На чтение: ≈ 29 мин.В старинной деревне Ворогово, несмотря на полночный, однако еще светлый час, мужики на берегу сколачивали плот из бруса, на который грузили доски, ящики, туго набитые тюки и мешки.- Чалься к нам, до Бахты споро дотащим, – предложил один бородач.Я чуть притормозил, призадумываясь с ответом (все-таки было соблазнительно прокатиться по реке рядом с плотом), однако отказался. Своим ходом и сподручнее, и вольнее. Через час я уже разводил костер на диком берегу. Вода в котелке еще не успела закипеть, как мимо проплыл плот. Не «плотоматка» (буксир с вереницей сбитых друг с другом бревен), но все же довольно громоздкое плотовое сооружение, на котором хватало места и для людей, и для грузов.
В старинной деревне Ворогово, несмотря на полночный, однако еще светлый час, мужики на берегу сколачивали плот из бруса, на который грузили доски, ящики, туго набитые тюки и мешки.- Чалься к нам, до Бахты споро дотащим, – предложил один бородач.Я чуть притормозил, призадумываясь с ответом (все-таки было соблазнительно прокатиться по реке рядом с плотом), однако отказался. Своим ходом и сподручнее, и вольнее. Через час я уже разводил костер на диком берегу. Вода в котелке еще не успела закипеть, как мимо проплыл плот. Не «плотоматка» (буксир с вереницей сбитых друг с другом бревен), но все же довольно громоздкое плотовое сооружение, на котором хватало места и для людей, и для грузов.Каждый енисеец сам себе плотогон. Едва сходит лед, как деревенские жители стаскивают лодки и начинают рыскать по протокам, заводям, устьям речек в поисках бесхозных бревен, которые сбивают в плоты. Лес рубят – не только щепки летят, но и целые бревна, которые тут же подхватывает река. К ним подмытые водой деревья, коряги. Это дань, которую Енисей весной собирает с берегов, чтоб ниже, где-нибудь на излучине или за мысом, в тиховодье тем же берегам и отдать. Для сибиряка все это дрова – жизненно необходимый, более важный, чем даже строительный или любой другой, материал. Разведение костра для меня не проблема – в любом безлюдном месте я без проблем могу и бересты надрать, и насобирать сучьев. Для енисейца же заготовка дров занятие ответственное и серьезное. Вытащенные на берег плоты нужно разобрать и разделать – из плотогона мужик становится дровосеком. Вжиканье пил и треск раздираемой под ударами топоров древесины – самые обычные летние звуки по енисейским берегам вблизи деревень. Горы сохнущих на речном ветерке поленьев часто представляют собой многоэтажные сооружения, за которыми нередко не видно строений на угорье. Постепенно они свозятся (кто на каком транспорте сподобится) к избам, где превращаются в аккуратные поленницы, которые обычно укладывают у стен, тем самым дополнительно утепляя жилище. Для его быстрого, надежного и ровного обогрева (а еще баня, которую топят чуть ли не каждый день, и приготовление еды на печи) дрова сортируют. Береста (ее заготавливают целыми рулонами) для растопки, сосна хорошо колется на лучины и щепки, сухой кедр быстро загорается и дает хороший жар, потом кладут чуть сыроватый, плотный листвяк, березу. Осина тоже в дело идет – ее используют в основном для копчения, говорят, дым от нее хорошо прочищает дымоход.Мой быт во время сплава – гребля, разведение костра, добыча рыбы, установка палатки. Простые и немудреные занятия, которые издревле кормили и защищали от холода человека. Енисейцы этим заняты всю жизнь – круглый год, с утра до вечера. Все так, как в обозримом прошлом, как в древние времена, на опыте предков замешано каждое дело сибиряка. И в этом запас прочности и надежности его характера.Гнусная историяНа скалах Прилукского переката в двадцати километрах от Туруханска я после довольно сносно проведенной в палатке ночи забыл сетчатую рубашку. Быстрое течение пронесло меня вниз километров на пять, почти к устью речки Мироедихи. Возвратиться или продолжить путь? К потерям (тем более во время путешествия, когда судьба не церемонится с тобой) я привык – что с воза упало… Но гнус – это серьезно. На привале ложку не поднесешь ко рту, чтоб в ней не оказался какой-нибудь крылатый кровопийца – «гнусные» супчики в моем походном меню обычное дело. А «нормально» избавиться от того, что уже не в силах переработать желудок, можно только окунувшись в воду. Комары еще ладно, как-то с ними смиряешься (с помощью мазей, разных ароматических дымков, конечно), в конце концов привыкаешь и к их постоянному музыкальному сопровождению. Оно, кстати, тебя преследует и ночью в палатке в виде дробного, похожего на мелкий дождь шороха над крышей. В программе этого ночного концерта кроме комариных симфоний еще прибой (штормовой?), хруст сучьев (под ступней медведя?). В отличие от комаров и слепней мошка не предупреждает о своем нападении – она «долбит» (так здесь говорят) беззвучно, неистово и безжалостно. Говорят, помогают деготь, водичка с добавкой анилина. И все же лучшее средство – это полная герметизация тела. Ее как раз и обеспечивала мелкая сетка, сшитая в виде рубашки. При ней и капюшон, и сетка на лицо – в жару то что надо!Поэтому я решил возвратиться. Говорят, самое неприятное в пути – ждать и догонять. Но, по-моему, нет ничего хуже, чем вот такие челночные маршруты. Спасают покорность дорожной судьбе и упрямство. И то и другое, кажется, у меня имелось. Три часа я усиленно греб против стремительного потока, прижимаясь к скалам, где нередко «обратка» (обратное течение) подталкивала мою лодку вперед-назад. Наконец я добрался до знакомой бухточки. Солнце уже поднялось над ней и красиво освещало скалы. На плоском камне ярко и свежо зеленела моя рубашка. Я схватил ее, запрыгнул обратно в лодку и тут же, бросив весла, отдался на волю течения и мыслей. Гнус – бич Севера, в то же время его спасение. Всякими гнусными букашками и козявками кормятся рыба, птица. Комары и мошка – преграда на пути туристических орд, жаждущих приключений, экзотики без надрыва, напряга, лишений, капризов стихии. Если б не гнус, то на песчаных берегах Енисея во время солнечного и жаркого полярного дня можно было бы проводить время не хуже, чем на крымских пляжах. Даже, пожалуй, учитывая живописность, девственность и чистоту енисейских берегов, во сто крат лучше.Красиво жить никому не запретишь. На любом пятачке планеты. Кроме «гнусных» северных широт. Однако и тут бывают моменты, когда… Трудно представить, что испытывает заключенный, глядя на мир через зарешеченное окно. Я натянул рубашку, оградив ее сетчатой тканью свои телеса от гнуса. И мир снова стал прекрасен…Рыбное «утешение» Енисея…Надоело махать веслами – отдаюсь на волю течения, ну а чтоб не скучать, отщипываю и жую кусочки окуневых и щучьих тушек, что вялятся на мачтовых тягах, чуть позже подходит время чаепития (его я устраиваю на воде прямо в лодке) и соленого сижка, вечером на берегу ужин – обязательная ушица или рыба на рожнах. Меню моих енисейских перекусов на воде, береговых привальных трапез, гостевых застолий без рыбы не обходится. В самом разном качестве и виде. Как сказал приютивший меня иеромонах Ириней из Анциферовского скита, «рыба здесь большое утешение для тела и души». Такова уж специфика сплава по этой удивительной сибирской реке. Спускаясь от Красноярска вниз по Енисею, я как будто листал кулинарную книгу, в которой между рецептурными строками подробно изложен быт как коренных, так и пришлых жителей приенисейского края.«Река угодна – боры есть, и рыба в той реке всякая», – сообщалось в старинных хрониках. Енисей был и остается кормильцем всех, кто связал с ним свою судьбу. И сегодня, когда порушился старый (советский!) уклад, в пустеющих енисейских деревнях от мала до велика все живут рыбными и звериными промыслами («ловлями», говорили в старину). Собственно тем, чем жило население края всегда. Мой походный быт также тесно связан с рыбной живностью. Ее добычей, обработкой и потреблением. Причем в самом различном виде. Даже сыром. Никогда не думал, что можно пойманную рыбу тут же отправлять в рот. На Енисее этим никого не удивишь. Речь о тугунке, маленькой, похожей на верховодку рыбешке, которую ловят бреднями. Этот своеобразный енисейский деликатес на все застольные случаи: это и быстрый перекус на рыбалке, и закуска после первой праздничной рюмки, и неторопливая будничная трапеза.- Видишь темную полоску под жабрами? Пальцем в этом месте ковырнул – кишки вон, присолонил и… – молодой рыбак запрокинул голову и отправил рыбешку в рот, смачно хрустнул и добавил: – А по осени можно целиком прямо с икрой глотать.Я последовал примеру егеря, приютившего меня в избушке чуть ниже Бора (Подкаменной Тунгуски): вполне съедобно и даже весьма аппетитно – легкий огуречный запашок, нежный селедочный вкус. Кстати, коренных енисейцев недаром называют сельдюками за их исключительную, почти гурманскую любовь не только к тугунку, но и к енисейской селедке ряпушке, которую ловят осенью ниже Туруханска. Во время похода я приспособился потреблять тугунка под горячий кофе, аккуратно и красиво разложив серебристые тушки на хлебном ломте.Енисейская рыба (речь о низовьях реки) традиционно делится на три категории: черную (щука, окунь, язь, налим), белую (сиг, нельма, омуль, муксун) и красную (стерлядь, осетр). Черная рыба считается бросовой, сорной. Есть, правда, по деревням кулинары (естественно, и рыбоеды!), которые готовят из щук с добавлением налима, осетрины котлеты. Утверждают, что староверы остерегаются употреблять щук из-за того, что на щучьем лбу, если присмотреться, среди зеленых разводов можно разглядеть крест и копье, которым когда-то был пронзен распятый Иисус Христос. Однако именно староверы угощали меня вкуснейшими щуками горячего и холодного копчения. И к окуневому мясу знатоки относятся уважительно. Один пожилой капитан даже назвал окуня «стоячей» рыбой. Естественно, без уточнений. А налима вообще считают кормильцем. Его мясу, удивительным образом не приедающемуся, находится место в любых рыбных блюдах. Енисейцы особенно любят добавлять его в пельмени. Один старовер, при мне вытащив огромного налима, радостно воскликнул: «Путняя рыбка! Хватит и на пирог, и на уху».Про стерлядок и осетров разговор особый, слава этой царской рыбы (не только на Енисее!) общеизвестна. Отчего у северных лаек в приенисейских деревнях густая и длинная шерсть лоснится на солнце? От осетрины, которой их кормят. Осетр на Енисее, конечно, не дефицит, не такая диковинка, как ананас, однако далеко и не повседневный «демократичный» продукт. А вот белорыбица (особенно в полярных широтах) доступна всем. Она подается к столу в основном в соленом виде. Просаливается же нежное мясо сига или омуля (особенно порезанное на куски) довольно быстро. Рыбаки бросали мне в лодку только что выловленных сижков, я тут же обрабатывал их, присаливал и через десять минут уже запивал енисейской водичкой (и это здесь возможно!) их изысканную мякоть. Случается, куски того же сига или хариуса складывают в полиэтиленовый пакет, пересыпают солью и интенсивно встряхивают. Не успеет распорядитель рыбацкой трапезы произнести тост за хвосты и чешуйки, как «колотуха» (так называют это блюдо) уже готова. Знатоки зимой в смесь добавляют снежку. В результате получается быстрый пикантный малосол, известный у рыбаков под названием «чушка». Можно филе белой рыбы (да и щука для этого подойдет) мелко покрошить, посолить, поперчить, сбрызнуть уксусом и смешать с диким луком, огурцами. Майонез чудесным образом превратит эту смесь в отличный летний салат. Эти и другие способы использования белой рыбы енисейские рыбаки переняли у аборигенов, которые летом, как правило, рыбу «сагудали» – только что пойманного сига, хариуса или нельму кромсали на куски, макали в соленую воду и ели. Шиком у местных гурманов считалось проглотить кусок свежатины, в котором еще зримо теплилась жизнь.Повсюду по берегам Енисея (как в низовье, так и в южных широтах) каждый уважающий себя рыбак считает своим долгом выложить на стол перед гостем замороженную тушку хариуса, нельмы, муксуна, стерлядки или омуля. Чуть присоленные и приперченные кусочки мороженой рыбы буквально тают во рту. В устье речки Фатьянихи, неподалеку от деревни Верещагино, ихтиологи (тут находится их пост) угостили меня мороженой стерлядкой. Вручили ледяное поленце и сказали: «Режь сам и ешь, сколько осилишь». Осиливать (в смысле силком в себя запихивать) не пришлось: уже вторую неделю стояла редкая для этих мест жара, и я с наслаждением жевал льдистые кусочки, представляя, что ем мороженое. Строганина с душистым чаем или к традиционной стопке считается лучшей закуской после баньки. Осенью, зимой, ранней весной енисейцы-северяне не испытывают нужду в морозе, в летнюю же пору, не желая отказываться от мороженого деликатеса (того же, кстати, тугунка), используют большие морозильные лари. Каждый уважающий себя енисейский рыбак сегодня без них не обходится.Юкола – самый, пожалуй, простой и распространенный способ обработки и сохранения рыбы. Вывесил на ветерке и солнце, которое над здешними водами летом болтается почти круглые сутки, распластанные и чуть присоленные (а нередко и вообще без соли) тушки – и через недельку готово вяленое мясо, которое, как в старину говорили, годится «и в рот, и в год». Я оценил этот способ во время сплава, вывешивая рыбные тушки на тягах.«Ты как, рыбу с душком уважаешь?» – спросили меня в одной деревенской семье. Я пожал плечами. Вроде и отказаться неудобно, однако и согласиться не совсем было бы честно. Во время путешествия я привык ко всяким блюдам. Хозяин, заметив мое замешательство, не стал настаивать и подал на стол нормальный рыбный продукт. Однако поведал, что квашение рыбы раньше было весьма распространено у сибирских аборигенов. Рыбу укладывали в земляные ямы, пересыпали клюквой, брусникой, морошкой, сверху засыпали грунтом. Подобными «консервами» лакомились почти круглый год.Енисейский рыбак часто сам себе и кулинар. Добыл рыбешку – тут же ее и употребил с хлебом и солью. Если не в сыром виде, то обработав огнем. Дров по берегам хватает. В любую погоду сотворить костерок не проблема.Как и везде, енисейцы любят потешить желудок рыбной юшкой. Нередко это просто «варенуха» из маленьких ельчиков, плотвичек (по-местному – сорожки), окуньков, которые долго томятся (иногда почти до полного растворения), превращая блюдо в густое однородное варево. Кстати, в старину варкой сибиряки называли жирную рыбу, которая варилась в небольшом количестве воды до ее полного испарения. Затем рыбу измельчали, заливали жиром и помещали в березовый туесок. Распространено на енисейских берегах и приготовление рыбы по-остяцки (остяками называют тут кетов и другие народы низовьев Енисея). Блюдо без затей – рыба просто варится или, точнее, припускается в малом количестве воды с минимальным добавлением лука или другой приправы (а часто и без нее), что есть под рукой. Меня угощали приготовленной таким образом в глубокой сковороде щукой. Весьма вкусно, а главное, чрезвычайно сытно.Рецепт «запорухи» запал в память, и на очередном привале я решил приготовить что-то подобное. Тут же с помощью спиннинга добыл килограммовую щучку (в низовьях Енисея это не проблема), порезал на куски и уже приготовился их заливать водой, когда вспомнил, что у меня осталось сало. Мой стратегический продуктовый запас, который хранился больше месяца. Срок годности его, пожалуй, уже вышел, и так как мое путешествие подходило к концу (происходило это в устье речки Курейки у самого Полярного круга), я решил пережарить сало. В жиру, который вытопился, я и припустил щучку. Воды, конечно, тоже плеснул, дикого лука, посреди прибрежной плантации которого расположился, накрошил без меры, вместо томата выдавил остатки кетчупа. Я сидел на зеленом берегу у тихо потрескивавшего, почти бездымного костра, неторопливо отправлял ложку за ложкой «щуку со шкварками» (так назвал я это блюдо) и думал, что моя дорога еще не кончилась. Ей еще долго и счастливо продолжаться. И в ней всегда будет место воспоминаниям об этом светлом полярном вечере на берегу Енисея и этой кастрюльке со щучкой – моим очередным кулинарным изобретением.В низовьях Енисея после Подкаменной Тунгуски довелось не раз и не два отведать осетровой ушицы. Ухой, правда, это блюдо никто не называл. Куски осетрины, густой навар, обилие картошки (в других овощах – за исключением, возможно, лука – надобности нет) превращали варево в специфическое чрезвычайно сытное полупервое-полувторое блюдо. Для крепких енисейских рыбацких семей в прошлом, кстати, весьма обыденное. Норвежский путешественник Фритьоф Нансен, совершивший в 1913 году путешествие по Енисею на пароходе «Омуль», писал о застолье в деревне Сумароково: «В низенькой теплой горнице с обычными маленькими оконцами нас встретил хозяин – осанистый и благодушный мужчина лет тридцати восьми. Мы познакомились с его женой, и нам пришлось отведать в следующей горнице свежевынутой икры, которая оказалась превосходной. По русскому гостеприимному обычаю нас угостили также чаем, потом ужином – ржаным пирогом с рыбой (местное национальное блюдо), снова икрой». Кстати, добыча икры в то время была весьма выгодна для населения. Свежая осетровая паюсная икра в том же Сумароково продавалась по 80 копеек за фунт, а в Красноярске – уже по 3 рубля…Есть шуточная короткая песенка про Енисей, в которой поется: «Енисей, Енисей, хочешь – купайся, а хочешь – пей». И купался я в Енисее (ледяном на юге, прохладном после впадения Ангары и теплом на приполярных плесах), и воду его пил, и разной рыбной живностью лакомился. И первое, и второе, и третье щедро, без меры и оглядки, с сибирским размахом.В зимовьеОблака низко лохматились над потемневшей рекой. То и дело срывался мелкий дождь. Можно уже было и поискать место для ночлега. Я причалил к берегу и оглядел пустынную дикую местность. Довольно крутой склон, покрытый густой мокрой травой, выше – темная глухая стена тайги. В это время рядом с моей лодкой в песок ткнулась моторка. Из нее лихо выпрыгнули двое парней, добротно, для непогоды на реке экипированных, и направились ко мне. Мы познакомились. Мои проблемы тут же стали проблемами рыбаков.- Ночевать? Так это запросто! – воскликнул начальник авиационного спасотряда из Бора Виктор Игнатов, который с другом приехал сюда, к Осиновскому порогу, на рыбалку. – У меня тут зимовье. В нем и заночуешь. Пойдем провожу…Лишний раз убедился: для сибиряков нет ни своих, ни тем более чужих проблем – «гнать пургу» (так северяне выражаются) не стоит ни при каких обстоятельствах, все решаемо. По едва заметной тропке (сам бы я ее не разглядел) мы поднялись наверх. Проломились через заросший крапивой черемуховый подлесок, и будто открылась дверь в иной мир. Посреди просторной, покрытой папоротниками полянки в окружении могучих кедров стояла приземистая, с маленьким оконцем избушка. Небрежно окоренные бревна, венцы, сложенные «в лапу», обрывки мха в пазах, двускатная с открытым чердаком крыша. Через сени, которые были завалены дровами, охотничьим снаряжением и рыболовными снастями, мы прошли внутрь зимовья. Железная печка, стол возле окошка, еще один кухонный столик, продуктовый ларь, посудный шкаф, двое широких нар – вот и вся мебель. С потолка, опоясанный веревками, свисал объемистый тюк.- Это от мышей, – объяснил Виктор. – Пошаливают они тут. Особенно вату любят. Медведишко тоже может заглянуть. Он любит по зимовьям шастать. Но ты не бойся. И запоры у нас крепкие, и время для шатунов сейчас не то…Когда рыбаки уехали, при свете керосиновой лампы долго чаевничал. Зачехленная лодка под порывами ветра и струями дождя ждала меня на берегу Енисея. Но, погружаясь в сон в сладостной тишине зимовья, под крышей которого было все для тела и души, я не думал о них – ни о реке, ни о своем кораблике, ни о пути, который еще предстоит проделать.Под разными крышами во время путешествия мне приходилось коротать ночь – в палатке, на дебаркадерах, в школьных спортзалах, на автобусных остановках, в сторожках, скитах, избах староверов. Памятны, конечно, все ночевки, но особенно запомнились остановки в енисейских зимовьях. Без них охотникам и рыбакам не обойтись. Слишком обширны тут охотничьи угодья и суров сибирский край. Строится зимовье просто, быстро и надежно, часто с помощью одного только топора. Обихаживание своего жилища, его ремонт, доделки-переделки – главная забота современного человека. Сибиряк о красоте и убранстве своего второго дома (а таковым для него зимовье и является) особо не переживает. Главное – тепло, защита от непогоды, зверья и гнуса. Этого в диком краю достаточно, чтоб в скромном таежном жилище чувствовать себя не хуже, чем в царских чертогах. Почивать ведь можно не только на лаврах, но и на нарах. Тысячу городских ночей и к ним пусть даже всего лишь одна ночь в охотничьем зимовье под кедровым пологом и яркими звездами, в волшебной тишине и таинственном мраке тайги, с причудливыми отблесками печного огня на бревенчатых стенах. Этой одной ночи достаточно, чтоб жизнь принять за сказку…
Выбор читателей
Комментарии