Эпоха Айзермана. О вере, стыде и русской словесности

На его долю выпало немало испытаний – война, разруха, брежневский застой и горбачевская перестройка. Они не сломили его, скорее закалили. Он всегда говорит то, что думает. И делает то, что считает нужным. Честный и бескомпромиссный. Максималист и романтик. Лев Айзерман пришел работать в школу в 1952 году, помнит, с каким волнением слушал выступление Сталина. И до сих пор не мыслит свою жизнь без уроков, без литературы, а главное – без учеников. Они вдохновляли его на статьи и книги, давали силы и желание работать…

Лев Соломонович Айзерман родился в московской учительской семье, где всегда много читали и много размышляли, обсуждая прочитанное. Айзерман не только помнит все до мельчайших подробностей, но и обладает уникальным свойством анализировать и сопоставлять, давать оценку и делиться впечатлениями сорока- и пятидесятилетней давности. Он помнит начало войны и помнит радость Победы.- Мне было тринадцать лет, когда в июле 1941 года нас, детей, везли без родителей на пароходе в эвакуацию. Этот путь закончился в детском доме города Вольска. Где-то около Казани я проснулся от страшного крика. Оделся и вышел на палубу. На наш пароход грузили мобилизованных. Их провожали, как покойников. Я не понимал тогда в полной мере смысла того, чему стал свидетелем. Но крик этот слышу всю жизнь. Как и крик ликования, звучавший на Красной площади 9 мая 1945 года… Это сейчас можно издеваться над строками Маяковского, где «каплей льешься с массами», я рад, что «этой силы частица». Дескать, все это совковое, отрицающее индивидуальную самобытность. Тогда, 9 мая, это было пережито как величайший миг жизни.- Лев Соломонович, ребята наверняка задавали вам вопросы, как вы жили тогда.- Да, лет пятнадцать назад меня спросили на уроке: «Вот мы постоянно слышим про тоталитаризм. А что это такое? Вы ведь жили в это время. Как это было на самом деле? Вы все понимали, но вели себя как надо? Или ничего не понимали и верили во все, что было?» Так вот мгновенного прозрения не было. И тем, кто сразу прозрел и тут же под телекамерами сжег партбилет, я не верю. Я вступил в партию в 1955 году, когда уже чувствовались веяния «оттепели» и когда казалось, что начинается иная жизнь. Бабушка моего одноклассника охлаждала нас: «Не торопитесь. Все еще вернется на свои места».- Я знаю, что вы собирались поступать на философский факультет МГУ. Не жалеете, что не попали в философы?- Я не то что не жалею, а благодарю Бога, что так произошло. У меня была золотая медаль. Меня спросили на собеседовании, сколько основных мыслей в таком-то выступлении Сталина. Я назвал три, мне сказали: «Как, вы поступаете в МГУ и не знаете, что мыслей этих шесть?!». Я тогда тяжело переживал, отдал документы в педагогический институт и поехал в пионерский лагерь вожатым. Советская школа была построена по лекалам гимназий, там преподавали логику и психологию. Поэтому на факультете русского языка и литературы было принято решение об открытии отделения логики и психологии. Если бы попал на философский факультет, то стал бы преподавателем марксизма-ленинизма. С моим ироничным характером неизвестно, к чему бы это привело.- Чем принципиально отличалась советская школа от современной?- Сейчас 98 процентов выпускников идут в вуз. Мы движемся ко всеобщему высшему образованию. Когда я оканчивал школу, в вуз шли около 20 процентов. У нас была нацеленность на высшее образование, не было никаких репетиторов. Стремление к учебе у нас было сильнее. И было огромное жизненное чувство ответственности. Мы жили с ощущением причастности к тому, что живем в великой стране. Школа тогда была вторым домом, совсем иное отношение было к школе у учеников. Образование было в Советском Союзе тем, что сегодня называют социальным лифтом. Возможностью выскочить, реализовать себя.Современные дети более информированные, лучше знают языки, у них есть возможность читать любые книги, путешествовать по миру, особенно у москвичей. Пугает их неспособность анализировать художественные произведения. Они не могут дать оценку простейшим жизненным ситуациям. Интернет уничтожил культуру медленного чтения, а именно медленное чтение заставляло ребенка думать. Все впопыхах, в результате какие-то вещи пропускаются, не видятся. Школьники перестают понимать элементарный текст.- Вы стали учителем в очень непростое время, чувствовали ли вы тогда его гнет на себе?- Я пришел в школу в страшное время. Это была агония сталинского режима. Вскоре после моего прихода в школу началось «дело врачей». Атмосфера была погромная. Но я входил в школу и попадал в иной мир, где ничего не говорило о страстях, которые бушевали за стенами…- Как удалось сохраниться духовно, не сломаться?- Формировало душу другое. Даже в самые бесчеловечные годы человеческая составляющая всегда была в нашей жизни и постоянно чувствовалась. Напомню, что в 37-м во время всесоюзной переписи населения половина отвечавших на вопросы переписного листа сказали, что они верующие.Разбирая архив кабинета литературы Института усовершенствования, я нашел машинописную копию сочинения на аттестат зрелости 1948 года, написанного моей подругой из женской школы. Незадолго до того мальчик, которого она любила, был расстрелян за участие в организации «Месть за родителей». Сочинение она писала на тему «Всемирной надеждой стала советская наша страна». Раскрыла широко и полно, не раз обращаясь к великому Сталину. Могу засвидетельствовать: это было написано честно, не в борьбе за золотую медаль. Нечестно множество сегодняшних выпускников пишут эссе на ЕГЭ по русскому языку… И тем не менее на то, чтобы выдавить из себя схемы и схимы, догмы и трафареты, стереотипы и штампы мышления и чувствования, чтобы научиться думать и видеть мир во всей сложности, многоцветности, объемности, противоречивости, ушли годы и десятилетия…- И когда вы начали прозревать?- Первая маленькая трещина в монолите моего абсолютно советского мировоззрения появилась еще в 45-м. Мы с моим другом-одноклассником стремились посетить все доступные нам литературные мероприятии в Москве, и 26 мая 1945 года пошли на прощание с умершим Демьяном Бедным. В Союзе писателей в небольшой комнате перед гробом стояли человек двадцать. Наутро мы прочли в «Правде»: «Нескончаемым потоком проходят мимо гроба рабочие и колхозники, бойцы и командиры нашей армии, представители творческой интеллигенции». Это был удар: в «Правде» – и неправда.Дальше – больше. Когда я писал сочинение о Зощенко, то решил выяснить, кто такая Ахматова. Дома взял первый том Литературной энциклопедии, изданный в 1929 году. Я открыл статью об Ахматовой и обалдел: эти несколько строк о то ли монахине, то ли блуднице были слово в слово приведены в докладе Жданова. Когда я в той же энциклопедии нашел формулу типического, приведенную в докладе Маленкова на ХIХ съезде партии, я отнесся к этому спокойнее. Но тогда… Решающий перелом в моем миропонимании произошел на последних курсах педагогического института. Направленный комсомольской организацией факультета в лекторскую группу МК ВЛКСМ, я почти два года много ездил по Московской области: был в колхозах, на предприятиях, в шахте, техникумах, школах и даже в тюрьме. Я был обожжен жизненными впечатлениями, увидев, как живут люди в городе и деревне. Хотя сам я жил, мягко говоря, очень скромно. Я ходил в институт в байковых штанах, первые часы мне подарила подруга моей мамы в честь окончания института, еще в старших классах я каждое лето работал помощником вожатого: денег не платили, но кормили, и я жил за городом. У меня нет никаких сомнений, что без той великой школы я бы не стал тем, кем стал.3 марта Льву Айзерману, преподавателю русской словесности, заслуженному учителю высшей категории, исполнилось 86 лет. Дата негромкая, неюбилейная. Впервые за шестьдесят два с половиной года Лев Соломонович встретил ее дома. Накануне дня рождения Айзерман, не представляющий своей жизни без школы, не собиравшийся уходить с работы, уволился. В последнее время Лев Соломонович вел факультатив по подготовке выпускников к написанию экзаменационного сочинения.- Если бы у меня был класс, доработал бы до конца года, детей, конечно бы, не бросил. Представляете, проработав шестьдесят два года в школе, я вдруг стал педагогом без категории, – сокрушается Лев Соломонович. – Это даже хуже, чем молодой специалист, и дело тут совсем не в деньгах…Мы живем стереотипами, пытаемся подогнать не только образование, но и саму жизнь под некий стандарт. Так удобнее, так проще, так понятнее. Школы борются за омоложение коллективов, за результативность ЕГЭ, за хороших учеников и богатых родителей. Доходя в этом и многих других начинаниях до абсурда. В гимназии, где работал Айзерман, этой бедой благо не страдали. Льва Соломоновича ценили, ему помогали, понимая масштаб его личности. Однако как бы там ни было, в конце концов… его потеряли, забыв, что пришло время переаттестовывать учителя….Жаль, что новое поколение уже не сможет прикоснуться к мудрости человека, который много видел, много думал и при этом умудрялся сохранять чувство стыда даже за несуществующие проступки…- На одном из моих уроков шел разговор об ответственности, вине, покаянии, – вспоминает учитель. – Мы обсуждали картину Никиты Михалкова «Утомленные солнцем». Я сказал тогда, что Котов в фильме изображен только как жертва. А между тем он создавал тот режим и ту систему, жертвой которой пал. Правда, тогда я еще не знал, что потом в фильме «Цитадель» Михалков покажет, как Сталин напомнит Котову и про расстрелянного священника, и про пущенную на дно баржу с офицерами. Я тогда сказал, что мне тоже приходилось испытывать чувство стыда. «Но в чем вы виноваты и за что вам может быть стыдно?» – спросили ребята. – «Хотя бы за то, что в течение многих лет при изучении «Поднятой целины» Шолохова оправдывал раскулачивание, при этом смутно представляя, кого тогда в кулаки записывал». – «Но ведь вы верили в это?» – «К моему стыду, да…» А во что верим мы? В торжество оптимизации, реструктуризации и апофеоз образовательных комплексов? В непогрешимость чиновничьих решений, в ЕГЭ и всемогущество репетиторов? И верим ли вообще во что-то? Ведь чтобы не утратить это прекрасное чувство – веру, а еще многие другие, в том числе и стыд, нужно иметь таких учителей, как Лев Соломонович Айзерман. Но, похоже, его эпоха миновала…