Елена ЦЫПЛАКОВА: В кино я пришла из любопытства

Она стала знаменитой на всю страну, сыграв главную роль в фильме “Школьный вальс”. Тоненькая, с копной вьющихся каштановых волос, с лукавыми карими глазами и детской улыбкой, Елена Цыплакова сразу стала кинозвездой. Молодую актрису узнавали на улицах, просили автографы. А ее родинка у верхней губы сводила с ума едва ли не половину мужского населения Союза.
С тех пор минуло много лет, но все равно ее называют “Леночка”, “наша Леночка”. Переболев малярией, она сильно изменилась, но не теряет присутствия духа. “Я раньше думала: за что ж мне наказание такое? А потом поняла: болезнь и то, какой я стала, – подарок во благо. Она изменила мою жизнь, и за это я благодарна своей болезни”, – признается актриса.

– Ваш фильм “На тебя уповаю” снимался в детском доме. В детстве вам самой пришлось два года провести в интернате. Вы помните, как это было?
– Да. Мой отец болел открытой формой туберкулеза, и родители боялись, что я могу заразиться. Поэтому меня определили в интернат. Мне было тогда пять лет. В первый раз я провела там год, а потом еще год, во втором классе. Все, что со мной тогда происходило, все ощущения я запомнила на всю жизнь.
– О вашем режиссерском дебюте, фильме “Камышовый рай”, говорили как о “мужском” кино. Да и “На тебя уповаю” не назовешь легким фильмом.
– Я берусь только за то, что волнует меня как человека, как личность. Многие говорят, что режиссура не женская профессия. По-моему, это просто глупость. Что значит “не женская”? Править страной – тоже не женское занятие? А как же российские императрицы?
– Одну, кстати, вы играли…
– Да, в “Гардемаринах”. И неплохо, между прочим, играла. Одну и ту же проблему мужчина и женщина могут раскрыть по-разному. И это будет по-своему правильно. Главное – прочувствовать то, что ты хочешь донести до зрителя.
– Говорят, все, что с нами случается во взрослой жизни, так или иначе связано с детскими воспоминаниями, переживаниями. Стали бы вы заниматься проблемой брошенных детей, если бы не те два года в интернате?
– Может быть, и нет. Героям моей картины по пять лет. И это не случайно. Я помню тогдашнее ощущение своей ненужности и незащищенности. Вокруг были чужие взрослые, которые могли делать с тобой все, что хотели, и при этом не нести никакой ответственности за свои поступки.
– Как вы относитесь к тому, что наших детей усыновляют иностранные граждане?
– Неоднозначно. Когда я смотрю на наших несчастных детдомовских детей, то думаю: если наши не могут и не хотят этим заниматься, то пусть хоть кто-то. Конечно, для решения этой проблемы нужно хорошее законодательство. Но у нас его нет. Чисто эмоционально я хотела бы, чтобы наши дети оставались в стране, где родились. Но есть реальность, и она говорит, что ребенку лучше в семье. Пусть даже иностранной.
– Работать с маленькими актерами было легко или трудно?
– С одной стороны, легко. Правда, у меня возникла проблема: мне надо было, чтобы ребенок плакал. Есть эпизод, когда одному мальчику – Андрюше – срывают с головы бантик и он начинает плакать. Этого ребенка мы взяли из детдома, и когда я попросила его заплакать, у него тут же потекли слезы. Тут же! Мне не нужно было ничего с ним делать, только камеру успевай ставить. А “домашний” мальчишка, который играет сына Иры Розановой, нас помучил. По сценарию она должна его лупить за то, что он описался. Ира его шлепает, а он смеется. Она говорит: “Ну я же не могу его больно бить”, а я: “Давай с него штанишки снимем, может он обидится и заплачет?” Так и поступили. Помогло. Но это было единственное насилие с нашей стороны. А всех ревущих малышей Андрюша за шоколадку озвучивал. У него это лучше всех получалось.
– Но снимать такой тяжелый фильм – большая эмоциональная нагрузка. Как же вы справились?
– Я год отходила от этой картины. Это было связано как раз с тем периодом, когда я серьезно пришла к вере. Именно она мне помогла выстоять. И раньше во мне это было, но на уровне фарисейства. У нас все боятся этого слова, а оно в большей степени подходит к тому, что происходит у нас в народе. Многие носят кресты и ходят в церковь, а в духовной литературе написано: если человек говорит, что он верующий, спроси его, знает ли он “Символы веры” и верит ли в то, что там сказано. У нас, к сожалению, вера свелась к некой атрибутике. Меня потрясли слова киноведа Ирины Геращенковой, которая сказала, что самый главный правозащитный документ в мире – заповеди. Если человек их выполняет, то он никогда не совершит преступления.
А еще человек должен уметь отвечать за свои поступки. Я как-то задумалась, почему самооправдание является грехом? И, как мне кажется, нашла ответ. Адам и Ева совершили первый грех, а когда Отец-Вседержитель призвал их, они вместо того чтобы покаяться, стали сваливать вину с себя на другого. Этим страдает все человечество. Самооправдание действительно страшный грех. Человеку дана свободная воля, и он ее проявляет через слово, через поступки и через мысли. И когда вместо покаяния человек оправдывается перед самим собой, он утверждает свой грех. Мы сами творим свою судьбу и сами должны за это отвечать. Выбор за нами, и как бы ни принуждали человека, он сам решает, сказать ему “да” или “нет”.
– Лена, вы сейчас работаете как актриса?
– Сыграла недавно предпринимательшу в комедии “Кому я должен, всем прощаю”. Не могу сказать, что получила от этой работы творческое удовлетворение. Скорее материальное. Надо как-то выживать, зарабатывать. После 1992 года, когда я сняла “На тебя уповаю”, у меня из-за недостатка финансирования закрылись три очень интересных кинопроекта.
– А в театр вы не хотели бы вернуться? Когда-то вы успешно играли на сцене Малого театра.
– Серьезно вернуться в театр я сейчас не могу себе позволить. Все время чувствую, что могу что-то сделать как кинорежиссер. Но я сейчас иногда играю антрепризу со своей подругой Ирой Розановой в постановке “Провинциалка” по Тургеневу.
– В одном из интервью я прочитала ваш фирменный рецепт от плохого настроения: красить ногти ярко-красным лаком, чтобы через этот цвет уходила внутренняя агрессия.
– Это было давно, еще в молодости. Теперь от плохого настроения у меня есть молитва.
– Свою первую роль вы сыграли в четырнадцать лет в фильме Динары Асановой “Не болит голова у дятла”. Первый успех не вскружил голову?
– Нет. У меня дома достаточно критически относились ко всему, что было связано с кино. Мои родители не хотели видеть меня актрисой. Да я и сама особо не стремилась. До самого выпускного класса то портнихой хотела быть, то кулинаром. И в кино пришла не с мечтой о карьере звезды, а из любопытства.
– Кто-то спрашивал вас, какие музыкальные группы вам нравятся. Вы ответили – “ДДТ” и “Любэ”…
– Коля Расторгуев мой сосед. Мы с ним дружим.
– А сами поете?
– Пою. Дома и когда очень просят. На последнем кинофестивале “Киношок” “раскрутили” спеть Ирину Розанову, а в этом году меня подначивают. Наверное, попробую.
– Что бы вы себе сейчас сами пожелали?
– Хорошей, достойной работы. У меня много предложений и как для актрисы, и как для режиссера. Но мне приходится отказываться по нравственным критериям. Предлагают играть ведьм, экстрасенсов. А это все не от Господа, и я воспринимаю такие предложения как испытание своей веры, как искушение. Я раньше задумывалась: в чем смысл жизни? А потом как-то прочитала – проявить образ Божий в себе. Это в каждом из нас заложено. Так просто и так сложно!

Наталья ТИМЧЕНКО