему столу. Мы вспомнили, что неподалеку в пиано-баре играет его русский коллега Борис, такая же, как мы все, эмигрантская сволочь.

В России Борис был заядлым авангардистом, но играть свой авангард там он не мог. Слушателей было навалом, спрос явно превышал предложение, но власть авангард не поощряла. Здесь власти наплевать на авангард, однако здесь предложение превышает спрос, своих авангардистов навалом. Приходится Борису играть популярные мелодии, создавать для посетителей бара приятственный фон. Неплохо, в общем-то, зарабатывает. Едва мы вошли и увидели его огромную полуседую шевелюру, как Брайант воскликнул: «Я его знаю, фолкс! Это один из тех, кого мы тогда встретили в России, один из симпатичных кис!».

Они обменивались джазовыми воспоминаниями, отметив, что «джаз каким-то образом умудрился не подчиниться требованиям дурного вкуса, тогда как рок почти полностью адаптирован развязной, немытой толпой. Джаз, между тем так и не став достоянием плебса, скромно живет в стороне от этой толпы, и для нас, беглецов с Востока, как ни странно, он часть нашей восточной ностальгии».

Первые впечатления

– Уехать из России в Америку? Из одного ада в другой? Да вы, дружище, не понимаете происходящего, – говорит мне немецкий писатель на курорте Кортина-д’Ампеццо, куда меня пригласили в связи с переводом на итальянский моего романа «Ожог».

Это было неожиданно, отмечает Аксенов, для меня существовал культ Америки, возникший благодаря его стихийной, поначалу совсем неосознанной антиреволюционности. Мы подсознательно отказывались видеть в революции некий очищающий вселенский потоп, потому что вместо очищения он приносил столь же кровавый, сколь и тоскливый быт сталинщины.

И вот первые впечатления на американской земле. Тысячи советских эмигрантов, оказавшись в Америке, пишет Аксенов, испытали жестокие разочарования. Прошло немало времени, прежде чем русские научились не удивляться тому, что динамичный, цветущий район города может соседствовать с кварталом маразма и гниения, что из массы улыбающихся вежливых людей вдруг может выйти ублюдок с ножом. Многие русские не могли понять сути вооруженного грабежа. Иные при виде направленного на них пистолета поднимали возмущенный шум и получали паническую пулю. Иные атаковали в ответ и обращали непривычных к такому обращению бандитов в изумленное бегство.

Русских эмигрантов ошеломила неожиданность феномена американской скуки. Скука – это была последняя вещь среди их опасений, если это слово вообще приходило в голову. Люди в роскошном и полном чудес городе Ангелов (Лос-Анджелес – Калифорния, Голливуд, Сансет-бульвар…) вывешивают на своих домах предупреждения armеd response (грабителям будет оказано вооруженное сопротивление). Перед ними замкнутый круг: они избегают гулять по ночам, опасаясь нападений, потому что пустынные улицы – соблазн для преступников. Открытых кафе в Лос-Анджелесе нет (а где им быть, как не в Калифорнии с ее климатом), люди сидят во мраке в закрытых ресторанах, будто заговорщики, а гуляют только между кинотеатрами Вествуда будто по тюремному двору.

Еще одно «неожиданное и щекотливое обстоятельство» отмечает Аксенов: «Из Советского Союза американцы представлялись нам «гражданами мира», полиглотами, космополитами. В реальной жизни они оказались в большей мере замкнутыми на своей стране, на американской планете». Почему такое происходит в стране, которая «населена великим множеством народов, здесь-то и расцветать космополитизму, однако все эти выходцы, беглецы, перемещенные лица становятся американцами еще до того, как получают американское гражданство». Автор признается в том, что «я и сам ловлю себя на довольно быстрой американизации вкусов…».

Он даже выдвигает свою версию природы ностальгии: «тоска по родине», возможно, во многом биохимическая проблема. Мы не просто в Америке. Мы за океаном. Меняется (пусть ничтожно, но меняется) состав воды, воздуха, земли, травы, листвы – и далее – хлеба, молока, масла. В ностальгическом катаклизме, возможно, немалую играет роль биохимия» Чем это не проблема для современной науки?

Цивилизованная деревенщина

Аксенов отмечает одно явление, о котором я до него не слышала: «Среди американской публики, да и вообще западной публики, распространился страннейший снобизм. Если она чего-нибудь не знает, то это как бы означает, что это «чего-нибудь» просто еще недостаточно сильно, хорошо, примечательно, чтобы пробиться к просвещенному мнению». Он задается вопросами: почему эту странную Америку нужно завоевывать? Почему она не должна увлекаться, скажем, балетом, а балет должен понравиться ей? Почему не она, деревенщина, должна тянуться к классической музыке, а классическая музыка должна тянуться к ней?

Он отмечает «ущемленное европейское самолюбие», которое рождает «ксенофобический кризис», столкновение европейской и американской деревенщины. Европейцы политкорректны, поэтому свои ксенофобские настроения у них именуются «сопротивлением культурному американскому империализму». Российские идолопоклонники «американского кошелька» гнобят свой народ за неприятие американских «ценностей». Эти «ценности», судя по материалам отечественных, так называемых свободных СМИ, исключительно высшей пробы, что касается наших ксенофобских настроений, то они свидетели, на их взгляд, нашего «дикарства», которое требуется срочно ликвидировать, обучая российское население толерантности. Очень старательно ими создается образ России не очень привлекательный.

Узнаем у Аксенова, какой образ имеет Россия у самой интеллигентной части американской молодежи – студентов университета? В его эмигрантской жизни была такая возможность прочитать курс русской литературы в одном из американских университетов. Он выяснил, что они имели о нашей словесности, хотя смутное, но все-таки какое-то понятие. Если объяснить коротко, то они воспринимали нашу литературу, как калеку.

Мне важно было показать, пишет Аксенов, что в литературных событиях России трех последних десятилетий кипела такая страсть, какую здесь и не видели. Вот основные вехи его семинара «»Существование равняется сопротивлению»: 1956 год – альманах «Литературная Москва», бунт против литературного сталинизма. Пастернаковский кризис. Первая Нобелевская премия. Противостояние «Нового мира» и «Октября» как отражение духовной борьбы шестидесятых годов. Возникновение журнала «Юность», молодая проза и ее развитие до открытого антиконформизма. «Поэтическая лихорадка», суперзвезды поэзии, Магнитиздат, советские барды, «человек с гитарой» как символ сопротивления. Солженицынский кризис, вторая Нобелевская премия. Изгнание Солженицына, исход писателей, последующие высылки. Самиздат и тамиздат. Альманах «Метрополь» как последняя попытка прорыва через идеологические надолбы. Эмиграция.

Позднее, отмечает лектор, снобистская улыбочка как-то естественно испарилась. Ребята вдруг поняли, что в самом деле они невежды, впрочем, они в этом не виноваты: ведь не знать современной русской литературы – это все равно что не знать литературы американской.

В то же время и профессор Аксенов проникся к ним уважением – его поразило, «с какой скоростью они проходили материал». Он не единственный из русских преподавателей, кто это подметил. Например, список рекомендованной литературы по предмету, рассказывает мой знакомый, читавший в Массачусетском институте курс по генетике, был проработан американскими студентами к следующему занятию, в то время как российские студенты эту литературу чаще всего вообще игнорируют, ограничиваясь лекционным материалом. Что касается курса русской литературы, то, продолжая свой рассказ, Василий Павлович останавливается на дискуссии, тема которой довольно «веселая»: «Есть ли будущее у русской литературы?»

Его студенты – молодые американцы из среднеатлантических штатов – спорили три часа напролет: «У всех был чрезвычайно умный и позитивный вид, а я все время спрашивал себя: неужели не возникнет? Все-таки возник! Такова, видимо, природа предмета, что не мог не возникнуть. И в конце концов в кондиционированном воздухе американского университета появился метафизический душок. Вскочил южанин Мэтью Эл и сказал, что, по его мнению, русской литературе необходимы репрессии! Без угнетения, без страдания она лишится свежести и выразительности, перестанет быть в традиционном понимании «властительницей дум».

Преподаватель реагирует: «Что будем делать с этим Мэтью? Выгоним из класса?» «Дайте ему подумать, дайте ему подумать!» – послышались голоса.

«Мэтью с минуту постоял в задумчивости, а потом сказал, что снимает свое предложение. Русская литература и без советских закрутчиков всегда находила свои внутренние репрессии и страдания. Именно они дали ей место в мировой культуре, куда она со временем рано или поздно должна вернуться».

Ипостаси американской реальности

Свой четырнадцатый по счету роман Аксенов написал в Вашингтоне по-английски, а потом уже он был переведен на русский под названием «Бумажный пейзаж».

В романе он сравнивает две бюрократии – советскую и американскую: советский бумажный поток оказался ручейком в сравнении с американским. Если в СССР одна лишь государственная бюрократия, то в США – множество разных бюрократий, которые и обрушивают на человека несметное количество бумаги.

Советская государственная бюрократия неповоротлива, плохо оснащена, процесс изготовления бумаг громоздок, отвратителен не только получателям, но и производителям. Американская бюрократия моложе русской, оснащена компьютерами, энергична и, кажется, очень довольна собой.

Поначалу система американских налогов и списаний в ее запутанности и сложности показалась герою едва ли не идиотской. Позже он понял, что эта система стимулирует инициативу, заставляет людей то тратить, то зажимать деньгу, то выискивать всяческие лазейки (фирмы, которые помогают гражданам получше увиливать от налогов, дают о себе рекламу на ТВ), то жертвовать на благотворительность, то начинать какое-нибудь предприятие, то сворачивать; то есть эта система как бы обеспечивает постоянное впрыскивание энергии в камеру внутреннего сгорания национальных финансов, иными словами, эта система рассчитана вовсе не на таких лопухов, как приехавший из Советского Союза налогоплательщик. Он обнаруживает, что все вовлечены в финансовый метаболизм этого общества. Среди разительных несходств советского и американского обществ находится отношение к трате денег. Там трата денег, щедрые покупки, скажем, или гульба в ресторане всегда являются чем-то не очень пристойным, каким-то щекотливым делом, здесь трата денег – почтенное и общественно полезное занятие.

Среди еще более разительных различий находится информация об экономической жизни. В Америке ежедневно в газетах и по ТВ мы видим реальные цифры подъемов и падений, а колебания этой таинственной биржи как бы отражают движение могучей неплановой, то есть как бы хаотической, экономики.

То, что очаровывает в Америке

Число последних превышает, по мнению Аксенова, число первых, то есть разочарований, и значительно. Русский эмигрант, особенно на первых порах, попадает, например, под грандиозное очарование еды. Это не значит, что он оказывается в плену американской кухни, каких-либо изысков вроде «тибон стейк» с абрикосовым вареньем, початком кукурузы, куском арбуза, соперничающим с куском ананаса под соусом «тысяча островов», он просто очарован изобилием и разнообразием имеющихся в наличии пищевых продуктов.

Только разобравшись и освоившись в мире изобилия, эмигранты вспоминают о деликатесах русской кухни, критикуют американцев за недостаток гурманства и выискивают в американских лавках настоящий творог и настоящую селедку. Потом уже начинают считать калории.

Очаровывает, вернее, просто восхищает у американцев отсутствие брезгливости к ущербному телу. Забота о калеках, о стариках – уникальное свойство нации. Церкви всех существующих на земле религий Аксенов тоже относит к грандиозным американским очарованиям.

К числу непреодолимых и почти неоспоримых очарований относится природная красота Америки. Дважды пересекая страну на машине, он обратил внимание на разнообразие и сохранность этих красот. Поражает малозаселенность материка, даже его восточной части. Северная Пенсильвания напомнила путешественнику нашу Сибирь, где на протяжении пятидесяти миль не встречается ни одного дома. Берусь утверждать, пишет Аксенов, что Америка меньше заселена и уж гораздо меньше загрязнена, чем Россия в ее европейской, кавказской, среднеазиатской и южносибирской частях.

К очарованию американского пейзажа он относит и открытость американских границ. Об американском населении можно сказать, что оно очень приветливо. В России преобладают сумрачные лица, что неудивительно. В Америке до сих пор царит улыбка. Если человек не улыбается, его могут спросить: «Что-то случилось (What’s wrong)?». Иные мизантропы утверждают, что американская улыбка формальна. В этих случаях автор вспоминает слова своей матери, которые были сказаны в ответ на подобное утверждение в адрес французов: «Лучше формальная любезность, чем искреннее хамство».

Социальные проблемы США

У Америки, считает автор «Грустного бэби», есть много недостатков (иногда они вдруг оборачиваются достоинствами), есть и достоинства (иной раз они оборачиваются вздором), но социалистические начинания в этой стране очень быстро приводят к загниванию. Они противоречат основной американской идее романтического неравенства.

Одна из главных общественных проблем, «головная боль» Соединенных Штатов Америки – наличие нищеты и убожества. Как она решается? Динамично развивающееся общество борется за своих бедных гораздо более сложными и многообразными путями, чем иногда предлагается в России: отобрать у богатых излишки и распределить среди бедных. Американцы понимают, что таким путем убожества не ликвидируешь. Отнятого надолго не хватит. Допустимый уровень бедности соприкасается с чувством человеческого достоинства. Экономическое неравенство в присутствии человеческого достоинства – вот о чем, собственно говоря, следовало бы вести речь. Не против богатых, но за бедных – таков, кажется, смысл современной экономической справедливости.

Клуб американских миллионеров, если можно так сказать, – это сердцевина процветания в этой гигантской стране. По мнению писателя, социальная демагогия проваливается в обществе, где каждый хочет стать миллионером, где неравенство вызывает снизу не желание отнять, а желание подняться выше, получить и потратить больше. Любопытно, что, вступив в эру новой технологии, общество потребления предлагает новую форму равенства, основанного не на марксизме или других социальных теориях, а на практике современной торговли.

Завершая небольшую экскурсию по Америке с помощью романов Аксенова, я благодарю «тучку», которая повела русского писателя в заокеанские дали и вдохновила рассказать о повседневной жизни мирового лидера. Светлую изнанку этой тучки я увидела в том, что «мальчики и девочки из американских пригородов, которые могут быть без риска преувеличения названы страной массовой роскоши и благоденствия, узнали о жизни прежде им полностью неведомой страны». Благодаря лекциям русского эмигранта теперь вместо туманного и пугающего пятна, именуемого Россией, «перед ними открылась картина сложной духовной борьбы, сопротивление человеческого достоинства тоталитарному нахрапу». Мы же, его бывшие соотечественники, узнали, в чем наша несхожесть с Америкой. Для ее жителей самым важным является feel rich – чувствовать себя богатым. Нашему народу чужд этот дух. Что же касается такого источника богатства, как торговля, издревле существовавшая между людьми, то сегодня она привела к конфронтации России с Америкой. Нынешнее похолодание в отношениях с Западом, и прежде всего с Америкой В.Путин в интервью зарубежным корреспондентам оценил как объективный процесс. В 90-е годы, сказал он, ввиду экономической слабости России возникла целая система каналов влияния на российскую внутреннюю и внешнюю политику. Последние три-четыре-пять лет Россия экономически окрепла и не намерена мириться с подобным влиянием. В качестве конкретного примера Путин назвал заявление вице-президента США Дика Чейни об «энергетическом шантаже», который Россия якобы применяет к своим соседям. Наш президент прокомментировал его так: «Вся истерия, которая была связана с поставками газа на Украину либо со строительством Северо-Европейского газопровода, была направлена на обеспечение американских экономических и политических интересов в Европе. И молодцы они, что так настойчиво и эффективно умеют отстаивать свои интересы».

Это в традициях России – благодарить своих учителей. Вспомним Петра I, который поднимал за шведов заздравный кубок под Полтавой. Хотелось бы только, чтобы россияне не платили такой высокой ценой за эти уроки, а российская интеллигенция перестала бы слепо поклоняться всему чужестранному. Если Аксенов показал нам снобизм интеллигенции Запада, назвав ее цивилизованной деревенщиной, то низкопоклонство нашей интеллигенции перед Западом тоже не говорит о ней хорошо. Немного надо ума, чтобы считать все отечественное дурным. Помочь Отечеству настойчиво и эффективно отстаивать свои интересы, как это умеют делать американцы, – вот сегодняшняя задача, стоящая перед творческими людьми России. При этом любой психолог скажет, что добиться от воспитанника больших успехов нельзя, постоянно его хуля. Важно указывать на его достоинства и, опираясь на них, преодолевать конкретное неумение в намеченной области.

Об этом же свидетельствовал наш гениальный химик Менделеев, командированный русским правительством в заокеанскую державу. Прибыв туда 4 июля 1876 г. – в день, когда страна отмечала столетний юбилей независимости Северо-Американских Соединенных Штатов (САСШ), – он знакомится с разными сторонами их жизни. Считает своим долгом посетить также природную достопримечательность американского континента – Ниагару. После поездки за океан он отмечает: «Природные богатства Америки громадны, люди там живут, надо сказать прямо, прелестные, симпатичные, простые, с энергией, образцы развитого индивидуализма. …Америка представляет драгоценный опыт для разработки политических и социальных понятий. Людям, которые думают над ними, полезно побывать в Соединенных Штатах. Это поучительно».

Что же касается цели его служебной командировки, то она была связана с разразившимся в 1875 году в России нефтяным кризисом. Работая в комиссии по нефтяным делам, Дмитрий Иванович предположил, что истоки отечественного кризиса лежат за океаном. США были тогда главным поставщиком нефти, цены на нее складывались именно там. Ему предоставили возможность разобраться и направили в США. Ученый утвердился в своем мнении и в течение последующих 13 лет давал правительству рекомендации по организации нефтяного дела в России. В своих предложениях он больше руководствуется интересами, насущными для будущей судьбы нефтяного дела в стране, чем интересами нефтяных заводчиков. Что и подтвердилось в жизни. К началу ХХ века Россия потеснила на мировом рынке американцев. В 1901 г. на долю России приходился 51% мировой нефтедобычи.

Относительно демократии Дмитрий Иванович выразился так: «Америка показала изнанку всеобщей подачи голосов, которая в руках беззастенчивых политиканов превратилась в средство для обделывания своих делишек. В теории, в идеале избранник должен быть доверенным лицом большинства, на самом деле сплошь и рядом в Америке власть попадала в руки избранников меньшинства, иногда очень скудного. Но меньшинство это представляло организованную силу, тогда как большинство было подобно песку, ничем не связанному. Такое большинство политикан считал не более как стадом для сбора голосов». Что мы и наблюдаем в сегодняшней России.

Своей стране русский гений желал «богатства не меньшего, чем в США». Но в отличие от американцев, которые, на его взгляд, придают материально-деловому достижению богатства большое значение, чем бы следовало, богатство надобно народу для того, чтобы духовные его стороны могли самостоятельно развиваться, не подавляемые материальными нуждами, ибо богатство в идеале есть только средство, а не цель».

Можно сказать, что в лице Д.Менделеева мы имеем образец самоотверженного служения великого интеллекта стране, ее благосостоянию.