Эксперимент затянулся? Насколько объективны тесты

В 2005 году единый государственный экзамен (ЕГЭ) мог бы справить пятилетний юбилей. Именно столько лет в разных регионах нашей страны проводится эксперимент, суть которого – объединение выпускных и вступительных испытаний в один экзамен, который проводится в форме тестирования. Цель такого реформирования, как было объявлено, состоит в том, чтобы дать доступ к высшему образованию наиболее одаренным школьникам и одновременно покончить с коррупцией в вузах. Поначалу эксперимент вызывал жаркие дискуссии, которые сейчас в значительной мере поостыли: общество смирилось с ЕГЭ, как с чем-то неизбежным, тем более что пока единый экзамен остается делом добровольным. И все же, за пять лет можно было подвести итоги и сделать выводы. Однако в декабре прошлого года срок эксперимента был продлен до 2007 года. Также нет определенности и с подготовкой закона о ЕГЭ. Прокомментировать сложившуюся ситуацию мы попросили директора Федерального центра тестирования Владимира Алексеевича Хлебникова.

Досье «УГ»Как возникла идея ЕГЭ?В 30-х годах прошлого века по всей стране создана сеть педологических лабораторий, которые, в частности, занимались вопросами тестовых технологий. В середине 30-х лаборатории были закрыты, технологии преданы забвению, и «тестирование» как метод проверки знаний долгие годы оставалось под запретом.В 1989 г. при МПГУ им.Ленина открыта лаборатория для тестирования учащейся молодежи. Лаборатория занималась разработкой контрольных работ для поступления в вузы.В начале 90-х годов некоторые вузы начали зачислять абитуриентов по результатам такого тестирования.К 1995 г. проводилось до 30000 тестирований по всей стране, к 2000 г. протестировано около 1 млн. учащихся.В 2000 г. лаборатория при МПГУ преобразована в Центр тестирования Министерства образования России (сейчас Федеральный центр тестирования), который занимается организационным и технологическим обеспечением ЕГЭ.В 2001 г. впервые в школах России проводится единый государственный экзамен.

– Большинство противников ЕГЭ утверждают, что тестирование как метод не может дать объективной картины знаний и способностей ученика. Так ли это?

– Отчасти это верно: тестирование, как и любой другой метод, имеет ограниченное использование. Но дело в том, что те, кто критикуют «тесты», как правило, очень мало знают о возможностях тестирования. Процент верных ответов из общего числа данных еще не характеризует знаний учащихся. Нужны особые методики, с помощью которых можно было бы переводить «сырые баллы» (процент верных ответов) в тестовые баллы. Составить хороший тест сложно, но возможно. У нас в Центре над этим работают замечательные специалисты, в том числе и из МГУ. Но привести результаты разных тестов в сопоставимый вид – вот самая интеллектуальная работа! Здесь используются разные приемы и методы: и статистические расчеты, и теория вероятности и т.д. К сожалению, у нас в стране нет своей тестологической школы. Мы изучали опыт наших американских коллег, ведь на Западе тесты очень широко используются, и эта система активно развивается благодаря научным подходам. Если мы хотим вводить тестирование, нам нужно растить свои кадры. Успех или неуспех тестовых методов зависит от того, сколько и каких научных кадров мы подготовим. Сейчас все ложится на плечи энтузиастов, а эта работа нуждается в государственном финансировании.

– И все же, насколько могут быть «объективны» тесты?

– Тесты – это своего рода измерительный инструмент. И как любой измерительный инструмент, он допускает погрешность. Нужно знать: какую. Мы работаем по 100-балльной шкале. Проанализировав результаты ЕГЭ по нашим методикам, мы получили, что у наших тестов самая низкая погрешность в том случае, если учащийся набрал 40-60 баллов. То есть знания средних учащихся проверяются более-менее объективно: погрешность составляет 3-4 балла. Но чем ближе к элитным учащимся, которые набирают 90 баллов и выше, тем погрешность больше, и она может доходить до 15 баллов. Такая же картина наблюдается и со слабыми учащимися. Отсюда мы делаем вывод, что нельзя пользоваться одним тестом для проверки знаний слабых учащихся, сильных и средних. Нужен дифференцированный подход. Можно проводить тестирование и в гуманитарных науках, но нужно учитывать, что и в этом случае погрешность будет больше. На сегодняшний день учесть все это при проведении ЕГЭ в той форме, в какой он проводится, невозможно.

– Но если ЕГЭ будет единственным путем поступления в вуз, от этих 3-4 баллов будет напрямую зависеть судьба молодого человека?

– Конечно, но проблема в том, что объективную картину знаний каждого ученика нам «портит» не только погрешность при эксперименте, но и несоблюдение правил информационной безопасности при проведении экзамена. ЕГЭ – не столько нововведение в области образования, сколько социальное явление. Если результаты ЕГЭ, как планируется, станут единственным инструментом для зачисления абитуриентов в вузы, это спровоцирует многих родителей на то, чтобы добиться для их ребенка получения высокого балла любой ценой. Путей к достижению этого два: один – «хорошо учись, но при этом не факт, что ты поступишь». И другой – найти «ходы». Таким образом, коррупция из вузов перейдет в стены школы, а «прозрачность поступления» останется только на бумаге.

Даже сейчас, когда ЕГЭ еще не имеет столь высокого статуса, какой ему собираются придать, нам сложно обеспечить информационную безопасность проведения экзамена. В отличие от Запада, у нас снисходительное и даже поощрительное отношение к подсказке. Это особенность нашего менталитета. Американцы делают один тест, мы же составляем по каждому предмету десятки вариантов тестов. Мы разрабатываем материалы, запечатываем их и посылаем в регионы за 7-12 дней до проведения экзамена и после этого теряем над ними всякий контроль. Хотя официально запрещено присутствовать на экзамене учителям-предметникам, но кто реально присутствует в аудитории – неизвестно. Регионы, как правило, запрашивают пакеты с тестами в излишнем количестве. Как используются «лишние» материалы – никто не сообщает. То есть вполне возможно, вскрыв заблаговременно «лишний» пакет, провести по школам «подготовительную» работу перед экзаменом. Поэтому неудивительно, что в некоторых субъектах Федерации до 80% детей имеют отличные оценки по результатам ЕГЭ. Признать такой результат объективным нельзя. В этом году ЕГЭ сдавали в 19 000 пунктах. Наши представители присутствовали на экзамене в некоторых школах. Но обеспечить контроль за проведением экзамена повсеместно мы не в состоянии. Не вызывает у меня доверия и институт «незаинтересованных» общественных наблюдателей, которые придут на экзамен. К тому же за нарушения при проведении экзамена никаких серьезных наказаний не предусмотрено: никого не штрафуют, не снимают с работы, в худшем случае могут объявить выговор. По-хорошему в этой ситуации нужно использовать силовые структуры. В Белоруссии, Узбекистане, Азербайджане на экзамене работает Комитет национальной безопасности. Без этих мер ЕГЭ будет давать очень недостоверные результаты.

– То есть ЕГЭ в том виде, как он есть сегодня, нужно реорганизовывать?

– Безусловно, внедряемая схема ЕГЭ монополизирует механизм оценки знаний в школах и поступления в вузы. А всякая монополия ведет к застою и деградации. Я бы предложил вместо единого экзамена ввести единое государственное оценивание: для поступления в вузы предложить учащимся самим выбирать время, место и форму испытаний. Результаты разных видов испытаний необходимо будет положить на одну шкалу и привести в сопоставимый вид. Единственное – нужно будет обеспечить жесткие условия прохождения такого тестирования, но количество попыток для сдачи этого экзамена не ограничивать, сняв таким образом «предэкзаменационный» стресс. 200-300 пунктов приема таких испытаний при вузах можно держать под контролем, а вот 19000 мест сдачи ЕГЭ – нет. Такой подход позволил бы совершенствовать технологии оценки знаний. И, кроме того, он мог бы примирить и вузы, и родителей, и школу.

– А как быть тем, кто не собирается получать высшего образования?

– У итоговой аттестации и приема в вузы совершенно разные цели, поэтому и средства для их осуществления должны быть разными. Если оценки в аттестат будут выставляться только на основе ЕГЭ, что делать тем, кто получил двойку? А таких немало. В некоторых крупных субъектах Федерации до 40% участников ЕГЭ получили неудовлетворительную оценку по математике. При обязательном введении ЕГЭ число выпускников, имеющих хотя бы одну неудовлетворительную отметку, может оказаться около 30%. Им не будет выдан аттестат зрелости. Это значит, что у большой группы молодежи будут проблемы с дальнейшим обучением и трудоустройством. Да и оценивать знания выпускника по одному лишь тесту, игнорируя 10 лет учебы в школе, было бы несправедливо.

– Еще некоторое время назад тема ЕГЭ обсуждалась как одна из злободневных. Сейчас в обществе наблюдается спад интереса к ЕГЭ, с чем это связано?

– Мне кажется, с тем, что ЕГЭ как эксперимент уже себя исчерпал. И школы, и вузы сегодня вполне адаптировались к ЕГЭ и используют его как экзамен по выбору. Но разве в этом была идея единого экзамена, когда он замышлялся? Разрабатываются новые варианты тестов, но при этом не развиваются новые технологии тестирования: правильно ли это? В современном мире время жизни одной технологии около пяти лет. Существующая технология ЕГЭ живет шестой год. Очевидно, что ее надо менять. Принятие решения по ЕГЭ назрело. Но прежде чем будет принят новый закон, нужно выслушать мнение всех заинтересованных сторон: и учителей, и преподавателей вузов, и специалистов. Такой закон должен объединять интересы всех – наше образование от этого только выиграет.