Енисейский вектор. Как вернуться на круги своя

​Окончание. Начало в №46, 51 за 2013 г.

…Неподалеку от Ярцева, большого поселка в семистах километрах от Красноярска, еще издали на левом берегу я заметил белый бугор. Подумал, что это песчаный останец или выходы известняка, но подплыл ближе и разглядел огромный ледяной холм. Русло Енисея по пути к океану нередко, обходя скалистые подводные преграды, довольно замысловато петляет, порою даже течет чуть ли не в обратном направлении. В этих местах во время ледохода и образуются гигантские торосы, которые по берегам превращаются в ледяные горы. Солнечные лучи и ветры разных румбов довольно прихотливо обрабатывают их туши, которые становятся похожими на сказочных чудищ, выползших на берег из речных пучин или таежных дебрей. Я обошел вокруг горы, потом забрался на ее вершину – обтерся снежком, посмаковал сосульку. Лето уже приближалось к середине – вокруг все утопало в зелени, а здесь, посреди ледяного островка, приятно обдавало зимним холодком.Меня часто спрашивают, не скучно ли одному с утра до вечера шагать, махать веслами или крутить педали? Есть путь и есть цель, поэтому, поймав ритм, и шагаешь, и крутишь, и машешь с привычной отрешенностью, но одновременно и любопытствуешь, и удивляешься всему, что вокруг тебя, – водам, облакам, скалам, деревьям, птицам. Природа везде щедра на сюрпризы. На диких северных широтах особенно. Ледяная гора перед Ярцевом, багряные скалы над Ангарой, двойная радуга возле Подкаменной Тунгуски, град, мгновенно превративший светлые солнечные енисейские плесы в грязное водяное месиво, снежный вихрь бабочек-белянок над утопающими в иван-чае и пижме золотисто-сиреневыми берегами Курейки, удивительно контрастное многоцветье закатов – каждый день трепетно и радостно откладываешь в память эти и десятки других картин, явлений, сюжетов.Удивляет природа, хватает див на енисейских берегах и среди людей. В Ярцеве я познакомился с Никитой Черепниным. На его счету не один десяток потушенных лесных пожаров и не одна сотня добытых соболиных шкурок. А еще он знаменит (на весь Красноярский край!) тем, что здесь на «вечно мерзлых» енисейских берегах выращивает южные плоды. В Красноярске кроме мелких, чуть больше горошины, яблок-ранеток ничего не вызревает. На участке же ярцевского Мичурина растут вполне товарные яблочные сорта. Как ему это удается? Все дело в том, что энтузиаст собирает урожай с карликовых деревьев, стволы и крона которых не поднимаются выше морковной ботвы.- Хоть лето у нас и короткое, но солнца достаточно, – неторопливо и обстоятельно объясняет Никита. – Во время полярного дня плоды буквально на глазах увеличиваются в размерах, наливаются соками. До сентябрьских заморозков все успевает созреть. Проблема в зимних холодах. Ни одна путевая яблоня их не выдерживает. Так вот я придумал прижатые к земле стволы прикрывать соломой, а потом и снегом. Только так удается сохранить деревья. А весной, чтоб солнце быстрее прогрело землю, снег, наоборот, сгребаю.И увесистыми виноградными гроздьями (до шести ведер муската белого и амурского черного иной год выходит) садовод может похвалиться, и арбузы, что высаживаются на высоких из компоста, перегноя, песка грядах, до пяти килограммов вырастают, и вишнями односельчане угощаются. Садом или огородом трудно назвать участок Черепнина, скорее всего это маленький ботанический сад. От Красноярска до Стрелки (место слияния Ангары с Енисеем) течение стремительно несет лодку вниз – знай только подправляй веслами ее направление. От Ангары до Подкаменной Тунгуски могучая река становится более смирной, покладистой – теперь надо и веслами поработать. Ниже начинаются так называемые плесы – широкие, открытые, прямые участки. Енисей, как будто пугаясь простора и дикости, резко (особенно после Туруханска) замедляет свой бег. Тут уже приходится вовсю махать веслами. Правый, возвышенный берег, ощетинившийся таежным редколесьем, между которым все чаще встречаются «калтусы» – тундровые островки, медленно, как в обморочном сне, проплывает мимо; левый, низменный, почти невидимый в туманной дымке, и вовсе неподвижен. Если же еще вдруг задует свежий северный ветер («хиус», или «низовка», как его тут называют), то сплав превращается в каторжную галерную греблю. Я уже не говорю про «вал» – штормовое волнение, при котором даже корабли вынуждены прятаться в заводях. К счастью, мне не пришлось испытать его силы.От Горошихи, что находится у самого полярного круга, низкорослая тайга уже заметно прореживается тундровыми пятачками-«калтусами». В этот самый северный и последний на Енисее крупный поселок Туруханского района привела меня нужда. Дня четыре назад я подумал, что неплохо было бы пополнить мой продуктовый запас уксусной эссенцией, с помощью которой можно из сижка или даже щучки быстро (почти мгновенно!) сотворить весьма аппетитную закуску.История Горошихи насчитывает четыреста лет. Это для Туруханского края глубокая древность. Раньше тут была казачья вотчина, жили потомки первых поселенцев. В основном славянского происхождения. В позапрошлом столетии сюда стали поступать партии ссыльных. В том числе и с национальных окраин империи. Менялись ее названия, но не менялась политика. Осенью 1942 года в низовье Енисея прибыла баржа с поволжскими немцами. Ссыльным выдали деревянные лопаты и приказали рыть, нет, не землянки, а… могилы. Думали, что в этих условиях никто не выживет. Многие действительно не дожили до весны. Те же, кто остался, с немецкой педантичностью и славянским упорством, в коем поднаторели еще при жизни в южных степях, стали обустраиваться на новом месте. Даже колхоз организовали, назвав его «Смерть фашизму» (впоследствии он был переименован в «Спартак»).Удивительны метаморфозы судеб. Не по своей воле многие очутились в этом диком краю. Но оказалось, что для некоторых характеров именно эти суровые, но чрезвычайно богатые и красивые берега и были в некотором роде землей обетованной, тем единственным местом под солнцем, где надлежало им в полной и высшей степени проявить свою натуру. Спору нет, не место красит человека, а человек место.Жарким сияющим июльским днем я достиг устья Курейки – правобережного притока Енисея, на высоком берегу которого установлен символический знак с надписью «». Я поднялся по заросшему густыми травами откосу и оглядел растекающиеся во все стороны зелено-голубые дали. Везде почти одинаковый пейзаж, одни и те же дикие просторы. Но на юге – путь пройденный, как бы уже мною обжитые берега и воды, на севере же – Заполярье. Туманно-загадочный край без края, космическую беспредельность которого невозможно представить.Для того чтобы осмыслить себя в пространстве, как-то даже очертить временные рамки всего сущего вокруг себя, человек взял и расчертил земной шар (после того, конечно, как убедился, что он действительно шар, а не параллелепипед) на параллели и меридианы. Жить стало вроде как бы пусть формально, но все же осмысленнее, определеннее, а значит, и спокойнее, увереннее. Теперь у любой точки на планете есть свои координаты. А значит, и каждый человек уже не в пустоте, не в безвестности, а главное, не сам по себе, а в густой сети координат – на каждого землянина своя ячея. И только путешественникам удается (и то на время!) пожить как бы в другом измерении. Для бродяги, странника, кочевника широта – это ступени, по которым можно опуститься к югу или подняться на север, а долгота – это поручни, за которые хватаешься, продвигаясь на восток или запад. у меня под ногами. Я вдруг понял, что могу по нему (по кругу!) обойти всю планету. Или направить свой челн в Заполярье-Зазеркалье, где тундра, океан, льды. Но я не сделал этого. Время моего путешествия истекло. Я упаковал свою лодку, погрузил ее на белый трехэтажный теплоход и по енисейскому меридиану стал возвращаться на круги своя.