Запретное лето

От редакции

В конце октября депутаты Государственной Думы единогласно приняли в первом чтении поправки в законодательство в части запрета пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений. Их авторами выступили почти 400 депутатов во главе с председателем ГД Вячеславом Володиным и руководителями всех фракций.

Закон предполагает административную ответственность за пропаганду ЛГБТ, педофилии и смены пола, в том числе в СМИ, книгах, Интернете, рекламе и кино. Так, контент о гомосексуальности можно будет предоставлять в Сети только с помощью специального кода, подтверждающего возраст пользователя.

Многие полагают, что одной из причин для обсуждения этого закона косвенно стал скандальный роман «Лето в пионерском галстуке» Елены Малисовой и Катерины Сильвановой и его продолжение «О чем молчит Ласточка». История о двух влюбленных юношах, пионере и вожатом, столкнулась с критикой со стороны писателя Захара Прилепина и режиссера Никиты Михалкова, против книги началась массовая кампания. Кроме того, в аббревиатуре «ЛВПГ» в названии книги многие увидели отсылку к аббревиатуре «ЛГБТ». Алексей Докучаев, генеральный директор издательства Popcorn Books, выпустившего книги, был внесен Минюстом в реестр иностранных СМИ, выполняющих функции иностранного агента.

«Учительская газета» – пока это не запрещено окончательно – решила прочитать романы и попытаться разобраться, почему они стали не просто бестселлерами, но и локальным культурным явлением, вызвавшим небывалый общественный резонанс.

Второй том дилогии соавторов Катерины Сильвановой и Елены Малисовой «О чем молчит Ласточка» (2022) возродил интерес к первой книге, вышедшей год назад, – «Лето в пионерском галстуке» (2021). Напомним, в «Лете…» действие происходит в пионерлагере конца 80‑х, где между вожатым и его подопечным-хулиганом возникают романтические чувства. Второй том – два­дцать лет спустя – повествует уже о взрослых, осознанных отношениях двух героев и о трудностях, которые ждут их в неидеальном мире свободы.

История знает случаи, когда якобы проходная вещь впоследствии вызвала бурный читательский ажиотаж, так было с книгой Толкина «Хоббит». У этого феномена нет рационального объяснения. Роман, найденный критиками подростковым и «близким к чтиву», неожиданно обрел так называемую массовую популярность, и мы задаемся вопросом, почему. Сыграло ли ключевую роль представление о книге как о некоем скандальном, на грани приемлемости, произведении? Или, напротив, социальное поле претерпело в последнее время изменения, благодаря которым маловостребованный роман неожиданно превратился в своего рода запретный плод?

«На сцене справа стояло пианино, а в центре – бюст вождя пролетариата. От досады Юрке захотелось разбить голову Ленина об пол, чтобы разлетелась вдребезги, но он попытался успокоиться и отдышаться. Подошел к Ильичу, облокотился, приник лбом к холодной лысине и грустно так посмотрел на Володю».

Миллениала трудно тронуть или смутить. Он пережил десакрализацию советских идеалов и шок родителей по этому поводу, прочел Виктора Пелевина и Владимира Сорокина. Он сделал селфи в таких местах, о которых его предки никогда не слышали. Получил доступ к одноразовым благам, большому кинематографу, политической эклектике, раскрасил себя черным маркером, осудил Эриха Фромма за близость к Гитлеру, а Карла Маркса – за сухость и неоднозначную биографию. Он увидел мир своими глазами – и ему стало скучно. И потому, конечно, мы недоумеваем, что так привлекло пресыщенного демократическими ценностями человека в довольно простой книге о бунте с линейным сюжетом.

Дюма сказал: «Свобода есть потребность заключенного», но для того, чья юность пришлась на благополучное время 2000-2010‑х годов, важнее другие ценности, например комфорт или качественное образование. Какой смысл разрушать то, что уже и так разрушено, и отстаивать то, что уже есть? И все же, как заметили критики, резонанс создала пересмотренная проблема психологического роста, вневременная и внеконтекстная, на которую, как на вечную больную мозоль, наступили «авторки».

Несмотря на знак «18+», произведение кажется куда больше адаптированным к старшеклас­снику, если бы не обилие «материально-телесного низа», оно могло бы еще расширить аудиторию. Выросшая, по признанию «авторок», из культуры фанфиков, по стилю, сюжету и оформлению «декораций» дилогия ближе к международному наследию аниме, нежели к советской традиции. Одним из источников своего труда писательницы называют знаменитый роман Вулицер «Исключительные», но в действительности юношеский кампус, мини-модель общества, фигурирующая как театр действий, уже практически архетип.

Книга Вулицер акцентируется на профессиональном становлении героев, корнях их творчества и кампусной культуре как уникальном мире рождения идей, а значит, будущего. Идеалистический роман Малисовой – Сильвановой проще по концепции.

Рожденные на рубеже 80-90‑х, писательницы не застали того времени, о котором принято вспоминать у мэтров старшего поколения, отсюда основные отличия. Не личный опыт, а реконструкция, не автобиографическое, а историческое видение, не реализм, а условная достоверность. Как в сериале или приключенческом романе, в избранное время-пространство встраиваются сюжеты и тип восприятия, не столько свойственные эпохе, сколько осовремененные. Герои – гибрид элементов прошлого и представлений настоящего. Поведение персонажей спорно для их эпохи и возраста. Например, навык манипулирования собеседником и применение «психологических качелей» редко присутствуют в таком сформированном виде у контингента детского лагеря.

Позднесоветское и постсоветское пространство собственной юности мы встречаем в романах Архангельского и Варламова, Идиатуллина и Сенчина. В реконструкции белых пятен, ностальгической ноте и переоценке былого у нас недостатка нет. Однако дилогия Сильвановой – Малисовой – нечто иное. Это не столько вздыхающий реализм, автопутешествие в прошлое, сколько избранные декорации для нужной постановки. Девушки уже обвинялись в недостаточной художественности фона. В самом деле, большая проза – это прежде всего стилистика, а потом уже интрига. Интрига, как говорится, и в детективе есть.

Бунт перетряхивает старое, проверяя на прочность евтушенковскую «гнилую стену» и аксеновскую «сталинскую трубку» – это закономерный и необходимый процесс развития и роста. Но недостаточно одной борьбы с прошлым, нужно что-то создавать на освобожденном месте. Этому посвящен второй том. Если первый про ниспровержение – опустевшей идеологии, псевдоавторитетной системы, фальшивой нравственности, пуританской сексуальности, то второй как раз о том, сколь трудно заполнить очищенное место чем-то лучшим. Человеческий фактор – и дегустация стала запоем, свобода – прострацией, широта мира – бездомностью, успех – иллюзией. Из одной клетки, несвободы стареющей социалистической системы, герои попадают в другую – в ложную свободу демократии, к которой оказываются не готовы, как индейцы были не готовы к дарам Колумба. Главный вызов книги – дилемма удобной несвободы/неудобной свободы – ведет нас от отечественной почвы и реализма к общечеловеческим вопросам и психологизму.

Герои, выйдя из замкнутого мира, не остаются прежними, не становятся теми, кем могли бы стать. Любовь может закончиться, не закончиться, а может перестать быть ценностью. Юра превращается в среднеуспешного немецкого композитора, эгоистичную, сложно­управляемую, подчиненную своему творческому даймону зрелую личность. В нем не остается того мальчика, которого с ностальгическим отчаянием двадцать лет спустя ищет в нем Володя. С последним не происходит трансформации роста, имаго его надломленного, но внешне успешного существа до сих пор обитает в мире юности, в его ориентирах. Володя и почти в 40 – очень хороший, любящий и жертвенный, но несформировавшийся, зависимый, застрявший в несуществующих реалиях субъект. Проблемы героев наивно сводить к мысли, что, сохрани они свою неуместную для советских лет дружбу в сложные годы перестройки, все было бы иначе. Даже любовь не может изменить все.

Позднесоветская система, представленная пионерлагерем «Ласточка», пародия на самое себя: воспитанники балуются с бюстом Ленина, лозунги приобретают двусмысленность, постановка о войне чуть ли не окарикатуривается. Если и остались там идейные люди, то идея у них теперь другая – социальный лифт. В героях есть нечто обобщенное: начальница лагеря – внутренне пустая функционерка, вожатая Ира Петровна – хорошая девушка «с энтузиазмом», ее товарищ Володя – карьерист и перфекционист, куратор другого отряда Елена – человек свободных взглядов. Сюда же добавляются хулиган и ниспровергатель устоев Юра, «правильница» и ябеда Маша, болтливая пустышка Женя. Главные герои персонифицированы чуть больше, у них прописанные биографии, отражающие эпоху. Два типажа – сильная, самобытная, выступающая из своего времени личность (Юра) и умная, тонко чувствующая, но надломленная и психологически слабая фигура (Володя) – организуют смысловой центр. По законам романтического жанра иронический план уравновешивает лирический.

Думаю, настоящая проблема Малисовой и Сильвановой – сильные конкуренты. После «Маленькой жизни» Янагихары планка поднялась, читатель уверен, что роман – нечто большее, чем трогательный фанфик. Весь мир не имеет значения, пока герои обсуждают чувства на протяжении 500 страниц, и все заканчивается неотвратимым хеппи-эндом, даже если у одного персонажа трудности с веществами, а у другого – с аутоагрессией? Инфантилизация героев демонстрирует невыгодные контрасты с прозой Янагихары, персонажи которой при близком сюжете второй книги избежали части проблем роста и являются зрелыми личностями. Герои Малисовой – Сильвановой не успели вырасти в самих себя, не автономизировались, в том числе от старой культуры, которую отрицают. Им страшно, холодно, темно, у них истерика, неустойчивая жизнь, родительский капитал и огромный протестный потенциал, подавленный в случае Володи. Как это отличается от героев Янагихары, состоявшихся личностей, которые достойно живут и без спектакля умирают. Никто не обязан быть героем, но на фоне героя инфантил проигрывает. Таким образом, на первый план выходит не то, о чем все говорят, а то, о чем молчат.

Иван ЖУКОВ

Елена Малисова, Катерина Сильванова. «Лето в пионерском галстуке» и «О чем молчит Ласточка». – М. : Popcorn Books, 2021-2022.